Читать книгу Позывной – Питон! Рассказы нахимовцев - Борис Седых - Страница 6

Ильин Геннадий Георгиевич – капитан 1-го ранга в отставке, инженер. Родился в 1938 году в Ленинграде. Специалист в области энергетики и проблем обитаемости кораблей ВМФ. Окончил Ленинградское Нахимовское училище (1955) и Высшее военно-морское инженерное училище имени Ф. Э. Дзержинского (1960). Проходил военную службу на Тихоокеанском, Северном флотах (ПЛА «К-33»). Кандидат технических наук (1968), доцент кафедры автоматики и контроля корабельных энергетических установок. С 1981 по 1987 год – начальник кафедры кораблестроения. С 1987 по 1992 год – заместитель начальника училища по научной и учебной работе. Награждён медалью «За службу Родине с детства» и орденом «За службу Родине в ВС». Доктор технических наук (1988). Профессор (1988). Член-корр. СПб инженерной академии, академик Международной энергетической академии. До 1992 года являлся членом Координационного совета по обитаемости Министерства обороны СССР, с 1988 года по 2014 год – член экспертного совета ВАК РФ по проблемам флота и кораблестроению. Проживает в Санкт-Петербурге.

Родился я в известной в нашем городе «Снегирёвке». В своё время позже там же на свет божий появился мой старший сын. Маму со мной на руках в апреле 1938 года отец отвёз в помещение большой конюшни, располагавшейся на углу улиц Дегтярной и 3-й Советской, там извозчики выделили нам небольшой уголок.

В блокаду здание конюшни разобрали на дрова, а нас переселили на пустующую жилплощадь в коммунальной квартире неподалёку. В 1945 году меня повели в первый класс. Передо мной фотография – сорок постриженных наголо одинаковых мальчишек… Вот как мы тогда жили? Школа с измочаленными, вечно озабоченными нервными учителями, потом – улица, точнее, пятачок между 2-й и 3-й Советскими и Дегтярной. Там мы пинали ногами всё, что как-то напоминало мяч. С одной стороны этого пространства был фасад дома, в котором мы жили. На его втором этаже располагалась квартира известных в нашем городе бандитов Глазовых. На лестничной площадке чёрного хода – дверь в дверь. Напротив, через дорогу – боковой фасад здания Института переливания крови. Уже гораздо позже я узнал, что примерно в это время завхозом института был всемирно известный Герой Советского Союза Александр Иванович Маринеско. Спустя годы мне довелось ухаживать за его могилой на Богословском кладбище (Двинская дорожка).

Чуть позже мы доросли до игр на участке за домом под названием Пустырь. Там уже и настоящий мяч стал иногда появляться! И, конечно же, тебе не хочется оказаться хуже, слабее других. Изредка полуторка проезжала мимо нашего пятачка, тогда все сразу гнались за ней с крюками в руках. Зацепился, прокатился на коньках, настоящая отвага играет в крови. Когда стали регулярно ходить трамваи по 2-й Советской, можно испытать удачу на «колбасе» или на ходу спрыгнуть с подножки трамвая…

Забегая вперёд, скажу, много позже, когда я уже был нахимовцем, помню, собрался по дворовой привычке «совершить прогулку» по улице Куйбышева на подножке попутного трамвая. Перед поворотом на Чапаева спрыгнул на ходу. Поскользнулся, упал, и пола моей шинели попала под заднее колесо, на которое и стала медленно наматываться. Положение, прямо скажем, безвыходное. Трамвай перед поворотом ход замедляет, но шинель неумолимо наматывается на колесо. Пытаюсь сообразить, делать-то что? Лихорадочно стараюсь освободиться от шинели и только ещё больше осознаю свою неспособность что-либо предпринять…

Ощущение от своего бессилия ещё долго будет преследовать меня по жизни. Как некий предупреждающий сигнал: не забывай об опасности! Ты не всё можешь! Кто-то из прохожих поднял крик, трамвай с металлическим скрежетом затормозил. Меня вытащили сначала из шинели, потом – из-под колеса шинель и помогли дойти, свернув перед мостом Свободы на набережную, до здания училища…

