Читать книгу Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 1. Том 1 - Борис Алексин - Страница 4

Когда Болеслав Павлович и Мария Александровна приехали в Рябково, они нашли там вполне удобное жилье, прекрасный сад и чудесный воздух. Для Маши эти места были очень дороги и хорошо знакомы: здесь прошло ее детство, сюда уже девушкой она вместе со всей семьей почти каждый год приезжала на лето и только последние три года после смерти матери они перестали бывать в Рябково. Но тем приятнее было оказаться здесь снова.

Во дворе стоял небольшой флигелек, окруженный высокими толстыми елями. В нем жил со своей падчерицей Дашей бывший управляющий имением Шиповых Павел Павлович Николаев, или, как его звали все в доме, Пал Палыч. После отмены крепостного права, а затем постепенной продажи земли и лесов, принадлежавших имению и превращения его в одинокий дом с садом, Пал Палыч продолжал жить все в том же флигельке; в котором прожил без малого сорок лет. Он уже не получал никакого жалования, и чтобы иметь какие-то средства к существованию, занялся врачеванием крестьян. В молодости он учился на фельдшера и кое-какие познания в медицине имел. Кинешемское уездное земство было радо и такому медику и потому утвердило его в должности фельдшера Рябковского фельдшерского пункта.

Надо сказать, в волости ни для кого не было секретом, что ремонтировались старые дома и строилась Адищевская больница для нового «столичного» доктора. Способствовал этому и сам Пал Палыч, который говорил некоторым больным, заслуживающим, по его мнению, большего внимания:

– Погодите, вот скоро ученый доктор из Петербурга приедет, он уж вас обязательно вылечит.

И многие ждали приезда Болеслава Павловича как спасителя от всех болезней…

Мы еще почти ничего не сказали о Рябково, а оно заслуживает того, чтобы о нем рассказать подробнее.

К началу XIX столетия это было большое поместье, имевшее более трех тысяч десятин пахотной земли и лесных угодий и около тысячи душ крепостных. Располагались земли и леса его, а также и сам помещичий дом на левом берегу реки Волги, в двух верстах от нее, между двух уездных городов – Кинешма, до которой около 20 верст, и Судиславль в шести верстах. Рябковский помещик в свое время владел четырьмя деревеньками и большим селом Рябково. В нем была церковь и приходская школа. Большинство крестьян Рябково занимались промыслами, связанными с рекой, и поэтому почти все они были на оброке.

Никто не знает, село ли было названо по имению, или имение по селу, одно только известно, что рябчиков в окружающих лесах было неисчислимое множество. Может быть, от них и пошло название Рябково. Мы уже говорили о том, что в распоряжении «рябковского барина», как его еще продолжали называть местные крестьяне, Шипова, от всего прежнего богатства остался дом с надворными постройками, флигелем, садом и небольшим огородом.

Сад был запущен. От былого великолепия его остались могучие дубы, клены и липы, посаженные еще очень давно и разросшиеся до того, что кронами они совсем переплелись и образовали густой зеленый шатер, закрывавший и веранду, и часть аллей, идущих от нее вглубь сада. Бывшая когда-то украшением сада оранжерея развалилась, и все растения в ней погибли. В то время, когда приехали Пигуты – молодые хозяева, весь сад был покрыт высокими сугробами снега и лишь одна дорожка от крыльца флигелядо веранды была расчищена.

Дом, построенный еще прадедом Александра Павловича, был собран из толстенных еловых бревен, оштукатуренных изнутри, и в некоторых местах обитый тесом снаружи. Он имел два фасада, один, главный, выходил во двор, обращенный к проезжей дороге, идущей из г. Галича в г. Кострому, другой выходил в уже описанный сад. На фасаде, обращенном во двор, было большое крыльцо, окруженное рядом колонн, искусно вытесанных из толстых сосновых бревен и покрашенных «под мрамор». Почти каждый из следующих владельцев дома внес свою лепту в его архитектуру. И творение какого-то довольно известного зодчего, привезенного прадедом Александра Павловича за огромные деньги чуть ли не из самой Италии, постепенно превратилось в бесформенное строение, со множеством пристроек, переходов и коридоров. Дом был одноэтажный, но затем в средней его части кто-то придумал построить трехкомнатный мезонин, который изуродовал его еще больше. Когда семья Шиповых жила в Рябково, то в этом мезонине жили девочки, в том числе и Маша, он и получил название «девичей».

Большинство окон дома было закрыто ставнями, не открывавшимися уже несколько лет, а комнаты его числом более тридцати не убирались уже давным-давно. Часть мебели в свое время была вывезена в Петербург, часть пришла в совершенную негодность, а то, что еще можно было употребить, заботливый Пал Палыч велел снести в комнаты, приготовленные для молодых хозяев.

Внешний, да и внутренний вид огромного, холодного, пустого и из-за закрытых ставень мрачного дома производил тягостное впечатление, такое же, какое производит старый одинокий бобыль, не имеющий никого близких и доживающий свой век, заброшенный и всеми забытый.

