Читать книгу Стамбул. Сказка о трех городах - Беттани Хьюз - Страница 12

Двадцать четыре столетия назад Византий неотвязно преследовали две напасти: осады и пришедший с запада человек, возжелавший сделать себе имя на востоке.

В V в. до н. э. Византий твердо укрепился в положении города-трофея. А благодаря своей значимости, привлекательности и назначению это поселение стало театром, в котором (и вокруг которого) играли сцены из своей жизни величайшие персонажи истории Древнего мира: полководец и писатель Ксенофонт, наместник сатрапа Мавсол из Карии, от чьего имени произошло название «мавзолей» (его собственный мавзолей был одним из чудес Древнего мира), а также афинский полководец-перебежчик Алкивиад. Последний был человеком настолько бескомпромиссным, что даже не верится, что он пошел на мировую{80}.

Алкивиад, человек аристократического происхождения, взращенный кормилицей из Спарты, не только взбудоражил весь античный мир, но и оставил заметный след в истории. Приятель философа Сократа (а возможно, – его любовник), Алкивиад обладал всеми качествами, которых не было у афинского мыслителя. Он был беспомощен, озабочен сексом, несдержан, ослепителен, пренебрегал условностями и пользовался дурной славой. Античные сочинители писали, что он «у простого люда и бедняков снискал поистине невиданную любовь: ни о чем другом они более не мечтали, кроме того, чтобы Алкивиад сделался над ними тираном»{81}. Аристофан же сообщал, что в Афинах его народ «желает, ненавидит, хочет все ж иметь»{82}.

Он был раздражающе неотразим, не замечать его было невозможно. Он валандался по Афинам в пурпурном плаще, хотя к такому недемократичному демонстративному поведению и относились неодобрительно. Он отказывался играть на aulos (инструменте, немного похожем на наш гобой), потому что от этого его губы собирались в некрасивые складки. По утрам он пил откуда ни попадя, а по словам автора поэтических комедий Евполида, Алкивиад положил начало традиции мочиться в горшок прямо за столом.

В 415 г. до н. э. он повел афинские войска в злополучный поход на Сицилию. В его отсутствие из-за таинственного варварского разрушения герм на улицах Афин его обвинили в святотатстве. Пожив немного у заклятых врагов афинян, спартанцев, подружившись с ними настолько, что жена царя Спарты забеременела от него, Алкивиад бежал на восток и осел в Малой Азии, подвизавшись двойным агентом у наместника персидского царя, Тиссаферна.

По-видимому, Алкиавид – любитель обращать на себя внимание, присюсюкивающий, помешанный на любви – чувствовал себя в своей стихии: Византий и прилегающие земли стали местом его игрищ, и вскоре он уже бороздил воды между Азией и Европой.

К концу V в. до н. э. Афины бились в конвульсиях. Изнурительная война со Спартой длилась двадцать лет, казна и оптимизм иссякали, почти треть населения города полегла от чумы, а теперь город неуклонно терял союзников и земли. Отношение к пленным по обеим сторонам военных действий нарушало все постулаты эллинского кодекса чести: своих же собратьев-греков клеймили, морили голодом и насмерть забивали камнями.

Учуяв потери в этой борьбе греков с греками, державные подстрекатели с Востока вновь обратили свои взоры на запад. С разгрома при Саламине сменилось уже два поколения, и Персидская империя снова была готова поразмять мускулы. Алкивиад, политический деятель, обладающий макиавеллиевским даром, которому всегда удавалось оставить себе пути к отступлению, пустил в ход связывавшую все Средиземноморье сеть шпионов, дипломатов и посланников. Он предложил Афинам оставить свой демократический эксперимент и сделать Персию своим союзником против Спарты.

Афины оставили его пикантный совет без внимания и ввязались в гнусную идеологическую гражданскую войну, уничтожив демократию и беспомощно наблюдая, как Алкивиад, некогда бывший символом города, реквизировал корабли в Самосе и создавал, по сути, личную флотилию. А Спарта тем временем захватывала такие ключевые города, как, например, Византий{83}. Со стороны Восточного Средиземноморья дули ветра смуты – будущее было неопределенным.

