Читать книгу Прогулки по Каэнглум. Роман-сказка - Борис Ковальков - Страница 3

Улица Кельдер была пуста, не заселена, чиста и выметена. Как и все улицы этого конца города – ухожена. Штукатурка стен старых домов не была облуплена, ступеньки подъездов не были разбитыми. Окна были вымытыми, зрячими, за ними всегда висели свежевыстиранные разноцветные занавески, на подоконных карнизах стояли ящики для комнатных растений и весной в них появлялись горшки с цветами, которые расцветали в свое время. Древние приборы, древних дверных полотен выглядели дельными вещами судна готового к плаванию.

Улица ждала…

По улице бежал мальчишка. Мальчишка бежал? Летел. Мальчишка? Скорее юноша, но еще не взрослый. Он пел, пел о том, что можно петь на бегу, если знаешь, кому ты поешь. Радость, чистота, доверчивость первой любви вплетались в песню, отражались в окнах Опустевшей части. Отражения были не ясны, но разноцветны, ярки и добавляли веселья радужным разводам древнего стекла.

Коты и кошки улицы Олехро сопровождали мальчишку. Они прыскали в подворотни, выскакивали, на бегу подпевали, на удивление в тон. Известно, что коты с улицы Олехро – потомки тех самых римских кошек1.

По правой стороне, перед улицей Антония, он заметил в подворотне быстрое, гибкое, стройное, красно-белое, как почудилось с букетом золотых цветов в зеленых листьях, это кто-то рассмеялось, попав в тон песне. Велло бесстрашно влетел в подворотню, некто весело вскрикнуло и пропало в проеме хода уводящим под город, такими часто оканчивались тупики и проулки. Мальчишка обернулся, пестрая кошечка шикнула: «Мало чего носит по Опустевшей». Остальные кошки ушами не повели, хвостами не дернули и мальчишка не встревожился.

Велло загнул налево к площади Пяти улиц; чаще встречались жители, они подтягивали припев, передавали приветы и посылки. Сам Велло подхватил в конторе у Мендоса очередную рассылку, поклоны Клаусу и его жене, перехватил кусок волшебного пирога Ины и эпилог рассказа Мендоса о любви и скорбях – делили скорби смертные, претерпели смертельные недуги и счастливо умерли в один день. По бульвару Фисетто, на подножке трамвая съехал к Беличьему каналу, перелетел через мост-площадь на «колбасе»2 другого, поднялся по Старой лицейской, пронесся сквозь лицей, где девицы набили ему карманы таинственными записками, пропетляв по университетским улицам и переулкам, вылетел на площадь Старого Поля, скользнул к Аптечному переулку, думая проскочить по Лазаретной на Ратушную площадь, выйти на улицу Паксарг и вернуться к завтраку в контору.

В то же время…

…На улицы города, вернее старой его части, которая называлась, как и во многих городах просто – Старый город, выкатила девочка в кресле на колесах. Девочка? Скорее молодая девушка с копной черных волос, длинноватым узким лицом, прямым носом, улыбающимся детским ртом и большими карими глазами. Очень красивая3. Она управляла креслом с помощью особых незаметных приемов. Руки у девочки были… нет, они не были кривыми или выкрученными, скорее причудливыми, казалось они росли так, как и могло быть задумано с самого начала. Девочка была весела и жива. Одета в тонкий синий свитерок, из выреза которого торчал воротник белоснежной рубашки, ноги были заботливо укутаны золотистым зеленым капштадским пледом. Заботливо так, что несмотря на цирковые эволюции кресла, плед не слетал и не волочился по мостовой.

Выкатила? Внеслась! В городскую июньскую зелень лип, вязов и каштанов. Вылетев на площадь Старого Поля со стороны университета (прохожим, а так же студентам отдыхавшим в кафе после праздника окончания сессии, показалось, что она использовала Широкий мост, как трамплин), девочка пронеслась мимо открытой площадки кафе на углу Осгой; ей так захотелось доехать до полосатой башенки на углу Аптечного переулка и так захотелось затормозить у кафе. Но не успела решить, как наехала на двух прохожих. Отделанные солнцем и ветром лица, осеннего цвета одежда вся в карманах, как в заплатах, большие заплечные сумки, мотки веревок, в чехлах инструменты похожие на молотки или топорики с длинными ручками.

Наехала ловко, подлокотником под коленки одного и подножкой, по-над пяткой другого. Прохожие были опытны и устояли.

«О! Настоящие путешественники, – подумала девочка, – как на картинке в книжке про открытия!». И вслух сказала, – простите, я загляделась на эту полосатую башенку. Похожа на маленький маяк. Она приманила. И хотелось остановится у кафе, там так весело. Чуть не разъехалась напополам! Сколько же карманчиков в этих рюкзаках!