В общем, тяжёлое это было время. После четвёртого класса кто-то рассказал маме о Нахимовском училище. За окном 1949 год. Мне от роду одиннадцать лет, четвёртый год без войны. Район, прямо скажу, бандитский – улица Дегтярная, Лиговка, Московский вокзал. Из моего класса в 159-й школе, что на 8-й Советской (в 158-й школе в это время учился будущий чемпион мира по шахматам Борис Спасский), случилось так, что все мальчишки из класса прошли через тюрьму или погибли уже в мирное время. Теперь понимаю, почему заплакала моя мама, когда однажды я принёс из школы на вырванной из тетрадки в косую линейку страничке похвальные слова, подписанные Прасковьей Трофимовной, классной руководительницей.

Наши мамы – это отдельная и очень непростая тема. Нам трудно представить себя на их месте, ведь было им тогда всего около тридцати годков! Моя мама всю блокаду проработала в осаждённом Ленинграде, награждена медалью «За оборону Ленинграда», отец с войны не вернулся. На руках у мамы, кроме меня, остались ещё двое малолетних детей и её больная мать. Тут ей кто-то и посоветовал отдать меня в Нахимовское училище.

Оказалось, не всё так просто. Нужно было сперва сдать экзамены за четвёртый класс в школе, потом ещё раз в районе, потом отобранные из разных районов сдавали экзамены в городе, и, наконец, собранные со всей страны – в училище. И каждый раз вопрос: проходишь, не проходишь. Конкурс, однако… Напомню, было нам тогда по одиннадцать лет. Моему внуку сегодня чуть больше. Он по-настоящему одарённый мальчик, а вот сумел бы выдержать такое?

Ленинградское Нахимовское военно-морское училище расположилось в здании известного Городского училищного дома имени Петра Великого на Петроградской набережной, где на вечном приколе пришвартован легендарный крейсер «Аврора». В связи с этим кораблём вспоминаются два эпизода, первый и очень яркий – погрузка угля на крейсер революции. Мы с азартом таскали на спине мешки с углём и через какое-то время превращались в подобие негров, на лицах которых были видны только белки глаз и белозубые улыбки. Было весело!

Второй – карантин по случаю гриппа, уже ближе к выпуску. Нас поселили в кубриках «Авроры», где мы проживали довольно длительное время. Рундук и подвесная койка у иллюминатора. По утрам – построение на верхней палубе вдоль борта на утренний осмотр… Эх, какие замечательные были времена!

Когда я поднимаюсь на борт «Авроры» с внуком, прохожу мимо этого места, ощущаю те же чудом сохранившиеся запахи – мокрого брезента, шаровой краски на переборке и близкой воды за бортом.

Обучение в училище, безусловно, отличалось от школьного. В 1944 году наверняка где-то обсуждалась и выбиралась общая система подготовки. Между прочим, сейчас по прошествии такого непростого времени мне кажется, что в её основу было положено многое от схем, известных в глубокой древности. Например, известный алгоритм подготовки в Древней Спарте. Ну и, конечно, качество. И не только потому, что среди учителей преобладали мужчины, многие при погонах. Нас пытались приобщать к искусству! Так у меня в руках побывали и балалайка, и баян, а закончилось всё бубном. Я должен был держать на нём ритм, но мне это не нравилось, причём на сцене я стеснялся и испытывал страшную неловкость. Потом были постановочные спектакли. Запомнились «Мальчик из Марселя», почему-то «Ревизор» по Гоголю. В «Мальчике из Марселя» мне дали роль бандита Хэлча, наверное, потому что было во мне ещё что-то от предыдущей среды. Рассматриваю старые фотографии – вот в «Ревизоре» для того, чтобы я выглядел толстым, мне на живот подложили подушку, и я всё время боюсь, что она выпадет прямо на сцене. Серёжа Коковкин из этих постановок потом прямым ходом проследовал в театр комедии имени Акимова.

