Читать книгу Стамбул. Сказка о трех городах - Беттани Хьюз - Страница 4

Пролог
632–718 гг. н. э. (10–100 гг. по исламскому календарю)

Оглавление

Константинополь обязательно будет завоеван, и насколько прекрасен этот Амир, и насколько прекрасно то войско, что завоюет его!

Традиционный хадис[1] о желании пророка Мухаммеда завоевать Константинополь{5}

Их захватил вихрь смерти… Римляне в осаде, но и арабам не лучше. Голод одолел их с такой силой, что они поедали трупы, лица друг друга и отбросы. Им приходилось истреблять друг друга, чтобы поесть. Один модий пшеницы стоил тогда десять денариев. Они искали мелкие камни и глотали их, чтобы утолить голод. Люди ели обломки кораблей.

Михаил Сириец, «Осада Константинополя», 717 г. н. э.{6}

Мы не знаем имени того, кто сообщил об этом, – но пожинаем плоды его послания.

В самой середине седьмого века нашей эры{7} в разгар лета византийский император Констант II в свои двадцать пять лет правил стольным градом Константинополем. И вдруг явилась весть, что на острова Кипр, Кос, Крит и Родос напало свирепое войско арабов – многие из них называют себя мусульманами («теми, кто покоряется»{8}). Они прибыли на кораблях из свежей сосны, а кораблей 200 и больше.

Константу и его христианскому двору было известно, что эти мусульмане, последователи религии, существовавшей не более одного поколения, – люди пустыни. Так что их отношение к морю было весьма пикантным, в расхожей арабской поговорке даже звучала жалоба: «Лучше слушать, как испускают газы верблюды, чем как молятся рыбы»{9}.

Имея за плечами превосходящие силы и традиции судоходства, восходящие, по меньшей мере, к достославному основанию города мореходами из материковой части Греции 1400 лет назад, Констант вышел с флотом из своего блистающего, златоглавого города с молитвами о том, чтобы со всеми церемониями повергнуть своего мусульманского противника.

Но уже через сутки сражений поверженным оказался Констант: он прыгнул за борт, переодевшись простым матросом, и, скрючившись в обычной лодке, отчаянно бежал от смерти, столь приблизившейся к нему где-то между современными Кипром и Турцией{10}. В этом столкновении между арабами и византийцами, мусульманами и христианами потери были настолько велики, что все море вокруг, говорят, окрасилось в красный цвет, напитавшись человеческой кровью. В мусульманских источниках это сражение назвали «битвой мачт». Из-за новых моделей судов – дромонов и shalandiyyāāt{11} – пришлось вести рукопашный бой: византийские и арабские корабли связывались вместе веревками. К прискорбию христианского Константинополя и вопреки всяческим ожиданиям, победителями вышли последователи Мухаммеда.

Добрых полвека Константинополь, город, признанный земной обителью Бога, физически и психологически находился в осаде. Впрочем, в городе были уверены, что ему благоволят небеса и никому не покорить его до скончания веков. Ведь всего за сто лет до этого Новый Рим, богатейший город на Земле, был христианской столицей империи, охватывающей миллион квадратных миль. Жители Константинополя столь веровали в свою покровительницу Деву Марию, что Богоматерь стали называть «главнокомандующим» города.

Спасшись с поля битвы, византийский император Констант сначала вернулся в Константинополь, но, в конце концов, оставив родной город без защиты, скрылся на Сицилии. Те, кто был оставлен на произвол судьбы в историческом центре самого города (выше того места, где некогда располагался древний греческий акрополь с видом на Мраморное море) и кто остался там и тут у берегов Босфора и Золотого Рога, не выставили ничего похожего на единый фронт. Некоторые были даже уверены в победе арабов.

Уже через несколько лет после смерти в 632 г. н. э. (10–11 гг. по исламскому календарю) пророка Мухаммеда мусульмане постарались установить власть над большей частью известного им мира. В 632 г. арабские войска покорили византийскую Сирию, в 636-м – оттеснили византийскую армию от Ярмука. В 640 г. арабам, благодаря завоеванию Гелиополя, открылся путь в византийский Египет, в 641-м пала Александрия, в 643–644 гг. был захвачен Триполи. А теперь они стали продвигаться дальше на север. Если бы события шли, казалось бы, естественным путем, Стамбул уже пятнадцать веков назад стал бы резиденцией халифов.

Но тут же после «битвы мачт» наступило затишье. Оперяющееся мусульманское сообщество было ослаблено кризисом, связанным с наследованием, и междоусобными конфликтами. Это, в конце концов, привело к расколу на шиитов и суннитов, который определил картину мира и с 661 г. сохраняется до сих пор{12}.

