Читать книгу Двенадцать ступенек в ад - Борис Дмитриевич Дрозд - Страница 10

Утром 4 июля 1937 года, на другой день после возвращения из Приморья, (куда он отправился по случаю инцидента на границе с боевыми действиями с вторгшимися на советскую территорию японцами), Дерибас, придя на службу, был встречен известием от секретарши:

– Терентий Дмитриевич, шифрограммы из Москвы.

– Копии сделаны для Семена Израилевича?

– Так точно, – по-военному ответила секретарша.

Шифротелеграмм было две.

Распечатав первую за № П51/94, Дерибас прочел: «ЦК ВКП (б) предлагает всем секретарям областных, краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП (б) предлагает в 5-дневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество, подлежащее расстрелу, равно как и количество подлежащее высылке».

Разодрав скрепляющие листки края второй директивной телеграммы за №266/15545, он прочел и ее: «…Всем начальникам НКВД СССР. С получением сего возьмите на учет всех осевших в вашей области кулаков и уголовников, вернувшихся из мест отбытия наказания и бежавших из лагерей и ссылок. Всех учтенных кулаков и уголовников подразделите на две категории: первую – наиболее враждебные элементы подлежат аресту и расстрелу в порядке административного проведения их дел через тройку; вторую – менее активные, но все же враждебные элементы подлежат высылке в районы по указанию НКВД СССР.

К 8 июля телеграфом донесите мне количество лиц по 1 и 2 категориям с указанием отдельно кулаков и уголовников. О времени начала операции и порядке ее проведения указания дам дополнительно. Ежов».

«Ну, вот и началось, – подумал он. – И опять всех под одну гребенку. Для дальневосточных крестьян в приграничных округах нет исключений – только войной на них на полное истребление. Зря я там у него на приеме о крестьянах так распинался, только упрямо свою линию гнет, – думал он о Сталине и о предстоящей «операции».

Директива была подписана Ежовым, но отправителем являлся Фриновский. Вероятно, ему было поручено выполнение этой «операции». Ясное дело, что эти шифротелеграммы были разосланы по всем регионам СССР.

Москва требовала уложиться в пять дней. Понятно, что это было репетицией, подготовкой центра к чему-то большему, масштабному. И понятно, что уложиться в пять дней было немыслимо.

В этой же директиве говорилось и о подготовке мест массовых захоронений будущих казненных «антисоветских элементов».

Дерибас звонком вызвал секретаршу и попросил ее соединить с Кессельманом.

– Семен Израилевич, ты читал новые телеграммы из центра? – спросил он его.

– Только что прочел, вот размышляю, – ответил Кессельман.

– Что ты об этом думаешь?

– Хлопот теперь не оберешься, крови будет много. Будем готовиться к худшему.

– Ты вот что, Семен Израилевич, поручи кому-нибудь по данным имеющейся в НКВД картотеки составить списки всех, кто состоит на учете из вернувшихся из мест заключения кулаков и уголовников.

– По уголовникам надо в милицию запрос делать, они ведут полный учет, а по вернувшимся из мест заключения на законном основании и по бежавшим из ссылок и поселений кулакам никакого целенаправленного учета нет, – отвечал ему Кессельман. – Не все по возвращении встают на учет как положено, многие отсиживаются, прячутся…

– Значит, так: отправь в милицию запрос на уголовников, пусть дадут сведения по ним, а по кулакам, значит, поручи ответственному оперативнику, пусть соотнесется с райотделами, а там пусть оперативники прошерстят свои районы, возьмут всех на учет и составят списки.

Не прошло и пяти минут после окончания разговора, как секретарша, просунув голову в дверь, спросила:

– Товарищ Птуха звонит, соединить?

Птуха – второй секретарь Далькрайкома. Вероятно, первый секретарь Варейкис поручил Птухе отработать приказ из центра и заниматься составлением списков врагов народа. Поздоровавшись, Птуха сразу же начал с места в карьер:

– Довожу до вашего сведения, товарищ Дерибас, что Далькрайкомом получена директива из Москвы за подписью товарищей Сталина и Молотова о подготовке к проведению массовой операции по репрессированию антисоветских элементов. Нужно…

– Знаю-знаю об этом! – с нетерпеливо перебил его Дерибас. – Работаем над этим, работаем!

– Когда вы сможете составить списки и подать на просмотр и обсуждение Далькрайкомом? Центр отпустил нам всего пять дней.

Дерибас как старожил края, знавший его, что называется, вдоль и поперек, сам исходивший пешком не одну сотню километров, побывавший во всех его уголках, кроме севера, ненавидел и презирал всю на сегодняшний день сложившуюся руководящую партийную верхушку Дальневосточного края, его первых лиц – Варейкиса, но в особенности Птуху, которого он за глаза называл «птахой» – этих «бабочек-однодневок», услужливых выскочек, готовых сваливать все сегодняшние неудачи в делах на предшественников, отрицать их дела и вклад в строительство края и доносить, доносить, доносить: и на вышестоящих, и на всех подряд, упреждая свою персону от гнева Москвы и САМОГО.

– Сообщите в Москву, что в пять дней мы не уложимся, край у нас не с гулькин нос, они там этого не представляют, – ответил он Птухе.

