Читать книгу Наследники Рима. Все романы цикла «Божественный мир» в новом и полном издании - Борис Толчинский - Страница 12

148-й Год Химеры (1785),

день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Юстинов

Княгиня София Юстина приняла герцога Круна в своём личном кабинете. Это было обширное помещение с огромным столом из красного дерева у широкого фигурного окна, с креслами, покрытыми бархатными паласами, а также длинной двуспальной софой, в которой человек, даже обладающий комплекцией герцога Круна, мог утонуть.

Правитель Нарбоннской Галлии застал молодую хозяйку восседающей в одном из этих богатых кресел. Крун поразился изменениям, которые снова претерпел облик Софии.

Прекрасная княгиня была одета в длинное платье сиреневого муара. Это платье не имело ни единого выреза, так что Крун, ожидавший – и втайне мечтавший – снова увидеть алебастровое тело Софии, узрел лишь лебединую шею, возвышающуюся над этим платьем, и горестное лицо с огромными, полными слёз и оттого блистающими, точно агаты, очами. Точёная рука грациозно возделась и пригласила герцога занять кресло напротив Софии.

– Что произошло, княгиня? У вас такой вид, точно вы… клянусь богами, точно вы потеряли близкого человека!

– Ваша проницательность делает вам честь, герцог, – ответила она. – Вы почти угадали: я могу его потерять! Человека, который мне по-настоящему дорог!

– Кого?

– Близкого человека, как сказали вы. Я предпочитаю называть его своим другом, ибо слово «дружба» вмещает все мои чувства к нему.

– Проклятие! Вы скажете, кто это? Должно быть, я знаю его, если вы позвали именно меня.

София Юстина издала глубокий и печальный вздох.

– Садитесь, ваша светлость. Мне предстоит принять тяжелое решение. Возможно, самое тяжелое в моей жизни. Мне предстоит сделать выбор между дружбой и долгом. Я хочу, чтобы вы дали мне совет. Вы – мужчина, и вы – воин, и вы – честный, благородный человек, вы сами прошли через этот выбор. Уверена, никто не сумеет разрешить мои сомнения лучше, чем вы.

Крун, завороженный этими словами и этим тоном, повиновался. Увидеть такой самоуверенную Софию Юстину – подавленной, смущённой, растерянной, неспособной принять решение без посторонней помощи – он и не думал, а то, что она обратилась за советом к нему, к варвару, льстило его самолюбию.

– Мой выбор вам известен, – сказал герцог. – Я предпочёл долг дружбе.

– Знаю… – она устремила налитые слёзами печальные глаза навстречу глазам Круна и медленно проговорила: – Друг, которого я рискую потерять, – это вы, герцог.

– Я?!

– Выслушайте меня, ваша светлость. Боги, взирающие на нас с небес, не дадут мне солгать. Они знают, сколько сил и души я вложила, устраивая мир между народами наших стран. Они знают, сколько мужества пришлось явить вам ради достижения мира. Боги, в отличие от людей, не считают вас предателем своего народа. Но люди!.. Ах, люди, недостойное человеческое племя! Они готовы на всё, воистину на всё, дабы разрушить счастье себе подобных!

– Скажите мне, кто они, скажите! Кто мечтает сорвать мир? Я желаю знать имена этих негодяев!

– Нет, я не могу… Правда много хуже, чем вы способны себе представить!

Страшное подозрение шевельнулось в голове Круна. Из памяти возникли события и образы – и родился протест, которого не ждала София. «В конце концов, – подумалось Круну, – эту женщину я знаю немногим более месяца, да и знаю ли? Я вижу её – но не знаю! Она всегда разная, лишь богам ведомо, когда она бывает настоящей. Быть может, мой Варг прав насчёт нее, а это я, старый волк, выжил из ума?»

– Хороша ли правда, плоха ли правда, я желаю знать её, – холодно молвил герцог. – Скажите мне то, что вы называете правдой, или я уйду. Мы, галлы, привыкли говорить без обиняков.

