Читать книгу Прогулки по Каэнглум. Роман-сказка - Борис Ковальков - Страница 7

…Галка как могла, запрокинула голову… Стеклянное дно канала… рыбы, водоросли, веера разноцветных лучей. Акварельно-прозрачные витражи – перспектива набережной – вид снизу. Дори поясняла: «Точь в точь дома, что и наверху. Ой, опять не все слова (Дори волновалась, она ждала Крата). Видишь балкончики домов на противоположных берегах канала? Они соединяются в мост там, где соседские юноша и девушка тянулись-тянулись и наконец поженились. Здорово?»

– Не описать! А сколько домиков не соединили? Наверно не во всех напротив мальчики и девочки? – так же странновато спросила Галка.

– Да, всего одиннадцать пар домов, осталось четыре! Все ждут.

…Блеснули слезы, ярче засветились глаза. Галка улетела в вечерний сумрак подземного города, Дори напевая: «…На нем влетим в затвердье вод, на занебесный бал», вернулась к столику, взяла кофе, мороженное и стала ждать Крата.

Галка проезжала вдоль толстенной подпорной стены, сдерживающей воду Беличьего озера. Верхняя часть сооружения проходила дорожкой восточного берега, в подземно-подводной были устроены окна разных форм и размеров. Галка видела заплывших погостить в озеро обитателей Балтийского моря, его рек и нашего зоосада18. На Галку смотрели морские свиньи, тюлени, бегемоты… проплыли слоновьи ноги и черепахи, а уж рыб не сосчитать. Столько всего! Но ждали друзья. Девушка ткнулась через стекло носом в нос очень большой выдры и чуть не расплакалась. Вспомнила: «Мы не расстаемся навсегда», вытерла слезы у отражения в стекле, у выдры их видно не было, и поехала под перекресток Большого дворцового переулка и улицы Орав. Переулок освещался зеленым дрожащим светом, тени рыб и животных проплывали по стенам, театральным витринам с афишами и фотографиями спектаклей, плакатам новой выставки, ох, в Доме лабиринте. Вот светятся стрелки, ага, под Озерную направо, налево театр, прямо – под площадь Звезды и под Ласкуминефлод. Вот двое детей, они рисуют светящимися красками19… Рисунок Галку развеселил, надутые головастики пучили глазки и размахивали флагами. Мальчишка старательно подрисовывал дополнительные лапки в сапогах. Девчонка стояла рядом, смотрела и помогала:

– Добавь сапогов и хвосты завей, пусть будут глупее. Ой, твои пальцы светятся, покрась и мне.

– Не шевелись, держи пальцы стоя.

– Спасибо, смотри, ноготковая иллюминация.

Дети увидели Галку: «Ну как, нравится?»

– Очень! Сапоги и флаги! Ногти-фонарики!

– Давай тебе раскрасим? Выбирай цвета.

– Простите, – простонала Галка, – я так спешу…

Впереди сверкали огни площади под площадью Звезды. Но Галка не доехала и до перекрестка, она попала… «Сколько народа! Не проехать…» Галка вертелась среди людей, слышала веселые замечания: «Головастики не по погоде. – Ляга-пустобрёх20 рановато отмерз. – Кто-то бегает в томительном ожидании. – Роман где-то начинается». Галке неможилось – ох, ну ничего не видно. Она остановилась, глубоко вздохнула, оглядела улыбающиеся ей лица и издала невыносимо щемяще-ноющий писк. Кресло подхватили, подняли и она увидела… Из узкого прохода под дамбой отсекающей часть озера, с натугой, как пузырь с водой увеличиваясь в размерах по протискиванию, вылезал… огромный головастик. Верхом головы доставал под карниз близстоящего дома. Мокрый, ободранный, дышащий холодом, ляга. Изморозь покрыла стены, стекла, витрины. На улице и так было не грустно, а стало веселее. Недовольных детей уводили в подъезды, из подъездов выбегали люди. На витрины опускались решетки, окна открывались, на подоконники выставляли небольшие тяжелые предметы: утюги, ступки, пестики к ним и подобные предметы домашнего обихода.