Благодаря ярким описаниям плетущихся на берегах Босфора интриг, людей, сражавшихся, чтобы урвать клочок моря или суши, читать Ксенофонта увлекательно, он – очень выразительный автор. Мы узнаем о персидских полководцах, бросавшихся в волны на своих перепуганных, уходивших в воду по самую шею лошадях, о таких деятелях, как Алкивиад, который сновал по морю туда-сюда, кого уговаривая, кого устрашая. Нетрудно додуматься, почему же люди Античности так энергично боролись за Византий. Будь то Мраморное море, Босфорский пролив или Золотой Рог, любое судно, оказавшееся в пределах видимости города, разворачивало свой курс к нему, целенаправленно разрезая бурливые, иссиня-черные, как нефть, воды и вздымая белую пену. Берега манили своей близостью. Воодушевленным солдатам-матросам, должно быть, казалось, что земли Византия станут для них гигантской ареной для дерзких приключений и утверждения своего авторитета.

Тут-то Алкивиад мог запросто «оперситься», переметнуться к мидянам, персам. Персы были явно очарованы им не меньше афинян и спартанцев: поставили его на довольствие и называли в честь него парки отдыха. Но, разумеется, у этого колоссальных масштабов любителя внимания были друзья и семья, и ему нужно было восстанавливать свою репутацию в Афинах. Он уже хорошо изучил коварные воды разделяющего Европу и Азию пролива. Успешно возглавив афинский флот в 410 г. до н. э. во время осады Кизика на азиатском побережье Мраморного моря (где, говорят, в глубокой древности причаливали аргонавты с Ясоном), он, вертясь и изворачиваясь, как ртуть, помог установить (или восстановить) таможню посреди пролива, рядом с Византием, в башне, которая ныне называется Леандровой. Со всех проходящих судов требовали по 10 % от перевозимого добра{84}. Дела велись из Хрисуполиса, вновь взятого афинянами{85}, и уклониться от этих сборов было невозможно. Так что, благодаря Алкивиаду, в его родной город стали поступать значительные богатства{86}. А вскоре ему подвернется возможность принести еще более крупную добычу.

Стало ясно: если Афины не отвоюют у Спарты «город слепых» – Халкидон – и Византий, основной канал поставок зерна по Черному морю будет перекрыт. Контроль над проливом, над судами, перевозившими продукты по Восточному Средиземноморью, и над поселениями, расположенными на побережье, оказался в руках империи.

Сначала были отправлены войска для осады Халкидона. Алкивиад, отсутствовавший в самом начале, объявился в разгар кампании, чтобы поддержать другого полководца, Фрасилла. А затем рванул в Геллеспонт, реквизируя ресурсы, завязывая стратегически важные знакомства и поднимая смуту. Вернувшись в афинский форт Хрисуполис, перегруппировав войска и перетянув (благодаря своему мощному обаянию) такие поселения, как Селимбрия на берегу Мраморного моря, на свою сторону, Алкивиад присоединился к своим афинским товарищам с намерением взять Византий.

Регулярные войска Спарты не удержали Византий, и теперь его контролировал союз бывших спартанских рабов-илотов, освобожденных за службу в армии, – неграждан Спарты. Мегаряне, беотийцы и византийцы – все они подчинялись слегка психически нездоровому спартанскому полководцу Клеарху, которого два года назад специально отправили для взятия Афин.

В конце 408 г. до н. э., когда зима была особенно свирепой, Алкивиад с войском почти из 5000 солдат окружил город. Возвели осадную стену, такую же, как та, что за пару месяцев до того была построена вокруг Халкидона, на стратегических позициях разместили стрелков и подготовили лестницы для штурма. Стоявшие в гавани пелопоннесские суда были разграблены. Клеарх же, пытаясь заполучить помощь от персов, отплыл из Византия, а заключенная в стенах активная клика, казалось, очень кстати была готова вести переговоры с легендарным военачальником, стоявшим у ворот города. В процессе осады назревало недовольство: деспотичный Клеарх, по-видимому, приберегал лучшую – а потом и большую часть – провизии для своих пелопоннесских собратьев. Оккупационный гарнизон спартанцев был неплохо обеспечен продовольствием, местные же жители голодали. Слухи об этом как-то дошли до Алкивиада, человека, у которого во всех нужных местах были приятели. Он тут же понял, что это – его шанс.

Дальнейшие события описываются по-разному. Ксенофонт рассказывает лишь о том, что Алкивиад проложил себе путь в город сахарными речами, ночью его люди внутри стен открыли ворота и впустили тех, кто некогда был их врагами. По мнению Диодора Сицилийского, последовательность событий была более сложной. Он пишет, что афиняне сделали вид, что их флот уходит, а затем атаковали византийскую гавань, чтобы отвлечь внимание от совершающегося на суше предательства. К тому времени, когда византийский гарнизон понял свою ошибку, сторонники афинян в городе впустили Алкивиада и его людей – афинский деятель пообещал снисхождение тем, кто не будет сопротивляться.