«Ты колеблешься, – думала София, внимательно изучая Круна, незаметно для него, – и это нормально. Ты должен сомневаться – через сомнения ты постигнешь истину. Но если я скажу правду сейчас, ты отторгнешь её. Нет, пока рано»

– Помните тех плебеев вчера на Форуме, что спровоцировали вас?

«А-а-а, дьявол! Варг так и знал, что она о них вспомнит! Неужели подстроено? О, страна лжецов и интриганов!»

Герцог быстро кивнул.

– Стало быть, ваше сиятельство, это юнцы-простолюдины так расстроили вас?

От княгини не ускользнула нотка сарказма в его голосе.

– Отнюдь, ваша светлость. Не юнцы – но их истинный хозяин.

В глазах Круна появился интерес. София продолжала:

– Их хозяин нынче навещал меня, незадолго до вашего прихода. Этот человек силён и влиятелен. Он мой самый заклятый враг. Он мечтает погубить меня и всё, что связано с моим именем. А значит, и вас. Это он подослал молодого Интелика и его свору. Этот страшный человек хотел получить фотоснимок, уличающий меня… – она замялась, потому что знала: если фраза останется недосказанной, Крун поймет её лучше. – И он добился своего! Нынче утром он шантажировал меня этим снимком. О, простите, я забыла назвать вам его имя…

– Не затрудняйтесь, – усмехнулся Крун, – мне оно известно. Это сенатор Корнелий Марцеллин, брат вашей матери.

София Юстина вздохнула и развела руками:

– Да, он мой дядя – но он ненавидит меня.

– Позвольте, угадаю, почему. Он хочет стать правителем. Первым министром. Убрав вас, он им станет. Так?

– Увы… Мне очень стыдно за моего дядю, герцог.

«Варг был прав, – с чувством горечи в душе утверждался в своем подозрении Крун. – Она надеется и дальше водить меня за нос. Как я мог ей поверить? Видать, коварные аморейские боги заморочили меня… Наивный старый волк! С этими богами и с этими людьми говорить можно лишь на языке клинка – другой язык они не понимают!»

– И это всё, зачем вы меня позвали, княгиня? Вы извинились за дядю – что дальше?

«Наивный старый волк, – подумала София, – тебе настолько отвратительны наши интриги, что ты даже не желаешь разбираться, на чьей стороне правда. Тебе кажется, что правды нет нигде. О, неужели непонятно: если и когда дядя Марцеллин прорвётся к власти, он попросту раздавит ту куцую свободу, которую мне удалось для тебя сохранить!»

– Ваша светлость, – сказала она, – я хочу, чтобы вы знали: Корнелий Марцеллин не был бы так опасен для дела мира, если бы не нашёл сильного союзника в лице вашего сына.

Герцог Крун побледнел. Подсознательно он ожидал услышать от этой женщины обвинения в адрес Варга – и всё же упоминание имени сына рядом с именем лукавого аморийского политика показалось Круну глубоко оскорбительным.

– Это ложь, – проговорил он, – у моего Варга с вашим Марцеллином не может быть ничего общего.

– Вам хорошо известно, что связывает их: неприязнь ко мне и желание расстроить хрупкий мир между нашими странами.

– Снова ложь! Не путайте меня. Да, Варг мечтает о свободе, это правда. К вам лично не испытывает никаких враждебных чувств. Он уважает вас, я точно это знаю. Ну, а мир с Империей он жаждет отвоевать силой оружия!

«Любопытно, – подумала София Юстина, – я слышу голос прежнего Круна, Круна Свирепого. Значит, какие-то молекулы его души так и не покорились воле властительной Нецесситаты. О, несносный варвар!»

– У меня и в мыслях не было обвинить вашего сына в сговоре с сенатором Марцеллином. Я имею цель сказать иное: ваш сын и мой дядя способствуют друг другу невольно. Мы с вами на одной стороне – они на другой, враждебной нам. Увы, герцог, это так!

Герцог вскочил с кресла, лицо его пылало: даже самое мягкое обращение со стороны молодой хозяйки более не могло сдержать клокочущего в его душе пламени гнева, горечи и запоздалого раскаяния.