– У вас все в порядке, не повредились? Прекрасно. Башенка действительно похожа на маяк, в кафе оживленно. Да, друг? – спросил один.

– Да, брат. Но скажите, стремительная юная барышня, как пройти к Проломному спуску? – спросил другой.

– Видите шпиль ратуши с человечком на верхушке? Это Антс. Под ним

площадь. Направо улица Паксарг, а налево Лангбейн, между ними перпендикулярно вверх улица Проломный спуск, но она очень крутая.

– Уверен, это увлекательный спуск.

– Очень… только мне не разрешают. По Лангбейн и Паксарг чрезвычайно интенсивное движение. И трамвай.

– Да, надо думать и о том, во сколько обойдутся твои достижения другим. Не так ли?

Девочка вздохнула, – …поэтому я обычно спускаюсь по Лангбейн от дальних ворот Дома стены. Там серпантин и движение поменьше. Или по Ме-дя-ни-це, от Озерной площади, через Олехро-Самоводску-которая-называется-Вайнветта-к-подвесномумосту!

– Спасибо! Мы удачно попали под ваши колеса. Пойдем брат?

– Пойдем, друг. До свиданья барышня. Не снижайте скорость, но будьте внимательны!

– Буду! До свиданья, до свиданья! Там, на перекрестке Гасеннау, между Пятым и Шестым проломом, в кафе «Сорочьи Кольца», очень вкусные пирожные!

Девочка метнулась было за ними, но совершив мало свойственный горизонтальному движению поворот, оглянулась на полосатую башенку и понеслась к кафе, к стоящему под липой, на краю площадки столу, за которым сидела компания студентов. Еще раз оглянулась на башенку-маяк… «Ох ты, часть красно-белой штукатурки отслоилась и улетела в зеленую тень переулка! Причудилось. Наверно полосатая дверь открылась и вышел человек в светлом. Укаталась!» Девочка решительно провернулась у самого стола, на миг зависла под углом на одном колесе, покачнулась, встала и…

– Ой, уф, простите, я тогда не поздоровалась! Здрасьте!

– Все же это произошло! – поднялся высокий, полный, молодой человек с крупными мягкими чертами лица. И большой, белой, фаянсовой кружкой в руке. – Нас это не миновало! Приветствуем!

«Похож на молодого преподавателя», – подумала девочка.

– Ты быстро проехала на очень большой скорости и не успела поздороваться!

Чрезвычайное простое объяснение, было предложено приветливо и так свежо, словно впервые провозгласили открытие наиважнейшего закона, которое ждали сто лет. Сказано девушкой, с широко расставленными голубыми глазами, вздернутым носом; растрепанные белые волосы были собраны и вздыблены стальным обручем, унизанным стеклянными шариками.

«Кисть живописца», – подумала Галка, посмотрела на облака и воскликнула: – Мне захотелось остановиться! Меня зовут Галина, можно Галка. У вас так весело!

– Мы отсыпаемся после отдыха, – уточнил крупный студент. – А нас зовут… Представимся в застольном порядке. Поскольку ты уже сидишь, приглашаем так: «Подъезжай ближе!» Друзья, подвиньтесь. Мелетий. Это не должность, это я сам.

– Даги это – я, здравствуй Галка! – представилась девушка с белыми волосами в стальном обруче. На ее запястьях, были стальные же поручи и так же с стеклянными шариками. «Нержавеющая», – сообразила Галка.

– Интересно, какая скорость, кто может посчитать? – спросила черноволосая девушка в белоснежном платье и очень черных чулках. Она боком сидела на стуле, на ее коленях лежала стопка книг, в одной руке раскрыта еще одна, а в другой маленькая хрустальная кружка.

– Майри, – словно определив природное явление, представилась дева.

«Сказочная шахматная композиция. Прекрасная. Но откуда я знаю? Не умею играть в шахматы, только проигрывать», – простодушно подумала Галка, улыбнулась и локтем нажала на подлокотник, тот встал торчком.

– Здесь маленький спидометр, он запоминает последний рекорд.

– Свыше десяти узлов, пятнадцать гадрауских верст в час! – воскликнул очень высокий студент с длинными льняными волосами, в очках с одним стеклом. «Зачем ему одно? Надо будет потихоньку спросить».

– Двух верст не хватило до утреннего рекорда. По брусчатке. По асфальту, всех пяти, – вздохнула Галка с сожалением. И покраснела, вспомнив катастрофу с путешественниками. Как она при этом была хороша. Галка не была уроженкой Каэнглума, но сила ее глаз была соизмерима с силой глаз местных дев и не уступала ей, что и отметила юношеская половина компании; девушки так же сразу влюбились в Галку, как в только что найденную младшую сестру.