Какая бы из этих версий ни была верна, Алкивиад – скорее обманом, чем грубой силой, – взял город, который еще многие столетия не сдастся ни одному из множества агрессоров. Один-единственный любимец как женщин, так и мужчин обаянием проложил себе путь к одному из самых стратегически важных городов в регионе, и это стало очередным достижением в череде его завоеваний.

Преподнося свое коварство, с помощью которого он одолел персидское войско, все еще открыто делавшее свое дело в этих краях, Алкивиад дал понять, что за свою победу афиняне должны благодарить именно его. Чтобы Афины смогли заполучить контроль над самым важным на Босфоре местом пересечения всех дорог, нужен был герой его – теперь уже – легендарных масштабов. Между делом Алкивиад очень кстати устроил в Хрисуполисе пункт сбора налогов – он получал хороший доход, а его соотечественники взимали с судов плату за право курсировать между Мраморным и Черным морями. В Афинах же драматурги, например Еврипид, увековечивали память Алкивиада, описывая его как вернувшегося героя, изрядно насолившего спартанцам{87}.

Было ли это в полной мере заслугой Алкивиада или нет, но одного того, что он отвоевал Византий и Халкидон, а также вновь открыл пути поставки зерна в Пирей, обеспечив сытость афинян, было достаточно, чтобы этого блудного сына встретили дома с почестями. Алкивиад робко двигался по направлению к порту Пирею, и вскоре стало ясно, что этого негодника дома в очередной раз встретят как героя. Известно, что после его речи перед Народным собранием в Агоре, а потом перед Ассамблеей на Пниксе, толпа афинян начала выкрикивать приветствия в честь его возвращения. Тут же было решено вернуть конфискованное имущество Алкивиада, а стелу, на которой выгравированы предъявленные ему обвинения, нужно бросить в море{88}.

Однако всего через четыре месяца Алкивиад вновь окажется на востоке. Родные Афины были вовсе не расположены к проявлению милосердия. В самом конце изнурительной Пелопоннесской войны великолепные статуи богини Афины, в том числе украшения с ее поразительно роскошной статуи в храме Парфенон, были переплавлены в монеты. В 405 г. до н. э. в битве при Эгоспотамах (примерно в 150 милях от Византия вдоль побережья и в шести милях от предстоящего сражения при Галлиполи) Лисандр, блистательный спартанский военачальник, со своим войском стал истинным моряком.

К этому времени Алкивиад превратился, в сущности, в военного правителя Фракии. Он обратился к афинским флотоводцам с отличным предложением, а они проигнорировали его. Он сказал, что просто нелепо оставлять афинские триремы без всякого прикрытия, учитывая голый, лишенный укрытий рельеф. Афиняне же не обратили никакого внимания на своего обеспокоенного антигероя и отправились искать продовольствие. Спартанцы атаковали. Захвата избежали всего два судна. Всех находившихся на борту афинян – по некоторым подсчетам, около 3000 человек – выстроили в ряд и казнили на месте{89}.

В Византии вновь установилась деспотия Клеарха, который, по всеобщему признанию, был кровожадным деспотом. Местное население вместе с проигравшими войну афинянами, судя по всему, обратилось к Спарте, чтобы та вернула себе контроль – наверное, весьма кстати припомнив дорийское происхождение отцов-основателей, мегарян. В результате жестокий и беспощадный Клеарх расправился со многими аристократами города. Некоторым из тех, чьи проафинские настроения можно было доказать, удалось ускользнуть под покровом ночи и вернуться в Афины{90}.

Тем временем на противоположном от Византия берегу, в поселении Хрисуполис, которое во время Пелопоннесской войны служило грекам военной базой, наблюдался завершающий всплеск активности. Население Спарты, Афин и их союзников сильно пострадало, немало народу погибло, и многие греки решились сократить потери, предлагая персам свои услуги в качестве наемников{91}. В этой смешанной армии, армии «Десяти тысяч», был и ученик Сократа Ксенофонт – полководец и историк.

В 399 г. до н. э., когда в Афинах за преступления против государства был отравлен болиголовом Сократ, армия «Десяти тысяч» после мучительно тяжелого похода притащилась назад в Хрисуполис продавать свои «трофеи» (в основном, покрытые гравировками анатолийские сосуды из благородных металлов, а также скот и рабов). Планировалось, что затем эти изнуренные военным походом полчища будут переправлены через Босфор в Византий и благополучно доберутся домой.