– Ну, довольно! Я ухожу! Клянусь богами, не удерживайте меня, иначе… иначе вы услышите правду, которая не понравится вам, сиятельная княгиня! Я ухожу – и покидаю Миклагард! Меня здесь больше ничего не держит! Довольно с меня ваших чудес! Домой, в Нарбонну! Домой!

Тремя гигантскими шагами Крун достиг двери кабинета и уже взялся за золотую ручку, когда услышал слова Софии:

– Ну, что же, герцог, вы сами развеяли мои сомнения. Долой, дружба, – да здравствует священный долг! Вы решили вернуться домой – не смею вас задерживать. Но в память о нашей дружбе, которую вы презрели, я предупреждаю вас: ваш сын в Нарбонну с вами не вернётся.

Лицо, которое обернулось к ней, походило на маску разъярённого языческого бога. «Донар, – мелькнуло в голове Софии, – истинный Донар во плоти! Ему только молота не хватает»

– А что же будет с моим сыном? – прогремел Крун.

– Принц Варг, ваш сын, подвергнется аресту и предстанет перед судом.

Эти слова были сказаны ледяным тоном, тоном человека, уверенного в себе до предела и никогда ничего не боящегося. На самом же деле Софию Юстину пронзил страх – ибо поистине страшен был в гневе Крун Свирепый, надвигающийся на нее. «Он может меня убить, – вдруг поняла она, – он дикий варвар! В душе его лишь гнев клокочет и вовсе нет рассудка! Нужно позвать на помощь!»

– Посмеете кликнуть подмогу, и я вас убью, – выговорил Крун. – Никто вам не поможет, покуда мне не поклянётесь, что с головы моего единственного сына ни волосок не упадёт! Вы слышите – клянитесь кровью Фортуната – иначе вам конец, княгиня! Не посмотрю, что боги создали вас женщиной – мне нечего терять: честь рыцаря продал за подлый мир, жизнь под ярмом Империи недорога мне, лишь сын остался у меня, его я не отдам Империи на растерзание, нет, не отдам, не ждите – не отдам!..

«Держись, София! – донесся из глубин души бестрепетный голос. – Это его агония! Ты победишь! Смелее наступай!»

София Юстина поднялась с кресла, и скрестив руки на груди, гордо встала перед варваром.

– Клянусь кровью Фортуната, – глядя прямо в глаза ему, молвила она, – ни один волос не упадет с головы принца Варга иначе как по воле герцога Нарбоннского, его отца и господина!

Крун опешил; а она, не давая ему времени на раздумья, развивала наступление:

– Нынче ночью ваш сын совершил тяжкое преступление против нашей великой державы. Взгляните сами, – она схватила со стола какие-то бумаги и предъявила их герцогу.

Это оказались фотографии, целый альбом фотографий. Сначала Крун увидел некое жилище в горах, снаружи и изнутри, таинственные знаки и символы, очевидно, магические. Далее его взору предстал снимок с обугленными черепами; подле черепов стояли двое – неприятный тщедушный старик и юноша, вернее, молодой человек, такой же хлипкий и несимпатичный. На следующем снимке Крун увидел их в зале имперского суда. Ещё на нескольких фото старик и юноша представали в соседстве с отрубленными головами, руками, половыми членами, с дьявольскими символами, какими-то склянками крайне омерзительного вида, с потрепанными чародейскими книгами – и так далее. Завершал зловещую подборку снимок, живописующий обоих прикованными к каменному столбу.

– Что это? Зачем? – прошептал Крун. – Кто такие эти колдуны?

София ткнула пальцем в последнее фото.

– Здесь вы видите место преступления вашего сына. Минувшей ночью, втайне от вас, принц Варг выпустил на свободу еретиков Ульпинов, слуг дьявола, злодеев, чьё имя внушает страх и ненависть любому…

– Ложь!! – взревел герцог, отбрасывая альбом. – Тысячу раз ложь! Вы подстроили всё это! Вы или по вашему приказу! Вам не удалось заполучить моего сына – и вы замыслили сгубить его! Так нет же, не бывать!..

