Читать книгу Кабы не радуга - Борис Херсонский - Страница 41

При скончании века, на его острие,

совпадающем в данном случае с острием иглы,

скользящей по черной бороздке, кавалер де Грие

поет о своей Манон. Тополь в виде метлы,

прислоненной к небу, сметает прочь остатки ночных

светил и ошметки своей же листвы заодно.

Звуки ложатся в стопку, как в церквах у свечных

ящиков поминальники. Голгофа входит в окно

черною крестовиной, понуждая звучать

арию как молитву. Шипение, треск, щелчки

придают торжественность голосу, накладывая печать

церковности на историю, в которой сердца толчки

не более чем механика. Работа пружины. Завод.

Ящик красного дерева. Ручка, что в наши дни

напомнит о кофемолке. Вот

мы и остались из всей родни на свете одни,

"Юлий Генрихъ Циммерманъ". Поставщик двора

расстрелянного величества. Тяжелый диск на штырьке,

покрытый зеленым сукном. Рулетка и ломбер. Вчера,

лет девяносто тому, солдат выносил на штыке

на свалку русской истории милую тусклую жизнь

наших прабабок и прадедов. Дачную местность. Сирень.

Однообразный мотив, с которым только свяжись —

не отцепится, не разломив голову, что мигрень.