Разных размеров и форм стеклянные, и керамические кружки, и сосуды годные для питья, заменяющие разбитые, блестели морскими бликами, пена напоминала барашки на волнах.

Студент в длинных льняных волосах, в очках с одним стеклом, встал и сказал: «Привет Галка! Что ты еще не успела? Догоним вместе! С утра принесли загадочный сосуд. Оказалось – полный морса из бирюзового ландыша! Я мигом».

И действительно мигом. Едва Галка спросила о странных очках и получила ответ, что монокль носить Хейлогу еще рано, как перед ней появилась большая белая фаянсовая кружка с холодным морсом. На кружке полустертая надпись «для дистиллированной воды» перечеркивалась свежей надписью «каждая капля-неповторима».

– Не успела осмотреться, – сказала Галка, отпивая чудесный напиток.

Повела экскурсию Вирпи, девушка с сложной прической; тонкие косы переплетены и уложены в надпись, которую было очень трудно прочесть. Девушка прямо сидела на стуле с высокой резной спинкой, прическа казалась золотой сеткой. «Она невеста принца», – решила Галка.

– Посмотри направо, полосатая красным и белым башенка на углу Аптечного переулка называется «маяк провизора», туда слетаются экстемпоральные мотыльки просьб и ламентаций.

– Сегодня там я налетела на двух путешественников.

– Настоящих? – словно записывая результат опыта, спросила Майри.

– Как с картинок в «Капштадсгеографен»4. Они выдержали, а мне стало неудобно стыдно… А эти домики, каменные серые с белой резьбой, седые уютные, с тонкими колоннами и фронтонами над такими… такими ободряющими входами?

– На той стороне улицы Осгой? Волшебные кабинеты добрых врачей – мечта ипохондрика, ежедневная святочная неделя – никто не уходит без подарка. За ними, вон те из древнего серого плитняка, большими окнами в каменных переплетах и так же белыми резными каменными украшениями (красивые зеленые мазки по стенам – тысячелетний реликтовый мох, всеисцеляющий бальзам), изваяниями видов терапии и знаменитых лекарей, это сам лазарет Оливе. Не залежишься. Строжайший отбор. Исцеленных отчисляют мгновенно, выставляют абсолютно здоровым, даже обидно. Старому Андерсу удалось продержаться только десять дней. Даже его чудесные игрушки не помогли. Мне посчастливилось три дня пролежать, пока не выгнали. Писала тогда работу о влиянии чего-то там и так далее в цветодинамике. Еле-еле проникла. О, эти три дня – один из бриллиантов моих воспоминаний.

– А если.., – Галка на секунду изобразила невыносимо щемящий писк.

– Здорово! Но не берет. Всепобеждающее каэнглумское девичье нытье не пробирает, у персонала врачебный иммунитет. Здоровых не держат.5

– Ох, как у дяди Скропотова в нашей амбулатории6…

– Ты меня понимаешь, Галка. Пьем одно лекарство из одной чаши…

Какие там мозаики и росписи! Возлежала под нюрнбергским витражом напротив шедевра «Хенбедестер среди велетов». Пизанская школа – хотя многие спорят – мастера местные. О, не видала такого зеленого цвета даже у Кранахов и Руссо. Там есть аптечный сад и огород. Вывозят тебя и вываливают в травы, подышать. Лежишь, как кабачок на грядках и насыщаешься. Пять минут и взлетаешь. Лежала бы и лежала… От созерцания цветов и трав все конъюнктивиты проходят, хоть перед этим всю ночь слепла над работой… Вот это вот нагромождение строительных материалов за нами и есть квартал Осгой. Университетские клубы и трактиры. Не правда ли, напоминает набитый пособиями портфель первокурсника отделения экспериментальной археологии?

– Ой, не видала такого портфеля, вот бы посмотреть. Похоже на детскую корзинку с игрушками и кубиками.

– Метко, Галка! Полигон энтузиастов архитектурного факультета. Там бульвар, за ним канал, за ним… чистое безмолвие, не распакованные подарки, тихие дворы – редко посещаемые студенческие и профессорские жилища. Вот там левее башня и кровли Старого лицея – сны и грезы ушедшего… Вот эти вот вокруг лицея по бульвару и переулкам – шпаргалка по средним векам, все средневековые стили (если такие есть!), как нарочно, подряд по эпохам. А над всем, ох, бесконечно высокие шпили собора Оливе…

…Площадь Старого Поля была светла, чиста, оживлена. Тени листвы, блики зеркальных стекол окон и дверей, проезжающих автомобилей и омнибусов, поднимаемых кружек мелькали по прохожим, по разного цвета стенам домов и мостовой. Запахи черемухи и сирени смешивались с липой.

