Читать книгу Позывной – Питон! Рассказы нахимовцев - Борис Седых - Страница 12

Успешно сдав вступительные экзамены и будучи зачисленными воспитанниками в славное, единственное на то время Ленинградское Нахимовское военно-морское училище, мы в начале августа 1980 года с гордостью убыли с Финляндского вокзала в военный летний лагерь. От станции Каннельярви организованной колонной в пешем порядке, преодолев за два часа десять километров, вошли в ворота нашей детской мечты, пришли в лагерь ЛНВМУ.

Он расположен в восьмидесяти четырёх километрах на северо-запад от Ленинграда в сторону Выборга, на Карельском перешейке, на западном берегу Нахимовского озера, которое ранее носило название Суола-Ярви (в переводе с финского «северное озеро»).

Финское название было переименовано в честь адмирала Павла Степановича Нахимова, благо на его берегу расположена летняя учебная база Нахимовского училища.

Водная гладь вытянулась узкой полоской в двенадцать километров и была в наиболее широкой своей части всего два.

В 1948 году на противоположном берегу появились первые переселенцы, приехавшие в разрушенную и опустошённую войной финскую деревню Кауколемпияля, на месте которой и выросло нынешнее Цвелодубово, рядом с уже организованным пионерским лагерем Северного флота. Пионеры вместе с вожатыми иногда приплывали с другой стороны озера к нахимовцам с концертами.

Запомнилось, как девочка со старшего отряда без аккомпанемента пела тонким пронзительным голосом песню «Крылатые качели летят, летят, летят». Она, одинокая, с пионерским галстуком на груди, стояла на сцене. Лысые, одетые в робы нахимовцы внимательно слушали в полной тишине идеальный голос. Девочка закончила петь, тишина затянулась, она смутилась и убежала. И тут зал взорвался овациями.

Нам сразу понравился нахимовский лагерь в живописном бору, с высокими корабельными соснами и, кажется, с самым удобным на озере песчаным пляжем, оборудованным деревянным пирсом, позволяющим швартоваться даже катерам.

Возле пляжа расположились несколько строений и шкиперский ангар базы военно-морской подготовки. Там мы осваивали азы военно-морской науки, изучая устройство, вооружение нашего первого боевого корабля – вытащенного на берег маленького 4-весельного яла с поднятыми парусами, кливером и фоком. Предстояло сдавать зачёты по флажному семафору, клотику – азбука Морзе, освоить простейшие такелажные работы и вязать витиеватые морские узлы.

Шлюпочная база, наряду со столовой и казармой, стала нашим любимым местом в лагере. Но к пирсу тянуло особенно, все испытывали нескончаемый запас своей флотской романтики, задора, юношеского максимализма и оптимизма. Ведь мы, по сути, были ещё дети. Юные пятнадцатилетние капитаны, будущие лихие командиры боевых кораблей и подводных лодок славного военно-морского флота.

В служебной характеристике на Павла Степановича Нахимова командир фрегата «Крейсер» Михаил Петрович Лазарев, русский флотоводец, адмирал, один из первооткрывателей Антарктиды, написал: «…Душою чист и любит море». Эту крылатую фразу можно было применить к большинству из нас. «Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная!» – слова из задорного марша нахимовцев характеризовали наше настроение.

Таинство приобщения к флотской службе начиналось с пирса: на него можно было ступить только босиком, аккуратно поставив свои «гады» у его корня. Даже по казарме ходишь в ботинках, а по пирсу – строго босиком!

Пирс, как и наши шлюпки, содержался в идеальной чистоте и порядке, наши офицеры-воспитатели любили стирать на нём хозяйственным мылом жёсткими щётками свои кремовые рубашки. Нам же позволено было стирать только в уличных открытых умывальниках, с покатыми крышами на голубых столбах, расположенных слева от казармы 2-й роты.

