Читать книгу Наследники Рима. Все романы цикла «Божественный мир» в новом и полном издании - Борис Толчинский - Страница 7

148-й Год Химеры (1785),

14 октября, Темисия и её окрестности

Как и говорил герцог, в момент, когда башенные часы Пантеона пробили десять, к павильону на берегу Квиринальского озера подкатила большая карета, запряженная тройкой белых гераклейских скакунов. На дверцах кареты красовалась выложенная платиной и серебром греческая буква «Ф» с двойной короной, которая символизировала кесарское достоинство. Рядом сверкал грозный герб Дома Фортунатов, являвшийся одновременно и государственным гербом всей аморийской державы: распростёрший крылья римский орёл на земном шаре.

Крун, и прежде наслышанный о сверхъестественной пунктуальности имперской аристократии, лично встречал великородного гостя; принц Варг стоял рядом с отцом. Облачены были герцог и его наследник в модные бордовые накидки без пояса, богато украшенные мехом, поверх коротких бархатных курток с разрезами на рукавах.

Золотая дверца отворилась, и на плиты мощёного мрамором двора легко спрыгнул высокий, ладно сложенный мужчина средних лет. Калазирис чистейшего белого цвета, расписанный жемчужными нитями, идеально сидел на нём; белые колготы чуть выше колен были заправлены в узкие сапоги с перламутром. На голове мужчины лежал лилейный клафт; его украшала золотая кокарда в виде изготовившегося к прыжку кентавра.

Сияя доброжелательной улыбкой белоснежных зубов, мужчина быстрым, уверенным шагом подошел к герцогу, протянул ему руку и изрёк слова древнего римского приветствия:

– Если ты здоров, то и я здоров, мой друг!

Изумлённый таким открытым обращением со стороны этой великоважной особы, Крун на мгновение замешкался, затем всё же пожал протянутую руку и поклонился:

– Рад приветствовать Ваше Высочество от себя и сына.

Кесаревич Эмилий Даласин перевёл взгляд на Варга и протянул ему руку.

Принц же, с брезгливой неприязнью ожидавший явления какого-нибудь хлипкого верзилы либо, напротив, оплывшего жиром коротышки, с ног до головы увешанного драгоценными безделушками, был удивлён истинным обликом императорского внука ещё сильнее, чем сам герцог Крун. С первых мгновений Варг ощутил слабую, но достаточно ясную симпатию к этому человеку. Движимый ею, он пожал протянутую руку кесаревича Эмилия. Рукопожатие оказалось по-настоящему мужским, ничуть не церемонным; казалось, отпрыск Фортунатов с самого начала задался целью сокрушить естественный барьер, отделяющий членов священной императорской династии от прочих смертных.

– Для нас большая честь, Ваше Высочество… – начал было Крун, но кесаревич с добродушной улыбкой остановил его:

– Ради Творца и всех великих аватаров, герцог! Я ехал к вам в надежде, что хоть вы-то, варвары Европы, не станете общаться со мной языком скучного имперского официоза!

Он ещё что-то говорил насчёт дружбы и неформального характера своего визита, но принц Варг его уже не слушал: слабая симпатия, едва родившись, тут же испустила дух. «Для этих господ Ойкумены мы всегда будем варварами, людьми третьего сорта, вернее даже, недочеловеками, – с тоской и злостью думал принц. – Он разговаривает с нами точно чадолюбивая нянька с неразумной детворой»

Тем временем кесаревич Эмилий пригласил Круна и Варга занять отведённые им места в карете, и вскоре обещанная галлам экскурсия по имперской столице началась.

А часом прежде к павильону на берегу Квиринальского озера неожиданно подкатила другая карета, отделанная красным бархатом и украшенная гранатами, гиацинтами и кораллами. На дверцах сияла рубиновой вязью латинская геральдическая буква «J» с одинарной короной, знак княжеского дома Юстинов.7 Из кареты, одетая в подчеркнуто скромное тёмно-каштановое платье до щиколоток, вышла София Юстина. С разрешения герцога она пригласила дочь Круна, принцессу Кримхильду, совершить «женскую экскурсию» по Темисии, и сама обещалась быть у принцессы провожатой. Крун, недолго думая, согласился: он был достаточно умён для того, чтобы оценить степень дружеского участия дочери первого министра в его делах.