– Сколько органы безопасности предполагают выдать центру списочного состава по кулакам и уголовникам для определения будущего лимита по категориям?

– А какое количество удовлетворило бы Далькрайком? – спросил он Птуху с большой долей яда в тоне.

– Тысячи три по первой категории и пять по второй, – ответил Птуха, не почувствовав ядовитого тона Дерибаса.

– У Далькрайкома аппетиты крокодильи товарищ Птаха, то есть, извините, товарищ Птуха, – тем же ядовитым тоном продолжал Дерибас (он намерено исказил его фамилию, чтобы уколоть второго секретаря). – На Дальнем Востоке с кулаками довольного туго, вам бы следовало историю края изучить, его освоения и заселения. А тех, кого в двадцать девятом и в тридцатом записали в кулаки, всех извели по «тройке», остальных рассеяли по лагерям.

– Но многие же вернулись и теперь ведут в своих местах проживания контрреволюционную и вредительскую деятельность!

– Безусловно, недовольство в целом у крестьян большое, у всего крестьянства, а не только у вернувшихся, тех, кого мы называем кулаками, я докладывал недавно об этом товарищу Сталину в том смысле, что мы пожинаем те плоды, которые посеяли. Но чтобы столько набрать по первой категории, товарищ Птуха, нужно и нас с вами вместе с товарищем Варейкисом, и всех далькрайкомовцев в списки зачислить, а остальных коммунистов по второй категории.

Птуха так не почувствовал в его тоне ядовитой иронии.

– А сколько по вашим предположениям есть в крае активных врагов народа из бывших кулаков, белых и прочих антисоветских элементов?

– А сколько в районах оперативники умудрятся накопытить, – ответил Дерибас тем же тоном.

– И еще, товарищ Дерибас, мы с товарищем Варейкисом посоветовались и решили, что «тройка» остается в прежнем составе: первый секретарь крайкома с заменой вторым секретарем, вы, как начальник УНКВД края с заменой вашим заместителем Западным и еще товарищ Федин, скорее всего, или кто-то из других крайкомовцев вместо исключенного из партии Чернина.

– Что ж остается в прежнем составе, так остается, пути господни неисповедимы.

– Что вы этим хотели сказать? – спросил Птуха с недоумением.

– Да так, к слову пришлось.

На этом разговор был окончен.

Но не успел он положить трубку, чтобы перекурить и осмыслить происходящее, как секретарша снова, просунув голову в дверь, сообщила:

– Краевой прокурор звонит, соединить?

– Соединяйте.

Прокурор Дальневосточного края Чернин, давний «соратник» по «тройке», был уже исключен из партии на собрании коммунистов прокуратуры и боролся за свое восстановление, подав протесты в городской комитет партии и в КПК (комитет партийного контроля), и еще не был автоматически уволен с работы.

– Поздравьте меня с новой должностью, Терентий Дмитриевич, поздоровавшись, первым делом произнес он саркастическим тоном.

– С какой? – удивленно спросил Дерибас. – Вы получили новое назначение? Поздравляю!

– Да, получил новое назначение, – тем же тоном иронии продолжал он, – должность свадебного генерала. Вся прокуратура получила это новое назначение, пора ее уже упразднять. Меня ознакомил товарищ Варейкис с новой директивой из центра.

– А, вот вы о чем! – сразу же догадался Дерибас о том, что первый секретарь Далькрайкома ознакомил краевого прокурора с новой шифровкой из центра.

– Как же так получается, Терентий Дмитриевич? Советская власть, которой скоро исполнится двадцать лет, дожила до такого позора, как аресты и судопроизводство по категориям? Начнутся аресты и суды по принадлежности к социальным группам, а не по содеянным преступлениям и даже не по компрометирующим материалам, а просто…за здорово живешь Советская власть будет избавляться от людей самым беззаконным образом! Да есть недовольные люди, их немало, но недовольство еще не является преступлением и основанием для ареста, товарищ Дерибас!

– Я вам на это ничего не могу ответить, Михаил Яковлевич, кроме того, что этот указ и то, что за ним последует, добавляет органам страшных хлопот и сплошной головной боли.

– А для чего же Советская власть шла к Конституции? Зачем мы торопились тогда ее принимать, если не уверены в результатах выборов наших людей? Зачем нам такая Конституция, когда государство сразу же грубо нарушает ее? – продолжал сыпать вопросами Чернин. – Приняв главный закон страны, Советская власть дала равные избирательные права бывшим белым, кулакам, церковникам, торговцам, царским чиновникам. А предоставив им по Конституции права, вдруг опять вспомнила о том, что они все бывшие, которых надо вычистить из советского общества. Гражданская война давно закончилась, главные враги вышвырнуты вон из страны и уничтожены. Я не согласен с товарищем Сталиным в том, что они никогда не врастут в социализм. Во-первых, наша власть не имеет права лишать тысячи людей права на жизнь, а во-вторых, нужно доказать преимущества нашего строя перед капиталистическим не насилием и расстрелами. Сейчас не война. Неправосудные методы и насилие не годятся. Мы спешим на выборы по будущим трупам людей.