– Это правда, – хладнокровно молвила княгиня, понимая, что малейшая дрожь в её голосе погубит всё дело; нет, лишь решительным наступлением она сломает последние бастионы в душе тяжелораненого старого волка.

– А где на этих снимках Варг? Его мне покажите! Его здесь нет!

– Уж не думаете вы, – с ледяной усмешкой ответила София, – что принц Варг нарочно пригласил фотографа, дабы тот запечатлел для истории его злодеяние? О, нет, он всего лишь жаждал погубить меня – и вас со мною заодно. Всё, что сказали вы, всё истинно и справедливо, да с точностью до наоборот: ваш сын не смог словами совратить отца с дороги мира – вот отчего решился он на злодеяние!

– Ложь! Ложь! Ложь… – шептал герцог; лицо его стало землистого оттенка.

София взяла со стола другой бумажный лист и показала его Круну.

– Это отпечатки пальцев, обнаруженные на цепях душегубителей Ульпинов. Отпечатки принадлежат вашему сыну. Кроме того, имеется свидетель…

– Ложь!.. Подделка! А ваш свидетель – наймит, раб или плебей с душонкой рабской, – простонал Крун.

«Ты почти угадал, – мысленно усмехнулась она, – вот только сыну твоему сыграть на репутации Интелика не удастся: любой простолюдин из Амории нашему священному суду стократ дороже, ближе и роднее любого варварского принца»

– Думайте что угодно, – жестко проговорила София Юстина, – однако для нашего правосудия улик более чем достаточно. Ваш сын совершил преступление, для которого нет иммунитета и смягчающих вину обстоятельств. Принц Варг будет арестован и подвергнут допросу с пристрастием, так как дело касается государственной ереси. Признается он или нет, неважно: лишь одна кара ждет его – смерть!

– Никогда! – захрипел герцог Крун, занося руку для удара. – Никогда тому не бы…

Княгиня София отпрянула – однако это импульсивное движение оказалось излишним. Глаза герцога выпучились, тело пронзила конвульсия – и он рухнул к ногам княгини.

– О, нет… – простонала она и бросилась из кабинета с криком: – Врача, скорее, врача! Всех моих врачей – немедленно, ко мне!!

* * *

148-й Год Химеры (1785),

день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Марцеллинов

– Дочь моя, – начал князь Корнелий Марцеллин, – ты знаешь, как я люблю тебя…

Доротея кивнула: да, она знала, как он её любит – как дочь и как женщину; больше, чем её, отец не любит никого, кроме самого себя; о своеобразной любви отца к Софии Юстине она не знала ничего.

– …И потому для меня будет величайшим несчастьем расстаться с тобой.

Девушка затрепетала; преданной рабыней своего отца она была столь долгое время, наверное, с самого детства, и настолько привыкла к своей роли, что перспектива расстаться с отцом-господином пугала её по-настоящему. Отец безраздельно царил в её жизни и наполнял эту жизнь смыслом; возможна ли её жизнь без отца, она не знала и не хотела узнавать.

– Ради Творца и всех великих аватаров, господин, – взмолилась Доротея, – не шути со мною столь жестоко! Я лучше сделаю тебе приятно…

Она потянулась к отцу, туда, где под халатом уже привычно прорисовывалось жаждущее естество – но отец мягко отвел руку дочери.

– Когда-нибудь это должно было случиться, Дора, – с грустью сказал сенатор. – Тебе уж восемнадцать, а это самое время для девушки выходить замуж. Женитьба, если разобрать по правде, хотя и зло, но необходимое зло, как сказал в своё время Менандр.

– Нет, ради всего святого, господин! Я никого не люблю так, как тебя! Я не хочу замуж…

– Ты захочешь, – ласково, но настойчиво возразил он, – ибо того желаю я, отец и господин твой. Во имя любви ко мне ты полюбишь другого мужчину. Я облегчу тебе задачу, указав, кого именно тебе надлежит полюбить. Конечно, любить его ты будешь не так, как меня… Он будет называться твоим мужем.