«Интересно, можно ли назвать запахи моря, реки и каналов фоном? – Галка закрыла глаза – сейчас под каштанами и липами бульвара должен… раз, два, три и…» Из-за аптечной башни повернул на площадь и прозвенел маленький красно-желтый трамвай, отблеск пробежал по листве и стенам. Галка улыбнулась: «Вот так». По каналу, за зеленью бульвара, на фоне разноцветных стен университетского квартала, проплыл голубоватый парус.

Галка замерла.

Вспомнила и шепотом пропела стихи Краси:

Не успели попросить Галку, повторить песенку погромче, как к кафе подлетел мальчишка Велло, он бежал с площади Пяти улиц, от рассыльной конторы Мендоса, к площади Паксарг в рассыльную контору Клауса Нагеля, обедать. Мальчишка пел на бегу. За ним неслась стая кошек. Кошки мелодично подпевали, это были кошки с улицы Олехро.

Студенты кричали: «А нам?»

Велло передавал от преподавателей задания на каникулы, записки от родителей, родственников и таинственного содержания, полученные в старшем классе Старой гимназии. Студенты подхватывали ритм песни, отбивая сложными ударами кружек друг о друга и по столам. Велло помедлил, ему показалось, что упали подносы и разбилось много стекла – у стены, в тени маркизов залязгало и засверкало железо. Дева, с копной золотистых на солнце каштановых волос, вскочила на стол, легко, не опрокинув ни одной кружки, не разбив ни одной бутылки, перебежала по столам и покрыла драчунов оторванным белоснежным подолом. Опираясь на накрытые головы, поднялась и подхватила мелодию Велло.

Мальчишка сорвался было с места, но задержался, он увидел черноволосую девушку в белом платье и очень черных чулках, она сидела боком на стуле, на ее коленях лежала стопка книг. Была она похожа на прекрасную скульптуру из драгоценного камня изображающую деву, сидящую со стопкой книг на коленях. Велло огляделся, нет ли по близости знаменитого художника или фотографа работающих с натуры? «Ага, немного попятился… Но это прекрасно!» – решил мальчишка и вывел: – «Значит все хорошо».

Рыжий кот из сопровождения, сел перед Велло и вопросительно согнул хвост.

– Не время, – улыбнулся Велло. – Вечером. А сейчас – в контору!

Кот фехтовально прокрутил хвостом, заострил кончик в иглу и помчался вперед, увлекая стаю. Велло погнал за ними.

– Майри, это был Велло, – уведомила Даги девушку в белом платье.

– Я знаю, – не поднимая глаз от книги, ответила девушка. Блестящие черные волосы были аккуратно уложены шлемом.

– Скажи Майри, – спросила Вирпи. – Раскраска ногтей в разные цвета, novatio какого порядка?

– Это колерная подсказка, – ответила Майри, словно машинально вслух прочитала фразу из книги. Глаза из-под челки сверкнули… лабораторно.

– Олехро теряет цвета? – не унималась Вирпи.

– Улица Олехро прекрасна, как всегда, – ровно ответила Майри.

Ноготь безымянного пальца, покрытый голубым лаком, бережно подцепил страницу, как лист сусального золота.

Вирпи видела Майри, видела Галку, Вирпи радовалась: «Не описать».

– Я такая счастливая, – только и могла произнести Галка.

– Галка, ты летела со стороны университета. Подыскивала себе факультет? – спросил Мелетий.

– Учусь в нашей сельской школе и еще не думаю, но вряд ли. Ведь в университете все очень умные. А я… – Галка посмотрела на ребят ясными и очень умными глазами. – Не вполне.

– Галина, в нашем университете как раз и учат уму-разуму. Если его нет, то прививают, если он есть, то не дают потерять, – пояснила Даги.

– Искала знакомого, но не нашла. Его зовут Крат. Вы не видели его сегодня? – простодушно спросила Галка, отпила из кружки и обвела сияющим взглядом студентов.

– Охо-хо. Крат! Галка, их полно, это одно из самых распространенных имен в городе! Так звали легендарного основателя Каэнглум!

Даги ловко выдернула газету из-под кувшина с морсом:

Господин Крат, хуторянин с Ближних, во время пробной вспашки новой троеральной сохой на Гадрауских Подзолах, вывернул из почвы два неизвестных предмета; по исследованию оказавшимися: полным чешуйчатым lorica семнадцатого вспомогательного легиона и предположительно, частью хоробата. В прекрасной сохранности. По всей видимости доспех принадлежал одному из старших офицеров. Но как доспех и хоробат попали так далеко от известных мест, известных событий, неизвестно… — Действительно, что делать лорикам на Подзолах? Далее… О! – Таким образом, место нахождения сокровищ является самой восточной точкой проникновения квиритов в северную Европу и единственным сокранившимся хоробатом в мире. – Ура, gratulationes! Так, тэк-с и дальше про Кратов… – Первый канцлер двора, Крат, с супругой Овит, книгохранительницей вышегородской библиотеки, отбыли на Дальние острова, – прочитала Даги «Вышегородское обозрение». Шепотом про себя, – интересно в туфельках или без туфелек? – и громче: – Они полетели к родственникам Овит. Инспекция мостов и набережных, ведение о событиях в городе и мире, все заботы о библиотеке, ближайших утренниках и праздниках свалятся на Ирене, ее дам, госпож советниц. И на нас, если вовремя подвернемся.