Так как я решил стать флотским офицером ещё в третьем классе, а поступать в Нахимовское – в седьмом, то отец, офицер медицинской службы военного санатория городка Бад-Эльстер Группы советских войск в Германии, мечтавший, чтобы я поступал в Военно-медицинскую академию, поставил передо мной условие – свидетельство о восьмилетнем образовании с отличием и крепкая физическая форма.

Эта подготовка и позволила мне сразу в карасёвском лагере попасть в состав спортивной шлюпки 3-й роты.

Подобные спортивные шлюпки были организованы и в соседних, 1-й и 2-й ротах от 12-го и от 21-го классов. Однако моей подготовки хватило только на занятие места гребца №5 – правого бакового, тем более что с моим ростом 185 и весом аж в 82 кило на место старшины шлюпки на книце правого борта я претендовать ну никак не мог. Для этого величавого трона у транцевой доски была подготовлена целая плеяда флотоводцев – Олег Гущин, Костя Павлов, Володя Чушкин, Юрик Подунов, которые великолепно справлялись со своими обязанностями. Однако мне льстило то, что баковыми назначаются наиболее ловкие и проворные военморы.

Итак, сформировалась группа спортсменов 33-го класса: загребные – приморские товарищи из Крыма: монументальный Костя Федотко, старшина нашего 33-го класса, и великан Серёга Клименко, будущий бессменный знаменщик нашего училища, командир 1-го отделения класса; средние – ленинградцы, спортсмены-перворазрядники Юра Алексеев и гребец Андрей Романовский; ну а баковыми пристроились я и хоккеист Олег Длугоборский.

Как я уже упоминал, из команд нахимовцев нашего набора по итогам общеучилищных гонок были отобраны три, от каждой роты по одной, показавших наилучшие результаты, которым и был присвоен статус спортивных. Это позволило нам раз в день в определённое время самостоятельно тренироваться на озере и использовать спортивный ял.

Спортивная шлюпка представляла из себя обычный шестивёсельный ЯЛ-6, из которого были убраны для уменьшения веса все рыбины и часть решётчатых люков, а также рангоут, парус с рейком и другие элементы вооружения. Для гребцов были смонтированы вместо упоров для ног специальные подставки в виде кожаных башмаков, в которые вставлялись стопы. На штатных баночках были оборудованы специальные неподвижные высокие фанерные сидения, обитые пластиком голубого цвета. Но главное – это особые вёсла: лёгкие, совсем без вальков и с расширенной лопастью. В таком исполнении ял был значительно легче, и установленную дистанцию два километра мы проходили гораздо быстрее. Что позволило нам в питонском лагере через год выполнить норматив 1-го спортивного разряда по гребле.

Но у удовольствия ходить на спортивном яле была и обратная сторона: трудовые мозоли. Они, само собой, были на руках, причём раньше я себе даже не представлял, что мозоли можно натереть не только на коже у оснований пальцев, но и на ладонях, и на большом пальце. Внутренняя сторона кисти поначалу представляла собой сплошную рану сорванных мозолей, которую мы обильно заливали йодом после каждой тренировки. Но что делать с мозолями на пятой точке? В отличие от академических лодок, где сиденье-слайд перемещается вместе с гребцом по специальным направляющим, по фанерным сидениям яла нам всё время приходилось ездить на собственных задницах. Что приводило к неотвратимому образованию болезненных водяных мозолей. Кожа там, естественно, была более нежная и заживала медленно. И тогда наши сообразительные средние Юра и Андрей придумали способ врачевания – они уходили в укромное место лагеря и загорали по форме 0, выставив пострадавшие «сахарницы» солнечным лучам. Раны подсыхали. А на руках со временем образовались мозолистые наросты, которые вскоре стали под стать вёслам – заскорузлыми.

Вот так увлекательно и стремительно началась наша питонская жизнь в нахимовском лагере, по прошествии лет вызывающая щемящую ностальгию.