– Позволь мне уйти, господин. Я не могу слышать, что ты говоришь.

– Сядь, глупая! – рявкнул князь Корнелий; дочь, напуганная вспышкой его гнева, послушно опустилась на скамейку у его ног, а он продолжил: – Я выбрал для тебе редкого мужа. Он молод, он храбр и силён, он умён, он красив, как бывает красив первозданной красотой, дарованной самими богами, дикий зверь – лев или, вернее, вепрь. Он – воплощение мужчины. Он – истинный Геракл для тебя, моя Геба! Он будет оберегать и защищать тебя. А если нет, – Корнелий Марцеллин скривил губы в жестокой усмешке, – тогда я сокрушу его своими молниями29! Но пока… пока этот человек мне нужен – и я его заполучу, через тебя, родная!

– О, господин… – заплакала Доротея.

Отец нежно погладил её каштановые волосы.

– Ты у меня красота ненаглядная, Дора. Принц Варг женится на тебе и станет моим зятем.

Она с ужасом воззрилась на отца. «Это всего лишь страшный сон», – прочел он в её глазах.

– Не бойся, родная. Ничего, что он варвар. У него характер зверя, но тебе хорошо известно, как укрощать диких зверей: я тебя научил. Я берег и лелеял тебя. Пришло время отблагодарить отца за его труды.

– Что… что я должна сделать?

– Ты ответишь «да» на предложение Варга. Вначале он, я думаю, возненавидит тебя. Тебе придётся пройти через это. Угождай ему, как только можешь. Стань ему верной женой. Доставляй ему наслаждение в постели, как доставляла мне – но будь осторожна: варвар, по всей видимости, сущее дитя в искусстве любви. Не испугай его! Он не полюбит тебя, если увидит в тебе блудницу. Роди ему ребенка, и чем скорее, тем лучше. Я хочу, чтобы это был сын. У Варга уже есть один сын, но это конкубин, бастард, а нужен законный наследник. Сын свяжет Варга с тобой и со мной. Стань ему не только женой и матерью его ребенка, но и подругой, которой он доверит свои сокровенные тайны. Ты понимаешь меня, Дора?

– Да, мой отец и господин, – прошептала девушка.

– Умница, – кивнул сенатор. – Итак, ты должна стать Варгу преданной женой, любовницей, подругой. Его жизнь должна стать твоей жизнью. Его пристрастия – твоими пристрастиями. Его цели – твоими целями. Так ты завоюешь его. А теперь главное, – князь Корнелий наклонился к уху дочери, как будто в его собственном дворце их могли подслушивать. – Герцог Крун, отец Варга, – человек Софии. Я не хочу, чтобы он оставался герцогом и дальше. Я хочу, чтобы герцогом Нарбоннским стал твой будущий супруг.

– Я… мне придётся отравить Круна, да, господин?

– Нет, нет, что ты, родная! Никаких убийств, особенно с твоей стороны! Запомни: твой образ – жена, во всем следующая за мужем, жена, которая не сделает и шагу помимо воли мужа, этакая безобидная овечка. Твое дело – соглашаться с Варгом во всем, что касается его ненависти к нашей державе…

– О-о-о…

– Не бойся, Дора, это не измена. Напротив, благодаря тебе наше влияние в Галлии укрепится; но произойдёт это не сразу, а тогда, когда я возглавлю имперское правительство… Пока же ты должна укреплять Варга в его преданности свободе. Vita sine libertare, nihil!30 Ему кажется, что свобода его родины и покровительство Империи несовместимы. Это хорошо! Он наивен, прямодушен, благороден – но далеко не дурак, поэтому будь осторожна. Очаруйся его страной; пусть он поверит, что твоя душа, как и его, алчет свободы! Такое родство душ сблизит тебя и его, а поскольку у него среди женщин нет друзей и поскольку женщина-друг нужна всякому великому мужчине, он начнёт доверять тебе свои тайны.