– Да? Здорово. Вот бы подвернуться под заботы. Мой знакомый не канцлер, он – мой друг детства. Мы из одного села в Kaluzshka oblast. Он такой высокий, симпатичный.

– Галя, оглянись!

– Ой. Тут все симпатичные и высокие!

– Даже самые умные, – Даги показала на высокого Хейлога, юношу в очках с одним стеклом. Легированная Даги отразилась в том стекле.

– Я догадалась, кто, – воскликнула Вирпи. – Вот, смотрите. Привет Дори! Ты можешь помочь?

От Старого лицея, обгоняя группу школьников младших классов, скорым шагом шла девочка, возраста Галки. Невысокая, стройная, кареглазая; ее черные волосы, в отличие от Галкиной гривы, отливали красноватым, Галкины на солнце посверкивали чуть зеленым. Конечно же, как и все девы Каэнглума она была очень красива7. Дори как сноп, несла в охапке тубусы, рулоны бумаги, коробки, папки. Она остановилась, подошла и вывалила все на стол – еле успели убрать кружки.

– Помочь? В чем?

– Скажи, ты видела Крата?

Дори подумала: «Мы потерялись с утра, но наверно к вечеру опять найдемся», но вслух сказала, – Крат? Где-то тут… – Дори почему-то топнула ногой в мостовую и посмотрела под ноги.

– Дори, вот твои два лева. Пригодились в опыте установления реальной площади контактов и сопротивления стягивания.

– Оставь себе на цаты8, сегодня дядя выдал еще, смотри, – и Дори покачала головой, показывая подвески у висков. – Ой, ты ведь Галка? Крат мне рассказывал. Так хотела с тобой познакомиться еще зимой!

– И я, Дори. Давай познакомимся?

– Давай, Галка!

Окружающие их студенты смотрели на девочек и улыбались так, что во многих кружках некоторые напитки заявили о себе обилием пены.

– Чем занимаетесь? – спросила Дори. – Сессия закончилась, лето ждет!

– Собираемся снимать кино.

– Ура! О чем? – спросила Галка.

– О любви разумеется.

– Так я и знала.

– Верно. Зачем снимать кино если не о любви? Хочешь снимем о тебе?

– Мне?

– О тебе или о Дори. И вы будете в главных ролях.

– Играть саму себя? – задумалась Галка. – Этим можно заболеть на всю жизнь. Тем более, вдруг не вернешься в образ из роли?

– Не поймешь, где ты, а где кто, – поддержала Дори.

– Я могу играть тебя, – сказала Даги, девушка с белыми волосами дыбом. – Не перепутаешь!

Дори оглядела ее, – не совсем не похоже, только волосы белые, – и Дори засмеялась: – Опять не все слова выговариваю, а Галку?

– Я попробую, – сказала Вирпи, девушка с сложной прической. Она неожиданно выдвинулась из-за стола вместе со стулом. Это было кресло на колесах. «Колесница! – ахнула про себя Галка, – и прическа сверкает, как золотой венец!» Девушки оглядели друг друга и самые чуткие из окружающих, а такими были все, заметили, что они были спокойны, но слезы сверкнули в уголках глаз, как искорки на тычинках петуний…

– Ой, – сказала Галка. – Хочешь я отдам тебе свое? Тут все есть. Кислородный прибор вырабатывающий воздух на двоих, если заезжать под воду и маленький парашют, если падать. Только он вытаскивает из кресла. Я… не пробывала… Хотя очень хотелось. Но оно не летает. Дядя Скропотов не разрешил дяде Толе это сделать. Жаль, правда?

– Очень. И мое не летает… Прости Галочка, мне пока удобно.

Она наклонила голову и Галка разобрала слова связанные тонкими косичками «тебе не расплести». Девушка вынула особую шпильку и вязь ее рассеялась облаком рыжеватых волос.

– Внимание девы, сейчас будет представление!

Через мост тащился наврап. Зацепив хвостом свою золотую клетку, он волок ее по мостовой. Узоры решетки сверкали и мягкий золотой звон стоял на всю площадь. Доставляет ли это удовольствие наврапу или нет, видно не было. Он остановился перед трамвайными путями и сел.