Были ещё самые разнообразные кружки – шахматы, судомодельный, фортепьяно и, конечно же, обязательное участие в хоре. И ещё были олимпиады – училищные, городские, всесоюзные. Похвальные грамоты победителю с портретом вождя в профиль сохранились у меня до сих пор.

Олимпиады были разные. В некоторых приходилось участвовать иногда и вовсе даже не по собственному желанию. Однажды мне дали поручение подготовить реферат для участия в олимпиаде по географии! Тему обозначили: «Маршруты Семёна Дежнёва». Здесь я отвлекусь от некой последовательности воспоминаний. Только по прошествии лет стали понятны сложности работы, которую делали наши воспитатели. Мальчишки ведь, по своей сути, собранные в одном месте и, конечно же, с точки зрения наших, особенно младших, командиров, совершающие постоянно массу мелких и не только мелких проступков. Суть их работы, стало быть, состояла в том, чтобы эти мелкие нарушения предупреждать и как-то реагировать. Старшины рот вели фиксацию в виде записей в своих блокнотиках, которые всегда были при них. А в конце дня после вечерней поверки по совокупности всех накопившихся проделок перед строем объявлялось наказание! Оно заключалось в объявлении количества минут штрафного стояния лицом к стенке вдоль длинного коридора в спальном корпусе. Один из старшин сидел за столиком со списком проштрафившихся и следил за исполнением вынесенного наказания. Мрак, конечно, вспоминать не хочется. Потому как стыдно!

Такие суровые меры запомнились ещё и вот почему. Стоя лицом к стене в позорной шеренге, я пытался представить те самые маршруты Семёна Дежнёва и вообще – как такое могло происходить на самом деле? Судёнышки чуть больше только что изученных нами на практике ялов, метров пять-семь, не более – один такой, как напоминание, и сейчас стоял на втором этаже учебного корпуса перед входом в актовый зал… Северный Ледовитый океан, морозы 40 градусов и очень приблизительное представление, куда они вообще движутся! Я не говорю о сложностях пропитания, быта и полном отсутствии связи! Боюсь утверждать, но попытки, понять, как такое можно создать в реальности, причудливым образом вспоминались потом и при обучении на кораблестроительном факультете, и в дальнейшей работе на кафедре проектирования и постройки корабля. Потрясение маленького человечка, наказанного за мелкие проступки, застывшего в строю таких же нарушителей… А Семён Дежнёв? Я зачитывался тогда Джеком Лондоном, и он долгое время был моим любимым автором. Семён Дежнёв его вытеснил, и был он, конечно, круче.

Но, наверное, самым сложным для учителей было заставить нас просто нормально учиться. Я считаю гениальной придумку нашего классного воспитателя капитана Кошелева, который придумал, как использовать мальчишескую страсть к борьбе, к соревнованию. Он взял лист миллиметровки, написал внизу каждого из нас пофамильно. Успехи оценивал по среднему баллу за неделю и переставлял вверх маленькие красные флажки. Получалась ломаная, чем-то напоминающая известную всем нам тогда линию фронта. Класс состоял из трёх отделений, и от твоего результата зависел успех отделения со всеми вытекающими последствиями.

Лично мне эта рукотворная ведомость неожиданно помогла при одной неприятности. Нам только что выдали новые яловые ботинки, почему-то в нашей среде имеющие наименование «гады». И надо же такому случиться, в первый же день на пустыре перед зданием училища – там сейчас расположен красивый фонтан – вместо удара по мячу я попал по торчавшему из земли камню! Новенькая подошва отвалилась сразу.

«Гады» меня подвели, и маму вызвали к командованию училища. Мелких нарушений у меня накопилось предостаточно, и несмотря на слёзы матери отчисление, пожалуй, было неминуемо. Вот здесь мне помог наш воспитатель капитан Кошелев. Он просто показал самодельную ведомость успеваемости со своими комментариями, где я был постоянно среди лидеров.