Золотые глаза оглядывали собравшихся, хрустящим голосом ляга изрек: «Солнечный камень отнимает жизнь, храня обноски прошлого в музее времени; лед бережет жизнь и отделяет время для вечности. Дыхание чистого льда трезвит и внушает надежду. Ваш автоклав страстей убивает витальный оптимум. Решимся отходить в анабиоз по одному или мне без разбора создавать героев? – ляга свел глаза на близко стоящих любопытных, – не успел отмерзнуть, от всех ваших… колебаний. Где дежурные герои? Нападаем!»

«Ой, боюсь застряла!» – весело боялась Галка. «В таком виде лягу надолго не хватает!» – утешали её. «А меня хватит?» – веселилась Галка.

– Очередь сформировалась? Не мельтешите. Путешествие в предание зависит от четкости первого шага начального периода! Что лучше, консервация жизнедеятельности в целом виде или по частям? Вероятно первое предпочтительней… Эй, верзила в брезенте, в листьях, да, да, прошлогодних… даже кепка сидит криво. Лезешь первым?

Галка вздрогнула, сжалась и разъехалась – она увидела знакомую кепку, которую однажды держала в руках… «Он… он… мой Николаниколаич…»

По телу чудовища прошла судорога, будто пузырь с жидкостью переместился от хвоста к голове. Голова приподнялась, исчезли золотые глаза, засияли бритвенным лезвием края открытого зева и кепку накрыло подобием здоровенного вантуза. Галка закричала. Лягу передернуло, он приподнялся на короткие лапы и все увидели – его ротище заполнили ветви золотого дерева, ствол которого человек в кепке держал в руках. Побеги вились, крутились, делились отростками, заполняли и разносили в стороны пасть страшилища. Ляга замотал головой, полетели стекла, в лягу – приготовленные жителями предметы. Николаниколаич упал под голову чудища, подбивая лапу. Лапа подогнулась и… Галка закричала второй раз – холодец валящейся на бок туши накрыл героя, но он уцелел, удержал ствол чудесной палки. Ляга силился встать на лапы, их было всего две, и опять падал. Николаниколаич тянул, тянул палку, та выскочила, как метловище, весь клубок ветвей остался в ляге. Чудовище извиваясь задом, отпихиваясь лапами, втискивалось в щель. Глухо булькнуло невнятное ругательство и ляга исчез в темноте…

…Из ближайшей двери выскочили мальчишка и девчонка измазанные флюоресцентной краской; в руках – веники и совки.

«Здорово вы его растопырили!» – воскликнула девочка и поддела совком в воздухе. Мальчик тронул палку веником и спросил: «Что это?»

Николаниколаич подкинул, в сумраке провертелось золотое мельничное крыло, и ответил: «Мастера Дальних островов сковали палку из всех славных сказок рассказанных в городе. Ляге хватит надолго».

– Что же осталось? – забеспокоилась девочка, – он все проглотит!

– Хватит на всех. Проглотит или нет, но переварит ли все?

Девочка тихо-тихо вздохнула: «Вот бы отломить хоть одну веточку…»

Николаниколаич отломил и подал. Девочка приняла и удивилась:

– Гляди, маленькие фигурки шевелятся! Как же их.., что с ними делать?

– Придумайте сами. И не переживайте, появляется новая сказка, появляется новый узор. Смотри…

Кресло опустили, Галка так и осталась стоять. Закрыла глаза – ночь, единорог, водяной шелк, кувшинки… он видел не меня – открыла глаза.

Перед ней стояла девушка в коричневой шляпе, распахнутом черном пальто, сером платье, на ногах короткие сапоги и белые гамаши. Бумажные пакеты с надписью «Рассыльная контора Мендоса». Темно-темно синие глаза. Девушка сказала: «Еду в Гадрау к дядечке и тут такое… У папы и мамы гостил Николаниколаич, я его не знаю, но вернулась, позвала и… бедный пустобрюх подавился сказками».

Галка смотрела туда, где видела кепку и дослышала последние слова:

– …Не знали, что мы, это мы. Мечта Виерда истаяла, но я сбылась!