Подождав, пока трамвай подъедет ближе, пошел. Оглянулся и будто только сейчас увидел клетку; испуганно подпрыгнул, как котенок и дернул через пути. Клетка зацепилась за рельсы. Трамвай встал. Дракон дергал хвост, как удочку, ругался, приседал, поджимал крылья.

– Что смотрите? – кричал он прохожим и пассажирам. – Видите – изнемогаю! Хвост оторвется, я не ящерица, у меня запасных нет!

Пассажиры вышли из трамвая и прохожие втянулись в приключение.

– Однако тяжела, – смеясь, сказал бакалейщик с Площади пяти улиц.

– Не приделать ли колесики, днище совсем стерлось!

– С колесиками не интересно, – пыхтел скрипичный мастер из Голхиорг.

– Не так драматично.

– Смотри, – заметил вагоновожатый. – Золотая колея через весь город!

– Щедрый след нестяжательства! – рявкнул наврап. – Кому-то надо радеть о убранстве, если магистрат жмется. Такой город, а мостовая не вызолочена. Колесики! Что я девочка на роликах кататься? Ты дергай сильнее, дергай, хвост-то не твой! Не гни прутья, это история искусств, шедевр школы мастера Берахта. Как я ослаблю кольца? Вентральные мышцы парализовало! Звонят в ухо своим трамваем! Свело мышцу-то. Ах уколоть? Штаны себе зашей на коленке… Уколоть…

Наврап спокойно развил кольца хвоста и присел, подобрав хвост, вытянув задние ноги. Оглядел публику и рыкнул:

– Что там варится в том, что у вас перекатывается сверху? Что ты смотришь по сторонам? Вот это вот маленькое, кругленькое, твердое. Не знаешь? Не знаешь. Потому что не чем знать. Скорлупа сплошная, безъядерная.

Выпрямил пружину хвоста, поднялся, люди посторонились.

– Итак, – дракон развернулся и взмахнул крыльями, сдув пену с кружек и вздув пестрые маркизы в ближайших заведениях. – Новая программа: «Сезон романов и слез», «Капризы времени и подарки прошлого», «Продолжение следует и исполнение забытых желаний». Весь вечер на арене страдающая душа юной лацертилии. Билеты в кассах города, контрамарки у билетеров.

Сложил крылья и коротко вздохнул, – укажите мне дорогу в порт.

Ему объяснили, но он обиделся:

– Почему вы не сказали, что я и так знаю? Но я не обиделся.

Проходя мимо студенческого трактира, наврап задержался, потянул хвостом, словно проверяя, прочно ли хвост держит клетку. Услышав слово кино, подошел ближе, оставив клетку посредине проезжей части:

– Что снимаем? На морально-социально-этические темы?

– Про любовь! Ну и ты подойдешь, без драконов в любви не обходится.

– Без «ну». Не обходится. Это я не обхожусь. Не обойти вас, не перелететь. Palus аsphaltites. Луна, влюбленные, дракон – детский набор. Тьфу… «Ну». Грифон спросил бы, не слишком ли ума? Не убавить ли?

Не обедняет ли будни? Но я не грифон. Воплощение образа: пластилин, папье-маше, селикон или моделирование?

– И то, и другое, – провела рукой в воздухе, перебирая пальцами, как по клавишам, Даги. – И третье, – заключила она, щелкнув пальцами перед страшным носом.

– Довыделываешься, прекрасная щелкунья. В целом грамотно, но сыро.

Пожелание архетипа: хвост чуть длиннее и тоньше, под шеей подтяни, – скосив глаза на морду, провел страшным когтем вдоль страшной пасти, пересчитывая страшные клыки, – и профиль потоньше. Кто озвучивает?

– Я, – признался Хейлог, юноша в очках с одним стеклом.

– Ну-ка?

Хейлог выпрямился на скамье, расставил руки и всем почудились крылья дракона, закрыл ладонями лицо, вздрогнул и: «Раненый метеоритом, падаю в плотные слои, сгорая в россыпь слепящим дождем. Светло ли тебе будет в ночи? Загадывай желание, в снах позову тебя с собой».

– Прилично. Пафос затаенней, органичней выходит. Суше, артикулируй киническую отстраненность. Лучше так: «пораженный палласитом». Раненый. Ты еще скажи пришибленный хондритом.

Наврап задрал морду и свистнул, – кто ж вам зачеты ставит?

– Можно по обстоятельней о капризах времени, сезоне романов? Что там исполнится?

– Где там? Квазигении факультета дилетантов. Пока не собираюсь найтовить крылья.

Наврап оглядел всех по-очереди, задержался на Дори и Галке, моргнул перламутром третьего века. Выдохнул паром и потащился в сторону Старого портового шоссе. Звоны золотой клетки и трамвая долго были слышны на площади.