Если бы в то утро нарбоннский герцог знал, – или хотя бы догадывался, – к каким последствиям приведёт эта как будто невинная «женская экскурсия», он бы, наверное, счёл за благо немедленно отослать свою дочь домой, в Нарбонну, а то и бежать отсюда вместе с ней.

* * *

– А теперь посмотрите налево, дорогая: мы проезжаем Императорский Университет, я закончила его десять лет тому назад.

Княгиня София высунулась из окошка кареты и помахала рукой студентам, спешащим по Княжеской улице к комплексу приземистых зданий с ионической колоннадой. Студенты, узнав Софию, заулыбались, прокричали ей приветствия и помахали в ответ.

Принцесса Кримхильда наблюдала эту сцену с тихой завистью. Ей очень нравились все эти люди, амореи. Они ей сразу понравились, как только она их увидела: этих и других, прежде. Они были веселы, вежливы, не в пример её соотечественникам, приятны в обращении, с ними было бы легко водить знакомство – если бы не пугающая разница обычаев; она, эта разница обычаев, могла проявиться в самый неподходящий момент, заставляла краснеть и, стыдливо опустив глаза, признаваться в собственной ущербности.

Экскурсия только началась, а принцесса, напряжённая, как струна, приунывшим взором смотрела в окно. Её облачение составляли длинная рубаха-платье цвета предсумеречного неба, с широкими рукавами, и шерстяной плащ, вышитый изображениями солнечного диска с расходящимися от него лучами; плащ был накинут на голову, а белый платок-барбетт, туго обвязанный вокруг шеи, закрывал не только шею, но и подбородок.

Проехав проспект Астреи, карета углубилась в Княжеский квартал. Здесь, в самом центре Старого Города, стояли дворцы высшей знати, древнейших патрисианских родов, берущих начало от детей Фортуната-Основателя. Вскоре показалась обширная усадьба, окруженная витой чугунной оградой; в глубине усадьбы возвышался пятиэтажный беломраморный дворец античного типа с пропилеями и широкой лестницей на второй этаж. Венчала дворец изящная беседка-талос с правильным, в форме полусферы, куполом.

Карета ненадолго задержалась перед воротами с геральдической буквой «J», а также с совой, фамильным гербом дома Юстинов, затем ворота отворились, пропускаю карету во двор. Карета сделала круг мимо золотой статуи величественного мужа, поднимавшейся посреди фонтана в центре обширного двора. Муж, облачённый в римскую консульскую тогу, стоял в горделивой позе, скрестив руки на груди, и опирался правой ногой на склоненную голову какого-то бородача в рабском торквесе. Голову мужа венчал шлем в форме орла с распростертыми крыльями. Золотая статуя, омываемая тонкими струями воды, произвела на принцессу Кримхильду настолько сильное впечатление, что она решилась спросить Софию, кто этот человек.

– Мой далёкий предок Юст, младший, но любимый сын Великого Фортуната, основатель нашей княжеской династии, – с гордостью ответила София. – Юст стал консулом-правителем ещё при жизни отца и много сделал для упрочения Империи.

Кримхильда поняла, что имеет в виду любезная хозяйка, и не стала спрашивать, кто тот бородач, чью голову попирает нога любимого сына Фортуната, – тем более, этот бородач подозрительно смахивал на её отца, герцога Круна.

У пропилей карета остановилась.

– Дорогая принцесса, – сказала гостье София Юстина, – я имею честь пригласить вас в фамильный дворец моего рода. Обещаю, вас ждёт приятный сюрприз! Я знаю, вы обожаете сюрпризы!

И хотя принцесса Кримхильда ни разу не заикалась в присутствии княгини Софии о своей склонности к приятным сюрпризам, удар попал в точку: в печальных глазах принцессы промелькнула искра любопытства.

«То ли ещё будет!», – мысленно усмехнулась София – и повела гостью во дворец.