Оглянулась – только пара белых гамаш мелькали в темноте.

…Галка проскочила переулок и кружила, кружила под улицей Ринги, окружающей поверху Городской дворец, Чудесный парк, Дом лабиринт. «Я счастливая или нет? Я счастливая или нет? Я счастливая».

Ее втянуло под Озерную площадь, в настоящие пещеры со всем подземным великолепием. Электрический свет, лазеры, софиты выключались, факелы и свечи гасли. С Озерной площади вода с солнечным светом падала вниз, фонтаны били вверх в бассейны сквозь воронки водоворотов. Рыбы и выдры играли в догонялки. Птицы встречались с летучими мышами. Перья обычных голубей и скворцов, соек и щеглов здесь переливались тропическими цветами. Водопады по прозрачным камням, леса

сталагмитов, опрокинутые леса сталактитов, непролазные дебри их же слившихся. Хрустальные стены. Стены от светло-голубых у проемов, до темно-фиолетовых в провалах и по ним россыпи природных мозаик из многоцветных полупрозрачных камней. Воды выглядят окрашенными – они текут по цветным руслам отполированным до зеркала теми же водами. Вода слоит камень до прозрачности, покрыла камень резьбой камей, обнажая разноцветные слои. Струи вертятся, крутят водовороты, рассыпаются в радужную пыль. Это ответвление Беличьего потока, оно выходит из под Садовой башни Дома-стены Вышгорода, падает лабиринтом-каскадом, течет между зоосадом и цирком, расходится, наполняя Беличье озеро и подобие узкого каньона детского масштаба в Чудесном парке; переливается через щели в скале по стеклянным мостам.

Галка катила по взъезду. «Разлечусь мелкими галками, если не успокоюсь… ну и пусть! Каждая галочка полетит к нему». Сквозь один из ходов, по которым можно случайно влететь под город, она вынеслась в подворотню на улице Ласкуминефлод. «Стеклянный фонарь-дельфин засиял небесным цветом! Потом посмотрю». Галка пронеслась под сводом и застряла в луже, в саду у самого дома Хеле.

– …Лужа прозрачная… Она пересыхает или все время? В ней кто-нибудь водится? Справа и слева по дому, ограды нет, есть кованные калитки для хождения в гости. Дом Хеле. Лоскутки штукатурки завиваются, непонятно, где начинаются лепные узоры. Сны отдыхают в ветвях, шелестят, рассказывают сами себя деревьям и дождю? Сны старинных жителей Опустевшей части. Сон о брезентовом плаще и чудесной палке… А ляга, а кепка? Кепки не присня… не присниются? Только если кепка на его голове… Сны Хеле и Стивена… Ой, страшный сон! Потом успокаивают. Потом… ой-ёй-ёй, неудобно прислушиваться… Во сне и красивее, и страшнее… Сонный сад, почему бодрит? Понятно, это уже приснившиеся сны. О, все чувства сплетаются в одно… нет, становятся одним – сон того, что когда-нибудь будет?

Плед промок, золотая нить не промокает, промокает только ткань. Дождик не бьет в лицо, ласковый, сопровождающий и не мокрый…

– Я нашла Галку и кресло! – На берегу лужи, звеня кольцами на лапах, запрыгала большая сорока. – Галке нашла спасителя! Взмахни изможденным крылом отрада в перьях радости, разноси упоенье счастливых находок. – Сорока взлетела и унеслась в сторону дома Хеле.

Перед Галкой встал не молодой крупный человек. В «грифоньей» форме – парусиновые сапоги, серые брюки и тужурка, по груди шитые серые грифоны, белый свитер. Мягкая фуражка – два грифона же и якорь в крабе. Длинное не узкое лицо, раздвоенная седая адмиральская борода от шеи. Много видевшие, но не усталые глаза. Пенсне, которое не сдували и двенадцать балов, потевшее даже в «конских широтах». Это был моряк каэнглумского флота, хранитель парусов на «Фидуцее».

– Тонем?