Особенно грустное чувство вызвал этот вид у Маши, еще живо помнившей, как в дни её детства было здесь шумно и весело, а в многочисленных комнатах всегда полно народу – родственников, гостей, постоянно то приезжавших, то отъезжавших.

Резкий контраст со всем домом представляло южное крыло его, пристроенное сравнительно недавно, большую часть которого, пять комнат, веранду, выходящую в сад, и боковое крылечко, спускающееся во двор, в течение последнего года старательно ремонтировали и подготавливали к приезду молодоженов. Кроме пригодной мебели, туда были снесены и все ковры, и гобелены, и картины, которых оставалось после отъезда в Петербург еще порядочно. Стараниями Даши в одну из комнат были собраны все уцелевшие от времени и мышей книги. Получилась довольно интересная старинная библиотека.

Когда почтовая тройка, привезшая молодую чету, остановилась у бокового крыльца дома, с него спустился Пал Палыч, а следом за ним сбежала и Даша. Пал Палыч, поздоровавшись с господином доктором и Машенькой, как он называл Марию Александровну, так как знал ее с пеленок, сейчас же приступил к рассказу о новой больнице, которой он, по-видимому, был увлечен с головой. Маша и Даша, в прошлом закадычные подруги, обнялись и быстро скрылись в дверях дома, одна – чтобы скорее показать, что тут удалось сделать, другая – чтобы скорее осмотреть свое будущее жилище. Обе они опасались, понравится ли оно Болеславу Павловичу.

Все вещи в обновленной квартире были приведены в порядок и расставлены под наблюдением Пал Палыча и Даши с таким вкусом, чтобы Маша, увидев с детства знакомые бабушкино кресло в столовой, в гостиной огромные стоячие часы, за которыми они с сестрой любили прятаться, и многое другое, – была тронута до слез.

В этом же крыле дома помещалась и кухня, отремонтированная и перестроенная на новый лад. В ней вдобавок к большой русской печке, занимавшей добрую треть помещения, была сложена городская плита. Вещь новая, на которую приходившие в кухню крестьяне смотрели с изумлением и недоверием, не понимая, для чего нужна эта «штуковина», когда рядом стоит такая добротная и вместительная печь.

Были отремонтированы также надворные постройки первой необходимости, баня, был вычищен и колодец.

Понравилась квартира и Болеславу Павловичу, хотя, по правде сказать, в эти первые минуты и часы по приезде он не очень-то разглядывал ее. Все его мысли были поглощены новой больницей.

В голове у него уже роилось множество планов и предположений о будущей работе.

Павел Павлович вел амбулаторный прием в одной из комнат своего флигеля. Болеслав Павлович, осмотрев его, решил, что часть своего приема он будет вести здесь же, но главный прием будет производиться в амбулатории, построенной при Адищевской больнице, куда вскоре он и помчался.

Подруги остались одни. Пока они делятся своими маленькими женскими секретами, познакомимся немного с Дашей.

Даше исполнился всего год, когда умер ее отец, работавший в бухгалтерии одной из кинешемских текстильных фабрик. Через год после этого ее мать вышла замуж за Павла Павловича Николаева. Лет пять тому назад умерла и мать ее. Даша осталась круглой сиротой. Прожив всю свою недолгую жизнь в Рябково и полюбив Пал Палыча как родного отца, она осталась с ним жить и после смерти матери, не желая оставлять старика одного. В детстве Даша воспитывалась вместе с детьми Шиповых, затем училась в Судиславльской гимназии, но после смерти матери вынуждена была оставить ее и заняться домашним хозяйством.

В детстве и юности обе девушки были большими друзьями, так как они были ровесницами. В свое время вместе облазили все окружные овраги, знали наперечет все грибные и ягодные места в ближайших рощах и перелесках и все укромные места на Волге, куда бегали купаться, вместе учили неправильные глаголы, задаваемые француженкой, вместе овладевали правилами первых грамматических упражнений и арифметических задач, которым их учил гувернер, и вместе же ненавидели его всей душой.

Дружба их продолжалась и в последующее время, когда Маша приезжала в Рябково на каникулы. Подруги не виделись последние три года, и, как мы знаем, за это время в жизни Маши произошло много перемен, в Дашиной же жизни все осталось по-старому.

Если Маша успела превратиться в самостоятельную даму, потерявшую мать, брата, вынужденную покинуть Смольный и заняться совершенно незнакомым ей до того делом, ведением домашнего хозяйства, претерпеть все перипетии родственных неудовольствий и ссор из-за своего брака, что не могло не наложить на ее внешность печать озабоченности и серьезности, то Даша по-прежнему жила в своем доме вместе со стариком-отчимом. И хотя ей приходилось вести хозяйство в гораздо более трудных условиях, она оставалась веселой и беззаботной девушкой. Менее чем через двадцать минут после выезда из Рябково Болеслав Павлович и сопровождавший его Пал Палыч были в Адищево и входили в здание новой больницы.

В доме пахло смолистым деревом и свежей масляной краской.