Всюду, где они проходили, было полным-полно челяди. Кримхильда слышала перешептывания: «Молодая госпожа приехала…», волной катившиеся впереди них. Слуги кланялись, какие-то люди в свободных и богатых одеждах подбегали к Софии, та на ходу раздавала им указания. Одному из них она быстро бросила:

– Приготовьте мой мобиль и подайте его к главному входу.

София и Кримхильда закончили переход по дворцу в обширной палате, заставленной какими-то приспособлениями, шкафами и ларчиками и более всего напоминавшими театральную гримёрную. Из-за ширмы вдруг выскочил полный человечек с лоснящимся лбом и крючковатым носом, поклонился молодой княгине и застыл, ожидая распоряжений. София подозвала человечка к себе и прошептала ему на ухо несколько слов на незнакомом Кримхильде языке. Человечек с профессиональным интересом взглянул на принцессу, которую сперва как будто не заметил, затем по губам его пробежала улыбка, заставившая Кримхильду покраснеть.

– Будет исполнено, моя госпожа, – сказал человечек по-аморийски.

– Дорогая, – сказала София Юстина, – познакомьтесь с мастером Давидом, моим цирюльником.

– Очень рада, – прошептала Кримхильда, опустив глаза.

– И я очень рад, моя красавица, – благодушно заявил человечек.

София рассмеялась.

– Вы не стесняйтесь моего Давида, дорогая. По рождению он стоит намного ниже вас. Он иудей, родился девятым ребенком в бедной семье, отчего был продан в рабство. Мой отец как-то купил его, чтобы воспитать домашнего служку. Когда у Давида обнаружился художественный дар, отец отдал его на обучение дворцовым цирюльникам. И вскоре Давид превзошёл их в искусстве.

– Вы льстите мне, моя госпожа, – в приятном смущении пробормотал цирюльник.

– Отец подарил мне Давида к моему пятнадцатому дню рождения. А два года назад я дала ему вольную.

– У вашего сиятельства великодушное сердце, – вставила Кримхильда.

– Ну, ещё бы, – хмыкнула София, – мне потребовалось всё моё великодушие, чтобы отпустить на волю человека, который сэкономил мне не одну тысячу солидов, а отец заплатил за его содержание только лишь сто солидов; я же получила Давида и вовсе бесплатно! Хотя, с другой стороны, никто не заставлял меня его освобождать. Во всяком случае, даже получив вольную, мастер Давид предпочёл остаться у меня в услужении.

– А как иначе! – всплеснул руками Давид. – Найдётся ли на целом свете лучшая госпожи, чем вы?

– Старый мошенник! Ты прекрасно знаешь, сколь нелегко иудею-вольноотпущеннику заиметь собственное дело в Темисии. Конечно, тебе лучше жить у меня, на всём готовом!

Пока шёл такой разговор, мастер Давид занимался довольно странной работой: он укутывал зеркала бархатными покрывалами.

– Дорогая принцесса, оставляю вас в умелых руках моего достойного слуги. Исполняйте всё, о чем он вас попросит.

– А вы?.. Вы меня оставляете? – испуганно спросила Кримхильда.

– Ненадолго, – мягким, чарующим голосом промурлыкала София. – Я скоро вернусь. Итак, слушайтесь мастера, доверяйтесь ему! Он подарит вам сюрприз, о котором я упоминала.

Чуть не насильно усадив нарбоннскую принцессу в глубокое кресло, София Юстина плутовато подмигнула верному слуге и вышла.

* * *

Час спустя она вернулась в комнату цирюльника. Помимо Кримхильды и мастера Давида, здесь появились младшие служки, ассистенты мастера.

– Ну, вот и я!

Принцесса Кримхильда посмотрела в её сторону и обомлела. Голос казался знакомым, но женщину было не узнать.