– Да, – честно призналась Галка. – А я вас знаю, вы – Вассиан.

– Я же знаю тебя, Галочка.

Вассиан подхватил кресло и Галку (он был очень сильный).

Галка закрыла глаза, ей вспомнился другой человек, ночь, единорог…

– Вы слышите, в деревьях среди ветвей и листьев? Или я перекаталась?

– Все в порядке, Галочка. Известный сад. Слышать не запрещается, но вслушиваться не стоит… И всматриваться не полезно.

– Как заглядывать под чужое одеяло, когда там читают с фонариком?

Что было позволено услышать Галке в Сонном саду.

Среди ночи Стивен проснулся и чуткая Хеле проснулась. Во сне она обняла его и взлетела. Они висели над кроватью. Тонкое покрывало спадало вниз. «Что случилось?» – спросила Хеле.

– Хочу поговорить с тобой о страхе…

– Немного перехватила твоего сна. Ты говорил о бескрайнем поле.

– Метался по полю, искал овраг; деревья росли с его дна и их верхушки выглядели, как перелесок. Ты подхватила меня, когда я его «нашел».

– Ты бы костей не собрал, в том месте берег очень крут.

– Казалось, что туры и паворимаг, о них узнал потом, загоняют меня.

– Они тебя закрыли от погони. Но надо быть осторожным, туры они – туры, дальше своих рогов думают не всегда, а паворимаги дальше своих игл. Они герои мгновения. – Хеле обняв одной рукой Стивена, другой расчесывала его волосы тонкими пальцами, как гребнем.

Стивен шептал: «Страх переливался замкнутой многоцветной лентой. Меня согнали с гор и погнали по полю, я ошалел и бежал. Боль дыхания погасила страх, я устал и пришли странные мысли, что преследователи так же беззащитны в чистом поле, как и я. И стал смеяться, и стрелять по ним, тем более они были чуть ниже по склону холма. Опять проснулся страх – не мог сообразить, где же овраг? Заметался и попал под копыта туров. Раздвоенные копыта, острые на концах, как рога, рога же витые, спиралью исчезающие в небе, влажные бездонные ноздри, жаркое дыхание из пасти, между копытами существо с свиными глазками в окружении пестрых игл. Все завертелось и смешалось в один образ. Пыль. Откуда пыль? Ведь кругом трава! Потом падение и взлет. Ты. Во сне вспомнил и испугался поклонников Олги. Наяву воображение седлают, во сне „переписывают сценарий“, но я не мог. Это был ужас дурной ненависти исходящий, как сквозняк из под двери. Я был конечной точкой, областью низкого давления…»

Хеле засмеялась, ее пальцы пробрались сквозь волосы и закрыли ему глаза: «У тебя в душе огромная щель, прямо в сердце. Ты перепутал, это парадоксы душевного давления – от низкого к высокому».

– Да? Во сне они были холодней, чем снеговики Сольво! Если бы они играли музыку, то их музыка была бы не той, как если бы ледяные фигуры Сольво действительно сыграли…

– …Кто живет, будто не живет, очень жив, – продолжил Стивен.

– И не боится умереть, – чуть слышно дохнула Хеле.

– Да. Любить жизнь, любить жить, что не одно и тоже, не значит бояться смерти и ненавидеть ее. Эти же, как они признавались во сне, так бояться умереть и так хотят быть неуязвимыми, что…

– Становятся мертвецами. Откуда знаю? Перехватила твоего сна. Теряют образ. Ненавидят смерть так, что поклоняются ей.

– И отвращаются жизни. Но глотают ее, через силу не терпя за то, что она дается им даром. Злой Крон ненавидит своих детей, но поедает их. Злится, сам не хочет быть чьим-то. Наше же время знает чье оно.

Хеле обняв Стивена обеим руками, несколько раз перевернулась, обвившись покрывалом и освободила руки. Хеле смеялась:

– Парко любит джин и ненавидит его больше всего на свете!

– Ты заметила верно. Но Парко любит и Шайтрукса не только потому, что у него самый лучший джин в Каэнглум и не черствеющие пироги. Злятся, когда хотят быть детьми без родителей. Как головастик ляги, который желает остаться головастиком.