В маленьких палатах уже стояли железные «солдатские» койки, покрытые серыми суконными одеялами, у кроватей были тумбочки. Этот инвентарь был отпущен земством. Больше пока не было ничего.

На другой стороне была амбулатория, состоявшая из большой ожидальни с лавками по стенам, кабинета врача, комнатки для фельдшера и маленького помещения для аптеки. Кое-какой инвентарь и для этих помещений имелся. Пал Палычу его тоже удалось выпросить у земства, но всего было очень мало. Главное же, совсем не было никакого медицинского имущества и инструментария, не было его или почти не было и в Рябковской фельдшерской амбулатории. Так что по существу работать было нечем, и потому первоочередной задачей явилась необходимость поездки Болеслава Павловича в Кинешму, чтобы выхлопотать средства для приобретения хотя бы самого необходимого. Когда он вернулся домой, было уже совсем темно. Маша была одна и, конечно, обижена, что в первый же день приезда муж оставил ее и умчался по делам. Однако вернувшийся Болеслав с такой горячностью и энтузиазмом обрисовал ей положение дел, с таким восторгом рисовал ей будущие радужные перспективы своей роботы, что Маша невольно увлеклась вместе с ним и забыла про свою обиду.

Болеслав Павлович готов был хоть завтра же ехать в Кинешму, но ему, нет, правильнее, им обоим, предстояло совершить еще одно небольшое дело, как выразился молодой супруг. Вот бы слышали это выражение Машины родственники! Болеславу Павловичу Пигуте и Марии Александровне Шиповой, нужно было… всего-навсего только… повенчаться! Да, да, повенчаться!

Дело в том, что по вероисповеданию Пигута был католик. Собственно, в душе-то он был атеист, но по имеющимся у него документам числился католиком, хорошо еще, что об этом, кроме отца Маши, никто из родственников не знал, а то бы еще больший скандал был.

Он не отказывался венчаться в любой церкви, в том числе и в православной, но в Петербурге, да и все русское духовенство требовало, чтобы все инаковерующие перед венчанием крестились в православную веру. А на это он не соглашался.

С другой стороны, и Маша, хотя она и не была никогда особенно религиозной и многие обряды православной церкви считала просто нелепыми, не хотела переходить в католическое вероисповедание, чтобы обвенчаться в костеле, который в Петербурге был. Да и отец этого никогда бы не разрешил. Их жизнь могла таким образом поломаться, даже не начавшись. Но Александр Павлович, получив согласие Болеслава Павловича на венчание в православной церкви, сумел помочь им и в этом деле. Во время пребывания в Рябково он уговорил старенького отца Петра, крестившего всех его детей и венчавшего его самого, чтобы тот повенчал молодых, не интересуясь вероисповеданием жениха. Очевидно, что помимо хорошего отношения Александра Павловича с рябковским священником, успеху переговоров способствовало и солидное приношение, которое пришлось сделать на «благолепие» храма. Словом, согласие было получено, тем более что все Шиповы венчались и выходили замуж в Рябково.

И на следующий же день в рябковской церкви в некоторое нарушение порядка, без предварительного оглашения, без лишних свидетелей состоялось скромное венчание. Машенька Шипова стала наконец по-настоящему Марией Александровой Пигутой.

Предпоследний владелец имения в Рябково Павел Антонович Шипов. Годы жизни: 1771—1843. Прапрадедушка Бориса Яковлевича Алексина

Статский советник Александр Павлович Шипов. Годы жизни: 1808—1882. Прадедушка Бориса Яковлевича Алексина

Александр Павлович Шипов (нижний ряд, третий слева) с группой сослуживцев. Прадедушка Бориса Яковлевича Алексина, снимок 1880 года

Имение в Рябково (фасад), Рябковская волость, Кинешемский уезд. Снимок 1890 года

Имение в Рябково (вид со стороны сада), Рябковская волость, Кинешемский уезд. Снимок 1890 года

Имение в Рябково (вид со стороны дороги), Рябковская волость, Кинешемский уезд. Снимок 1890 года

Валерия Федоровна Шипова. Годы жизни: 1817—1872. Мама Марии Александровны Шиповой. Прабабушка Бориса Яковлевича Алексина

Мария Александровна Пигута (Шипова) (6 лет). Бабушка Бориса Яковлевича Алексина

Мария Александровна Пигута (Шипова) (12 лет). Бабушка Бориса Яковлевича Алексина, снимок 1861 года

Мария Александровна Пигута (Шипова) (17 лет). Бабушка Бориса Яковлевича Алексина

Мария Александровна Пигута (Шипова). Бабушка Бориса Яковлевича Алексина, снимок 1876 года

Мария Александровна Пигута (Шипова) со своими детьми Владимиром Болеславовичем Пигутой и Ниной Болеславовной Пигутой, снимок 1885 года

Дарья Николаева, близкая подруга Марии Александровны Пигуты (Шиповой)

Мария Александровна Пигута (Шипова). Бабушка Бориса Яковлевича Алексина