Продолжение у этой истории было. Чтобы сберечь подошвы «гадов», пришлось уйти на более мелкую по сравнению с предыдущей площадку. Она начиналась практически сразу от выхода из нашего спального корпуса, что на улице Пеньковой. Того красивого дома тогда ещё не было, он был построен позднее для избранных (например, квартиру в нём получили наши олимпийские чемпионы Л. Белоусова и О. Протопопов и народный артист СССР Кирилл Лавров). Далее по правой стороне площадки проходила решётка сквера вокруг домика Петра Первого. Кстати, сам домик впечатления никакого не производил и находился в полуразрушенном состоянии. Слева – торец большого дома, в котором тоже проживали, скорее всего, избранные. По верху этого дома красовались огромные буквы «СЛАВА КПСС», которые были хорошо видны с другого берега Невы от Летнего сада. Заканчивалась эта площадка широким спуском к Неве. По бокам ступеней спуска возвышаются загадочные сфинксы. Площадка всем удобная, кроме одного – если мяч был пробит нескладно, он улетал к спуску и мог попасть в реку. И далее поплыть к Кировскому мосту, тогда выловить его уже было практически невозможно!

О наших учителях можно рассказывать долго и с превеликой благодарностью. Я расскажу лишь об одном из них. Преподаватель английского языка лейтенант Фрадкин Марк Шлёмович. Он был при красных армейских погонах и в очках с выпуклыми стёклами.

Он почти ничего не видел – до сих пор слышу его возмущённый голос:

– Григорьев! Вы опять мне подсунули чистый лист тетради! – это после того, как он в течение нескольких минут, приблизив очки вплотную к чистому листу, пытался найти на нём хоть какие-то строчки домашнего задания.

Иногда он приглашал двух-трёх учеников к себе домой. Мы расценивали это как поощрение. Со Славкой Евсеевым приходили к нему играть в шахматы. У него была небольшая, метров двенадцать-четырнадцать, комната в огромной коммунальной квартире. Окно без каких-либо занавесок выходило на улицу Пестеля. От солнца защищали прикреплённые кнопками газеты. Из мебели была армейская кровать, застеленная синим одеялом – как в Смольном у Владимира Ильича Ленина, и шкаф, который почему-то называли шифоньером. На его боковой поверхности виднелись какие-то цифры, наверное, инвентарный номер. Посредине комнаты стоял стол, на нём чай с сухарями и шахматы – всё это для нас было каким-то редкостным ощущением домашнего, неизвестного нам уюта. Преподаватель отдавался своему предмету полностью. Для меня это дало о себе знать самым неожиданным образом уже через много-много лет, когда довелось работать в Швейцарии в фирме ABB Power Generation в отделе перспективных проектов, где русских не было. Основным языком – помимо немецкого на бытовом уровне – использовался английский. Все детали, дискуссии, рабочая документация – всё по-английски. Русской речи вокруг не было слышно вовсе. Благодаря Марку Шлёмовичу разобраться и общаться для меня не составляло никакого труда.

Особую роль в процессе обучения всегда играет время вне занятий. Первым памятным местом стало Нахимовское озеро, где располагался летний лагерь. Жили мы в палатках, несли наряды. Самым интересным было дежурство на шлюпочной базе. Лениво плещется вода о помост, и очень остро пахнет чем-то незнакомым. Это запах дорогой кожи и лака, которым покрыты детали шверботов, подаренных училищу после войны. Подсменные в свои палатки не уходили, спали в каюте. Прикосновение этой кожи к щеке я как будто ощущаю до сих пор. Потом будет Балтийское море и практика на учебных кораблях. Их имена – «Учёба» и «Надежда». Всё как на нормальных парусных кораблях – кубрики с подвесными койками, пробковые матрасы, распорядок дня. День начинался с зарядки – нужно было подняться по вантам минимум до первой реи и пройти по ней, держась за леер, на другой борт, там спуститься по вантам вниз. Всего-то, но даже небольшая качка с высоты мачты воспринималась очень обострённо.

