Читать книгу Земля осени - Борис Колымагин - Страница 8

Старухи в очереди жмутся,

столовая дрожит как блюдце,

к подносу тыркает поднос.

Пролился суп, но стол достойно.

Я примостился, мне довольно —

от пота, запахов зарос.

Но лето – резвая комета,

глядит как лозунг с того света,

сопит и крутится всерьез.

Я выбираюсь своевольно

к троллейбусу и – пшел! – спокойно

по шару-шарику вразнос

лечу как блюдце, как поднос.

В берете синем у крыльца

стоит товарищ без лица

и шепчет громко: «Подлецы!»

Уснула очередь за ним.

А два могучих продавца

в ответ кивают без конца

и повторяют: «Подлецы!»

И выпускают дым.

Душистый дым от сигарет.

Товарищ – да, товарищ – нет.

«В храм намедни детей носили». —

«Скользко, поди?» – «Потихонечку

                                                          шли.

Младшего, надо давно, причастили,

с старшим водицы святой испили,

просфорку съели, к кресту подошли».

«Ох, хорошо! Лишь бы в школе

                                                   не знали».

«Знают, вот горе, позавчера

отца к начальству-то вызывали,

говорили, вишь, объясняли,

а то, мол, с работы уйти пора.

И учительница, ах, я не знаю…

детей поставила, давай ругать,

о ин-кви-зиции… не понимаю…

до трех часов ведь… Бог с ней,

                                                   какая…»

«Ну что ты, что ты, мать!

Все ничего! Господь спасёт,

Пресвятая Дева покровом покроет,

святой Пантелиимон исцеление

                                                     принесёт».

Утро плотное, утро совсем

цып-цып-цып – прибегут – им мало

каша манная

духота

наступает

и растет.

Подберу слова:

«плоть» и «смерть»

наколю дрова

на крылечке присяду

«Мда, —

сосед —

то да сё —

в коммунию

(палец вниз)

собираюсь.

И не зная ни утра ни света

беспокойства весеннего для

я в вагоне сижу без сюжета

и глазею на девушек бля.

А калека подносит открытки

всяких тварей: купине хотишь?

завяжу шнурок на ботинке

потянусь и того – поспишь.

В дружественной обстановке

я шагаю по Петровке,

где аптека, где музей,

где троллейбус-бармалей.

И с веселою толпою,

с газированной водою

всё мечтаю, всё спешу,

одиночеством дышу.

Несутся школьники по кругу

вдоль по решеток и дворцов.

Я осень – тихую подругу —

спокойность синяя цветов.

Здесь пил вино, здесь целовались,

вдоль по, вдоль за – канала за

такая жизнь, такая малость,

экскурсионные глаза.

Сейчас присяду на скамейке

и – осень, Болдино – на старт.

Но нет! Прохожий в телогрейке

стоит «подвинься» тут как тут.

Ни декабрьским ледоходом

ни волненьем tete-a-tete

в передряге дальних лет

Блоком ни иль теплоходом

греет не, томит нисколько

навевает никуда

а – отчетливые строки

петербургская судьба

не чахоточный, возможно

а закрученный, затем

не сумняшеся ничтоже

между всех и – между тем

Дачи – их много – в сосновом

за Щучьим – трасса, перегоняют

коньковым

шагом мечтающего, цепляет взгляд —

компания поддатая – к Ахматовой

лыжи громкие – по шершавому —

                                                          к даче

мимо колодца – и не иначе

картошка с селедкой, водка

(Ахметьев добавит: молодка)

возле залива, да-с, культурно,

недалеко от Санкт-Петербурга

непонятно что там дальше

и как там дальше:

семью стихами не прокормить.

Возникали чувства всякие,

выходили люди важные

и читали по бумажке,

и играла всюду музыка,

развеселая такая.

Друг за другом наблюдали —

как одеты и обуты.

Улетали в небо шарики,

громко хлопали ладоши

и, казалось, все хорошие.

Молоток неугомонно,

свежесть краски – обновленье,

новых парт столпотворенье,

теплый дождик – на сентябрь.

Я – всем новый – оживленно,

класс – от шуток, и косички —

засмотрелся. «А, отличник!» —

Колька выполз как дикарь.

Чинят стенд – пошел на помощь.

Колька сбоку снова тянет,

а Наташка и не взглянет,

что-то пишет в дневнике.

Звезда послушною кобылкой

глядела сумрачной опилкой,

труба раскинула дымы.

Вторая смена шла забором,

помято избы косогором,

и перетявкивались псы.

Шоссе носилось, притухая,

Кузьмич пыхтел возле сарая,

и на крыльце скучали мы.

Солнечко мое солнечко солное,

грибков бы тебе еще баночку,

посиди, погляжу, Машенька,

схожу в погреб принесу квашеной.

Пойдем завтра пораньше к вырубке,

там малины, чай, бабы ведрами,

и лукошко возьмем, белых-то.

Вот какая ты стала, поди узнай!

А тут ходит Кузьма, спрашивает,

я ему, стало быть, в городе.

Хорошо не забыла нас, ладно что,

попей простоквашки ещё.