В Константинополе жизнь, хоть и немного неспокойно, продолжалась. Многие ушли из-за неуверенности в том, что город сможет прокормить и защитить их. Императорская династия не так давно ввела уродующий вид расправы – ринотомию, когда людям, впавшим в опалу императору, расщепляли носы (а их женам – языки). В византийском императорском дворце и местах ссылки золотая накладка для носа станет обычным делом.

За пределами города граждане Византии пережидали в укрепленных поселениях вроде Монемвасии на Пелопоннесе. Или буквально замуровали себя, свои дома, церкви и амбары в податливых скалах в Каппадокии, что в Малой Азии. Император Констант даже попытался перенести столицу в Сиракузы, на Сицилию.

Беспокойство было оправданно: арабы вернутся. Сначала – в 667 г.{13}, а потом опять – в 668 и 669 гг. Они приведут армию прямо к Золотым воротам Константинополя.

Арабы пришли на тех же греко-римских судах с теми же греками и египтянами на веслах – они принудили новых своих данников служить себе после взятия в 642 г. города-порта Александрии. Высадившись у поселения Халкидон, всего в километре от Константинополя (на другом берегу Босфорского пролива), с отличным видом на город, мусульмане дразнили и пугали тех, кто оказался в «Городе вселенской мечты»{14}, как в ловушке. В регионе теперь – в этом не приходилось сомневаться – появилась новая военно-морская мощь. Каждую весну, являясь из Кизика на берегах Малой Азии, арабы наносили удар. Единственное, что могло удержать их, – «греческий огонь», дьявольское секретное оружие Константинополя, которое изготавливали из смеси кавказской нефти, серы, смолы и негашеной извести и которое производило эффект, сходный с напалмом. Велика была огневая мощь флота из 500 судов, построенного Константом во время его пребывания на Сицилии{15}. Результаты последнего анализа сирийских и мусульманских источников наводят на мысли о том, что эти первые нападения арабов представляют собой скорее надоедливые набеги, а не полноценную, последовательную осадную стратегию.

В 717 г. все переменится.

Поверженные у стен Константинополя передовым оружием, но не отказавшиеся от желанной добычи арабские войска в 717 г. (98–99 гг. по исламскому календарю) возвратились. За шесть лет до этого, в 711 г., арабы закрепили за собой базу на Гибралтаре, откуда открывался доступ к большей части Иберийского полуострова. В их владении оказались огромные области Ближнего Востока и Северной Африки, а также краешек Европы. Теперь пришло время завладеть «градом Божьим».

В 717 г. осаждающие войска под предводительством брата восседающего в Сирии халифа Сулеймана из династии Омейядов напали и с суши, и с моря. Византия уже утратила свой контроль над Кавказом и Арменией. Огромная армия мусульман подкреплялась флотом в 1800 судов.

Правители Константинополя были настолько исполнены страхом, что всем жителям было предписано представить доказательства, что у них есть силы сражаться, а кладовые полны, чтобы хватило припасов на целый год. Тех, кто не соответствовал требованиям, выгоняли. В тот год в городе между его знаменитыми стенами{16} посадили пшеницу.

Тем временем армия нападающих, состоящая, в основном, из арабов и берберов – а они придерживались эсхатологических представлений, т. е. считали, что правитель, носящий имя пророка (Сулейман – это арабский вариант имени Соломон), возьмет город, – запаслась огромными ресурсами и оружием, в том числе нефтью. Она наспех возвела вокруг Константинополя собственные осадные стены из глинистой массы, изолируя таким образом оставшихся внутри от их союзников.

И все-таки у плана арабов были слабые места. Во-первых, их флот не смог заблокировать выходящие к морю границы города. Сначала страшный обстрел «греческим огнем» (император лично направлял его со стен Константинополя), а затем пришедшееся кстати дезертирство с мусульманских кораблей множества египтян из числа христиан-коптов приводили к тому, что под покровом ночи со стороны враждебно черных вод в город продолжали потихоньку поступать провизия, пробираться люди. Так подкреплялся боевой дух. Предательские течения в Босфорском проливе подстраивали ловушки идущим на подмогу из Мраморного моря судам мусульман. Во-вторых, арабы сами разорили окрестности, и потому захватчики со временем остались без продовольствия. Их лагерями постепенно завладевали голод, страх и болезни. С наступлением суровой зимы оказалось, что не осажденные, а осаждающие поедают вьючных животных, а возможно, даже взялись и за себе подобных{17}.

Наконец, в день христианского праздника Успения, 15 августа 718 г., командующий арабской армией приказал отступать. Победу вменили в заслугу покровительнице Константинополя, Пресвятой Богородице и Приснодеве Марии, чьи образы были развешаны по всем городским стенам{18}. Осознав, что преимущество перешло к ним, жители Константинополя, сплотившись, в последний раз, атаковали отступающего врага: множество мусульман утонуло, других доконали болгары. Оставшиеся в живых доковыляли до территорий союзников, а оттуда отправились домой.