В конце похода однажды мы оказались в Кёнигсберге. Города как такового не было – груды битого кирпича, остатки домов. Нас водили к могиле Канта, много позже я узнал, кто это такой. На обратном пути несколько раз останавливались около небольших брошенных людьми островов. Вот там дома стояли не разрушенными, на столах даже виднелась какая-то посуда, но вокруг никого не было. Было тихо и странно…

Всё рассказанное мной так или иначе связано с усилиями старших товарищей по воспитанию нас, несмышлёных. А мальчишки, тем более сведённые воедино, живут по своим неписаным законам. Эти законы не всегда справедливые и часто бывают достаточно жёсткими. При этом чуть ли не главным является физическая сила, соревновательность, спорт. В нашей роте было несколько ребят – детей высокопоставленных отцов. Один из них – сын секретаря Президиума Верховного Совета Пегов – довольно высокий и очень полный мальчишка, он почему-то оказался в четвёртом взводе нашей роты. Чтобы утвердиться в коллективе, стал обижать тех, кто слабее. В их числе был и я в своём первом взводе, он стал добираться и до меня. Место в коллективе приходилось отстаивать в кулачных поединках, проводившихся в перерывах между занятиями в ротном туалетном помещении…

Конечно же, у меня был выбор, кстати, и окончательное решение вызревало и во время той самой коридорной «вынужденной медитации». Главное было – преодолеть свой страх… Огромное значение имеет ещё и чей-либо пример. Пример может быть отрицательным – что бывает очень часто. Тот же Пегов, стремившийся по-своему «быть в авторитете». И положительным – для меня таким примером стал Вадим Кулешов. Он был чуть старше, но всё равно обитал в нашей среде. Очень спортивный, здорово играл в волейбол. Миша Глинка тоже любил волейбол, он лихо играл в кружке любителей на пляже около Петропавловской крепости. Миша, не прыгая, бил с такой силой по мячу, что редко кому удавалось принять его подачу. Вадим тоже бил сильно, но он был командным игроком. И если у Миши порой получалось как-то немножко коряво, Вадим всё делал с какой-то удивительной грацией. Это был от природы «золотой мальчик» – он всё, что можно, заканчивал с золотой медалью. Я вот только удивляюсь, как это не заметил академик Прянишников, с которым мы встречались в Доме учёных на набережной Невы, куда и я, и Вадим, и Мишка тоже – это я помню точно! – периодически приходили играть в пинг-понг.

Недавно на одной из презентаций своей очередной книги известный писатель Михаил Глинка заметил, что у них на курсе было очень много успешных учеников, а по выпуску 12 или 13 человек получили медали. Замечу, что на нашем курсе таких было чуть ли не вдвое больше. Система давала о себе знать!

Вспоминаю последний выход с курсантами на УК «Гангут» из Севастополя вокруг Европы в 1991 году. Мне довелось быть тогда старшим на борту, поэтому полагалось иметь заместителя по политчасти. Только время уже было другое, а работа в коллективе около 400 человек остаётся! Мне было предложено самому выбрать офицера на эту работу. Вадим Кулешов, офицер с абсолютно безупречной репутацией, он согласился выйти со мной в этот поход, это было большой удачей для всех… По окончании службы защитил кандидатскую диссертацию, стал доцентом, а впоследствии и начальником одной из кафедр электротехнического факультета училища, заведующим кафедрой математики, ушёл из жизни незаслуженно рано… Светлая ему память. Во многом благодаря ему я приобрёл жизненную закалку и стал спортсменом.

Я считаю, что мне очень повезло, когда произошёл важный виток в моей судьбе – я поступил в Нахимовское училище и навсегда связал свою дальнейшую жизнь с военно-морским флотом. Горжусь тем, что и сыновья продолжили мой путь: Игорь – капитан 2-го ранга и Александр – капитан 1-го ранга.

Пишу в назидание нынешним воспитанникам Нахимовских училищ и кадетских корпусов. Вы сделали правильный выбор в своей жизни – служение Отечеству. Цели свои надо достигать, у вас всё для этого есть.