Ксенофонт с товарищами-наемниками благодарили богов за то, что оказались на берегах Европы, родной воздух пьянил их. Они, не теряя времени зря, сгрудились возле византийских врат на клочке земли, называемом Ксенофонтом «Фракион». Однако они не получили ни водопоя для коней, ни корпии для перевязки ран, ни денег на дорогу – их ждала краткая перекличка и приказ разойтись. Можно себе представить, какой поднялся сначала недоуменный ропот, а затем и взрыв ярости! Разъяренные войска обрушились на Византий и выставили вон все спартанское верховное командование.

Среди изнуренных солдат ходили даже дикие слухи, что Ксенофонту бы следовало взять на себя ответственность и стать правителем Византия – ведь здесь он может создать новую, благую цивилизацию, основанную на принципах, что так любил философ Сократ, основать царство в духе Сократа, столь подробно описанное в Ксенофонтовых же произведениях. Но Ксенофонт, как Сократ, который играл на принципах лаконизма (в духе Спарты – от региона Лакония, где находится Спарта) и которого порой называли лаконофилом, отмечал, что Византий – дорический город, которым управляют спартанцы в мире, где господствуют они же. Если город будет взят наемниками, то он на много недель будет объят огнем и яростью. Ксенофонт уговаривал своих людей не начинать масштабное наступление.

Изначально Ксенофонт намеревался отплыть назад в Йитион, небольшой порт в Спарте, откуда, по преданию, много веков назад, в эпоху героев, бежал Парис с похищенной Еленой. Но Ксенофонта опять обманули, и он оказался на службе у спартанцев, участвуя в персо-спартанских играх в Малой Азии.

Судя по тому, как беспорядочно сменялась власть, предпринимались попытки самоопределения, менялись убеждения, Византий, а также его города-спутники – Халкидон и Хрисуполис – в это время были лишь перевалочными пунктами, полустанками. В стратегическом отношении они играли важную роль, но своей стратегии у них не было. Эти города имели большое геополитическое значение, не без пользы для себя, на первом же месте стояли честолюбивые притязания других. На этом отрезке истории Византий переживал одну осаду за другой и целый шквал набегов.

И, пожалуй, не случайно один из наиболее обстоятельных древних трудов по инженерно-строительному искусству, «Mechanike Syntaxis», принадлежит Филону Механику, который родился в Византие примерно в 280 г. до н. э. В этом справочнике огромное внимание уделяется тому, как лучше всего подготовиться к осаде, какой должна быть конструкция осадного судна, как обустраивать гавань. Значительное место в Филоновой «Механике» уделено и созданию метательных снарядов, в том числе перезаряжаемых арбалетов. Любопытно, что на случай осады Филон дает два таких совета: обеспечить присутствие достаточного числа врачей, которые будут лечить неизбежные раны, а также людей, знающих тайнопись, чтобы передавать послания по другую сторону стен. Должно быть, те, кто жил в Византие, порой считали его благословенное географическое положение проклятием.

Недавние археологические находки, сделанные приблизительно в 6000 милях к востоку от Стамбула, указывают на то, каким могло бы быть будущее Византия и, возможно, его спасение.

В 2002 г. под главной площадью Лояна (в Центральном Китае), где обычно учатся танцевать вальс пожилые пары, а последователи Мао Цзэдуна проводят митинги протеста под красным флагом, было обнаружено необычайное захоронение. Перед рядом роскошных боевых колесниц (примерно периода осады Византия Алкивиадом) были уложены 24 забитых коня. Эти мертвые животные были показателем высокого общественного положения.

Утверждают, что эти лошади, которых привозили из степей и зачастую называли небесными лошадьми (тианма), – потомки драконов и вместо пота у них – кровь. Желание жителей Востока заполучить этих животных стало стимулом для развития торговли, которая шла по пути, который мы сейчас называем «Великим шелковым», что шел от Сианя в Китае до отдаленных окраин Римской империи. А Византий являлся западным перекрестком на этом пути.

Захоронение в Лояне – призрачный отголосок времен, которым суждено было наступить в одолеваемом испытаниями Византие. Торговля с чужеземцами, которую подпитывала жажда заполучить престижные товары из далеких стран, определила характер, репутацию Византия, а также положение дел в городе. Этот город соединял Дальний Восток с неосвоенным Западом.

Он и станет городом, за который стоит сражаться и который стоит защищать. Это уже не просто военный трофей с удачным местоположением. Благодаря расположению на границе континентов людей тянуло в Византий, а с экономической точки зрения – город реализовывал свой огромный потенциал.

Но сначала Византию нужно было завоевать репутацию города духовных начал, удовольствий и греха.