– Взгляд – «сто поэтов», – заметила Вирпи и отпила из кружки.

– Да, с воображением, – улыбнулась Дори.

– Уносящий такой, – поддержала Галка.

Майри добавила, поясняя Галке, – их надолго не хватает. Выдержать первые мгновения, отстанут. Но в меру, так как реакция обратима.

– Каэнглумских дев не переобаять, – уверил Хейлог.

– Как у тебя здорово получилось сыграть наврапа! Мне даже стало немного страшновато, – одобрила Галка. Испуга в ее глазах не было.

– Хейлог занимается изучением и восстановлением утраченных имен животных, – объснила Даги.

– Останется на кафедре, если дед не переманит в фиорды.

– Одно другому не мешает, – заметил Хейлог.

– Звери его одолевают, скажи, да скажи! И кусают.

– Вот почему наврапы и прочие… лацертилии, напрашиваются на имя, – пояснила Дори. – Но, это только гипотеза.

– Странная программа, – произнес Мелетий.

– Странные выражения, – поправила Майри и ответила на вопросительный взгляд Галки: – Галочка, драконы только перед смертью выражаются ясно. И лишь предполагают. Сбывается не все и не всегда.

– Это не обычный дракон, – уточнила Вирпи.

– Необычные в обычном состоянии подчас сами не знают, что несут, – отозвался Мелетий.

– Выдав, что не собирается в скором времени умирать, дал понять, что что-то произойдет, – Майри отпила из хрустальной кружечки и посмотрела из-под челки очень лабораторным взглядом.

Притихло… Дори собрала свою лицейскую ношу в охапку и спросила:

– Кто хочет со мной к Зигфриду на башню?

– Я! – сразу откликнулась Галка. – А вы? Кто-нибудь?

Мелетий ответил за всех, – Галочка, мы свое отбыли у Зигфрида. В течении семестра, только и делали, что догоняли, убегали, плыли по течению и против, замыкали и разрывали…

– У нас вневременный перерыв, – неясно уточнила Даги.

– Время нам немного уступило, ненадолго отделилось, – поправила Майри и улыбнулась. Если бы Велло видел сейчас ее улыбку, то песня его… Да что там песня…

– Мы поехали? – Галка оглядела всех, словно прося прощения.

– Галка, – тихо окликнула Вирпи.

– Да? – так же тихо спросила девочка.

– Мы не расстаемся навсегда, – ответили все разом.

– Ну тогда… Дори, если ты не сядешь мне на колени, придется ехать тихо. А то ты не догонишь!

Дори засмеялась, – аз съм бързо! Побежали!

Девчонки умчались. Студенты молча провожали их взглядом, пока те не скрылись в Аптечном переулке.

Мелетий оглядел компанию, – если мы отдохнули, то – начинаем!

– Одну минуточку, – попросила Майри, – я сейчас.

Хрусталь в ее руке засверкал, и глаза блеснули из-под челки много ярче, чем хрусталь кружки.

…Ох, зайдите в библиотеку, откройте сборники поэзии европейских авторов посвященные улыбкам и глазам каэнглумских дев… там столько всего, от черных дыр и слепящей вспышки метеорита (кстати о небесных телах), до манящих в трясину болотных огнях, спасительных маяках и прожекторах противовоздушной обороны….

Эх, Велло, Велло, он видел такой взгляд.

На вопрос, как же Велло всюду успевает, Хеле, супруга Стивена, отвечала: «Он знает – все люди разные, потому и успевает».

Среднего для парня его возраста, роста, белобрысый. В свободное от рассыльной деятельности время, очень спокойный. И очень любит петь. Такой спокойный поющий парень.

Пролетев половину города, Велло появился у башни Паксраг. В башне находилась рассыльная контора Клауса Нагеля. В конторе ждали сам Клаус, его супруга, накрытый стол, чай, парадоксальные бисквиты Клауса, отдых и утешительные разговоры…

Тот, кто видел Клауса впервые, говорил про себя: «Этого господина несомненно зовут Клаус», а подумав, угадывал и фамилию – Нагель.

Клаус был в меру длинен, сухощав, но не тонок. Как замечала Дори, господин Нагель любил поговорить о «последствиях и вследствиях».

В свое время он помог Сольво, вытащил того из больших неприятностей последней войны и помог подлечиться от последствий. Самого Клауса выходила его будущая супруга.

Танешка Нагель, супруга Клауса спускалась в кафе, помочь прибраться на столах. Кафе располагалось вокруг башни Паксарг, заворачивая с открытой площадки в ворота, со стороны Старого города; через ворота можно было попасть и в рассыльную контору.