– Но как я стану передавать тебе их из Галлии?

Сенатор беззвучно рассмеялся.

– Мне не нужны его тайны. Мне нужно, чтобы он, борясь за свободу родины, за свободу друзей, жены и свою собственную, поднял бунт против родного отца, против Круна, и сверг его, а сам стал герцогом! Видишь ли, Дора, герцог Крун, согласившись поклониться нашему Божественному императору, и так настроил против себя собственный гордый народ. Теперь для успеха восстания свободолюбивым галлам нужен лишь хороший вождь. Если принц Варг станет таким вождем и одержит победу, я буду тобою доволен. Вернее сказать, очень доволен. Я буду в совершеннейшем восторге, Дора!

– А я? Что будет со мной, когда это случится?

– Родная моя, – целуя дочь в ухо, задушевно молвил князь Корнелий, – когда это случится, с тобой будет всё, что ты захочешь! Поверь мне, своему отцу и господину, – разве я когда-либо лгал тебе, моя любимая?

– И я смогу вернуться к тебе, мой господин?

– Сможешь, родная.

– О, я так тебя люблю! – всхлипнула несчастная Доротея. – Я всё сделаю, как ты велишь.

– Знаю, родная, – улыбнулся сенатор, – я воспитал чудесную дочь. Пожалуй, даже лучшую, чем Тит Юстин, – добавил он после некоторого раздумья.

Разговор с дочерью поднял настроение князю Корнелию, и князь вдруг решил сделать Доротее подарок, о котором она просила его много лет, но он ей упорно отказывал.

– Родная, – шепнул он ей на ухо, – сегодня у тебя будет праздник: я возьму тебя спереди.

Доротея, которой любящий отец с самого её детства давал уроки наслаждений, умудряясь оставлять при этом девственницей, в радостном изумлении смотрела на него.

– Не хочу, чтобы настоящей женщиной тебя сделал грубый варвар с Севера, – пояснил князь Корнелий. – Я сам проложу ему дорогу!

Затем он вызвал своих рабов: чернокожего лестригона-людоеда Гуллаха, настоящего циклопа (одноглазый Гуллах был раза в два выше своего рослого хозяина); амазонку Ясалу, также с кожей цвета эбенового дерева – она превосходила сенатора на две головы, но он ценил её не за рост, а за силу, верность и жестокость, почему и звал не Ясалой, а Суллой; ещё он позвал миниатюрную китаянку Вэй, которая была истинной богиней наслаждений, и диковинного человечка по имени Улуру, это был карлик непонятного происхождения, краснокожий, с шерстью и мелкой чешуёй, а ещё Улуру имел гибкий хвост, который играл заметную роль в любовных играх.

Эти четверо экзотических персонажей были постоянными участниками извращённых оргий князя Корнелия и его злосчастной дочери. Как виртуоз конспирации, сенатор исхитрялся скрывать свои оргии не только от благовоспитанного аморийского общества, но и от родной жены, от друзей, от слуг, в общем, ото всех, кроме самих участников. Оргии всегда происходили в запретной комнате дворца; ключи от неё сенатор всегда носил с собой; комната была изолирована от окружающего мира так, что самое чуткое ухо, прильнув к входной двери, не услышит ни единого звука даже в самый разгар вакханалии. Князь Корнелий, разумеется, отлично понимал, что стоит кому-нибудь проведать, чем занимается потомок Фортуната-Основателя в запретной комнате и каким наукам обучает собственную дочь, – как карьере, репутации, да и самой княжеской жизни придёт конец. Оргии с дочерью и четвёркой уродливых рабов-экзотиков привлекали Корнелия Марцеллина той непомерной наглостью, в которой находят для себя последнее наслаждение люди, растратившие свой человеческий облик в надежде дать выход неуёмной, но, увы, невостребованной энергии.

Сенатор поклялся самому себе священной княжеской клятвой, что ноги не кажет в запретную комнату, как только переселится из родового дворца Марцеллинов в Квиринальский дворец.