Эти события стали легендой, даже не успев отойти в историю. А теперь эти образцы героизма, наступления и отчаянного бегства подводят нас к сквозной теме в истории Стамбула – этот город ведет двойную жизнь: как реально существующее место и как предание.

Еще много грядущих поколений по обе стороны конфликта будут, сидя у бивачных костров, петь песни об осадах Константинополя и сражениях на морских просторах. Средневековые летописцы и более поздние источники приукрашивали эти предания: рассказывали, что византийский император Лев III потопил мусульманский флот, коснувшись своим крестом вод Босфорского пролива. Многие утверждали, что Констант нес над головой крест, его солдаты пели псалмы, пока внизу мусульманский командующий Муавия показывал полумесяц, а его люди на арабском читали наизусть Коран. Увековечивающие память об этом не принимали в расчет то, что в обеих армиях, вероятно, многие говорили на греческом, что осаждающие и осажденные отлично понимали бы друг друга – тогда, когда выкрикивали оскорбления и угрозы и бубнили молитвы.

717 год стал – как среди христиан, так и среди мусульман – эпизодом героической истории и отсроченной победы. Впоследствии османы будут совершать паломничество к мечетям и святыням, которые, по их убеждению, были заложены в пределах города во время осады{19}.

Во множестве арабских источников утверждается, что арабы, по сути, победили и стремились к дальнейшему, полному завоеванию Константинополя и его территории на веки вечные{20}. Рассказывали, что еще до осады 674 года арабский военачальник Язид I взбирался на упорно неприступные стены Константинополя, потому-то его с тех пор и прозвали fata al-‘arab, «юным лидером арабов». А еще что арабские диверсанты входили в город и в отместку за убийства мусульман повесили византийского императора в соборе Святой Софии.

На западе сказания о невзгодах Константинополя живы, в сущности, до сих пор. В книге Толкиена «Властелин колец» эпизод о битве на Пеленнорских полях, сражении за город Минас-Тирит на воде и на суше{21} был написан автором, явно вдохновленным этими боями. И до сей поры люди во всем христианском мире каждый год 15 августа благодарят Деву Марию за ее чудесное покровительство. А то, что Константинополь не пал, подтверждает ее чудодейственные силы. В умах многих город приобрел колоссальный вес.

Наряду со сказаниями о победе мы из византийских источников получаем настойчивые сведения о том, что примерно в одно время с осадами Константинополя арабы заняли Родос, разрушив, а затем продав еврейскому торговцу одно из семи чудес древнего мира, Колосса (впрочем, одни говорят, что он опрокинулся из-за землетрясения в 228 г. до н. э., а другие – что его восстановил какой-то из римских императоров, третьи – что его вообще сбросили в море). Тогда этого монстра Античности перетаскивали на 900 верблюдах (а если верить особо пылким хронистам – то верблюдов было 3000), а затем сбыли как металлолом.

Данное событие, хоть и пересказывается восторженно в ряде средневековых текстов и множестве солидных современных исторических трудов, не упоминается ни в одном из арабских источников. Возможно, арабы стесняются признавать этот факт. А может быть, этот «исторический эпизод» – лишь выдумка западных источников (слегка приукрашенная из эсхатологического рвения), со всеми характерными собирательными образами вандализма и самодовольного ханжества, какие можно ожидать как от евреев, так и от «сарацин»{22}.

Зачастую культурная память, надежда истории, не менее убедительна, чем исторические факты.

Это и есть Стамбул – место, где с треском сталкиваются история и вымысел. Город, взращивающий представления и сведения, чтобы состряпать собственную летопись. Трофей, столь же ценный, как абстракция, мечта и – как реальный город. Город, который уже долгое время поддерживает вековечные традиции, зародившиеся вместе с современной мыслью – здесь подпитывают былые предания, рассказывающие нам, кто мы сейчас. Говоря безжалостным языком истории, поражения арабов и вправду знаменовали перемену в стремлениях. Усилия теперь направлялись не на то, чтобы «обезглавить» Византийскую империю, а сосредоточились на территориях вокруг – на востоке, юге и юго-западе. В результате – 700 лет нелегкого параллельного существования новых монотеистов: тут были и попытки сотрудничества, и конфликты. Однако о том, что «кость в горле Аллаха» никуда не делась, никто не забыл.

Для людей многих вероисповеданий, как на Западе, так и на Востоке, Стамбул не просто город, а образ и представление: возможность описать, куда мы хотели бы отправиться вслед за нашим воображением и где нам хотелось бы оставить свои души. Это – город, вдохновляющий на перемещение армий и абстракций, богов и товаров, души и тела, сознания и духа.

Стамбул. Сказка о трех городах

Подняться наверх