– Не хочу быть лягушкой, хочу быть великим головастиком!

Стивен подумал, что тихий смех Хеле похож на звуки лунного света.

– Помнишь, на приеме у Эйно многие, а новоприезжие дамы – все, были в вечерних платьях… Я была с тобой и в своем обычном…

– …Которое вновь приезжие приняли за маскарадное…

– …Вечерние туалеты дам казались маскарадными и очень красивыми.

Стивен успокоился. Они обнялись крепче и медленно опустились, освобождаясь от покрывала…

…Наутро, когда Галка уже тонула в луже, Хеле отлетела сонного Стивена в ванную, поставила под душ, а сама захозяйничала на кухне.

Сорока влетела в окно, гоняясь за Хеле, налету трещала новостями:

– Дождь. Утонула, захлебнулась, вынырнула у Сольво. Он говорит, что выныривают вверх, ты же вынырнула вниз. Длинный Сольво. Добрый, как и… длинный. Длинный добрый Сольво. Согрел, высушил, угостил куском Деметрова пирога. Ина рано испекла. Потом прошел Коста, отломил кусочек баницы. Когда он идет с баницей, то идет в магистрат мимо Сольво. Не знаю, куда ходит без баницы. И вот я здесь! На крыльях истомленных, принося радость, – я нашла вам Галку, встречайте!

– Кого?

Сорока вылетела из кухни и мягко упала перед дверью ванной комнаты:

– Галку. Мокрую. Пыл слёта отрадного, это не угасит. Кстати, не твое?

Сорока положила у порога сломанную золотую дужку от очков.

Стивен высунулся из-за двери: «Нет, не мое. Это дамское, у меня роговая оправа. Подарок тура в память о перемирии».

– Ничего. Кто-то дождется и своего счастья. Лечу завернуть к твоей бабушке, Хеле. Что передать? Поправь мне кольцо.

– Не многовато ли надела?

– Самый раз, последнее с морионом – подарок Овит. К моим глазам.

– Передай, все живы и здоровы, и мы ждем Галку.

Сорока вылетела. Сунулась опять: «Мокрая Галка у порога, ранняя птица! Жгите дрова восторга!» Кому-то протрещала и исчезла за крышами.

– Стивен, если сможешь, не уходи никуда, – попросила Хеле.

– Я ненадолго, встречу Крата и Виерда, их терзает профессор в подвалах Ветус Туррис, заберу Дори из под моста и вернусь. Кстати, профессор отобрал мой револьвер, использует в виде прибора, какого – загадка.

– Любопытно. Пригласи всех. Напеку пирогов, сяду вязать. Галке не будет скучно. Наколи дров в запас на кухню, и не таскай из каминных.

– Дровяная дисцепция. Утром ты так же удивительна, как и в снах.

– Не придумывай, – Хеле стала ещё красивее, – а что это? Недоснилось?

– Ничего страшного. Как Галка умудряется, катить в такой дождь одна?

– Думаю, её доставили. Галица вся мокрая! Скорее к печке. Здравствуй!

– Здравствуйте Стивен и Хеле! – поздравила Галка, с кем-то попрощалась на пороге и не въезжая на кухню, весело посмотрела на Хеле и Стивена. – Какие вы утренние! Тонула в луже неподалеку, меня спас Вассиан. Нас нашла сорока. Простите меня, услышала в снах о страхе, немного. Потом кто-то утешил. Я не вслушивалась, стояла себе в луже…

– Галка-Галица, прости, тебя не предупредили. Ты не испугалась?

– Немного. Ой, я пре… прилила эту лужу с собой!

– Не беспокойся, это чистая вода для не лишней уборки. Сейчас переодену тебя в сухое. Стивен, с садом надо что-то делать. Проветрить бы.

Хеле подлетела к окну: «Вассиан! Пироги скоро будут готовы!»

– Стивен, Хеле приветствую! Меня ждут дети и паруса. Договаривались вчера на сегодня. Не пересушите Галку!