– Велло! – воскликнула госпожа Нагель. – Ты простудишься, нельзя носиться с такой скоростью. Просто ходячий, прости, бегучий эффект сгущения. Ты весь мокрый, раннее лето – почти весна, очень опасное время для здоровья, не только телесного, но и душевного. Беги наверх и смени белье, мама занесла по дороге в университет. Помойся. И садись за стол. Нет-нет, посуду я сама отнесу на кухню. Беги. Стой. Сегодня ты прибавил скорости… Посмотри на меня…

Велло посмотрел и госпожа Нагель улыбнулась так, что показалось – посуду не надо нести на кухню и можно опять расставить по столам, она заблестела, как вымытая.

Велло внешне похож на мальчишку, который на вопрос: «Кто разбил стекло в классе?», отвечал: «Это не я» и смотрел светлыми голубыми глазами, но если вглядеться, то можно было увидеть и такое: «Правда? Как интересно!». Учителю в тот миг казалось, что смотрит он на землю из космоса и земное притяжение слабеет. А сегодня госпожа Нагель увидела новое – тонкий серебристый ободок вокруг обычных отражений голубой планеты. «Да, это неприступная Майри. Надо сдаваться! Сколько она продержится? Мы с Клаусом…», – но тут госпожа Нагель отвлеклась на новых посетителей.

…Сели за стол под тесовой кровлей на верхней площадке башни, отсюда видели Янтарный полуостров, мыс Гадрау, порт, море…

– Господин Нагель?

– Да, Велло?

– Почему бы не создавать бисквиты сразу не рассыпчатыми, чтобы потом не скреплять шоколадом? Подавать отдельно шоколад и бисквит? Велло, как всегда не удалось с первой попытки, оставить неповрежденным защитный слой и бисквит рассыпался, – но все равно очень вкусно.

– Тем более полезно. Во-первых, интереснее и побуждает к некоторым раздумьям, во-вторых, я стараюсь воссоздать пирожные Гасеннау по старинным рецептам.

– Мы обыскали все библиотеки, использовали все возможные рецепты, но они рассыпаются! – вмешалась в разговор госпожа Нагель. Она наливала Велло густой сироп шиповника из плоской стеклянной фляги в хрустальную розетку выточенную в виде раковины, которую серебряный дельфин, стоя на хвосте, держал в плавниках.

– Это явление удивительно, занимательно и…

– …Научает терпению, Taneschka, – закончил за супругу Клаус. Букву «ч» он не выговаривал и не учился выговаривать, а Танечка не возражала никогда. С самой первой встречи….

– Да, Клаус. Тренирует сдержанность и способствует правильному усвоению питательных веществ.

– Достойная загадка! – поддержал супругу Клаус и пояснил: – По легенде, специальным указом принцессы Гасеннау, рецепт был утрачен. После известных событий. Но… – Клаус посмотрел на супругу.

– …Почему у старой Сальме получаются? – Танешка Нагель присела за стол и с интересом, будто видя в первый раз, проводила взглядом бисквит, перелетевший из блюда резного двухслойного черно-белого стекла в капштадский фаянс блюдца Велло.

– Да, – поддержал вопрос Велло. – У бабушки Сальме бисквиты не требуют шоколадной глазури для …э… склеивания?

– Это тоже тайна! Тайна и для самой Сальме, однако ее печальная и таинственная улыбка побуждает к глубоким размышлениям.

Клаус посмотрел на супругу, та кивнула, Клаус ответил кивком и продолжил, – Велло, разговор о бисквитах важен, но непостижимым для меня образом, приводит к беседе не менее серьезной.

– Я слушаю, – Велло выпрямился, как на уроке, зажав в одной руке ложку, в другой – розетку с сиропом. Госпожа Нагель замерла.

– Не сомневаюсь, что твои папа и мама, как следует родителям и преподавателям университета, подготовили тебя к трудам размышлений о том, что взросление, как следствие возрастания ответственности, в последствии приобретает непременные признаки готовности к приключениям! Другими словами, взросление можно рассматривать не только, как продром, но самую готовность к приключениям.

И глаза Клауса засияли, как… «Как сияли тогда, когда он спас нас от гибели… Весенний сосновый бор, просека, автомобиль, Клаус за рулем – спина, как durchschlag. Он обернулся… Мы все умирали, а я влюбилась в него до смерти…», – подумала Танешка и вслух сказала: – Приключениям не только души и тела. Она так и осталась с той поры худенькой с большими глазами полными болью, состраданием и нерастраченным в детстве озорством.

Три счастливых взгляда встретились. В городе такое заметно. Йола успела снять с плиты убегающее молоко, хотя была в огороде, где срезала ревень на кисель. Мастер Берт одним движением снял идеальную фаску на молотке, но перед этим долго сомневался, чуть не прикусив напильник. А на пустырях, они все же в городе были, добавился лишний цвет на штокрозах, которые украшали поврежденную землю.