Выступала София в ярко-красных сандалетах на очень высоком и тонком каблуке; казалось удивительным, как вообще ей удаётся переставлять ноги, ведь ходила она почти что на кончиках носков. Выше подошвы и до самого таза ноги были совершенно открыты; едва заметная, скорее символическая, юбка из блестящей чёрной кожи плотно облегала совершенные бедра и ягодицы; сверх того, по бокам юбку рассекали глубокие разрезы, заканчивающиеся лишь на поясе у талии. Этот пояс из белой кожи скрепляли изящные пряжки в виде крылатого коня, Пегаса, высеченного из цельного пиропа и оправленного в золото. Выше пояса, сливаясь с ним, шла белая, словно алебастровая, полоска обнаженного тела. Второй пояс, такой же ярко-красный, как и сандалеты, обтягивал тело под грудью. Он удерживал роскошную рубаху из карминного атласа; на груди эту короткую рубаху скрепляла единственная фибула-застёжка в виде камеи всё того же аватара Пегаса, небесного покровителя Софии Юстины. Ворот атласной рубахи лежал свободно, обнажая тонкую, как у лебедя, шею.

Удлинённое лицо с острым волевым подбородком было отмечено печатью врожденного аристократизма, прелесть его лишь подчеркивали крохотные серебрянные блёстки, рассыпанные по нему. Главными украшениями этого лица были, конечно же, огромные чёрные глаза, подведенные сурьмой и перламутром, и изумительно очерченные губы; яркий карминный их цвет удачно дополняли блёстки, создавая ощущение высокой чувственности. Блестящие смоляные волосы были уложены курчавыми волнами, а скрепляла их золотая княжеская диадема с танцующим Пегасом. Наконец, на запястьях атласная рубаха была заправлена в перчатки всё того же карминного цвета, обтекавшие длинные изящные пальчики подобно второй коже.

Княгиня София прошлась по комнате перед изумленным взглядом нарбоннской принцессы, давая себя рассмотреть со всех сторон. Не в силах сдержать лавину чувств, Кримхильда издала долгий «О-о-ох!» и закрыла глаза.

– Ну, что ж, мастер, я вижу, вы заканчиваете, – как ни в чем ни бывало произнесла София Юстина. – Это значит, что скоро мы будем готовы отправиться в город.

Кримхильда едва отворила глаза и чуть слышно прошептала:

– Вы… вы собираетесь так… в таком виде… – и замолчала, густо покраснев.

«В таком виде» женщина у галлов считалась бы голой, – вот что постеснялась сказать принцесса своей обворожительной хозяйке.

София Юстина пожала плечами.

– Разумеется, моя дорогая, разумеется! А как же, по-вашему, следует одеваться для светской прогулки?

Этот вопрос заставил Кримхильду покраснеть ещё больше, если это было вообще возможно. Затем она представила, как будет выглядеть рядом с этой ошеломляющей женщиной в её более чем смелом и соблазнительном наряде, и сложная гамма чувств, от стыда и страха до зависти, обиды и возмущения, привела принцессу в полнейшее замешательство. Она уже раскрыла рот, – впрочем, она его и не закрывала с того момента, как увидела новый наряд Софии, – чтобы со всей доступной ей вежливостью и твёрдостью отклонить предложение любезной хозяйки, но та опередила её.

– Мастер Давид, – сказала княгиня, – если ты закончил, открой зеркала. Пора явить нашей дорогой гостье её истинную красоту!

Ещё некоторое время прошло, прежде чем София и её цирюльник-модельер совместными усилиями, с помощью духов и нюхательной соли, привели в чувство потрясённую своим новым обликом принцессу.

В зеркале на неё смотрела утончённая красавица с длинными, распущенными до самой талии платиновыми волосами. Голову венчал странный убор, похожий одновременно и на диадему, и на обруч, каким любила скреплять волосы северная богиня Фригг, супруга Вотана; убор украшал огромный, величиной с кулак, смарагдовый камень. В ласкающей взор светло-зеленой гамме было выдержано и остальное одеяние: во-первых, длинное, до пят, гофрированное атласное платье, или, скорее, широкая накидка, расшитая золотой каймой; она прикрывало плечи и руки до локтей; далее руки оставались обнажёнными, если не считать большие, но изящные яшмовые браслеты на запястьях и такие же, как у Софии, перчатки из тончайшей кожи, только не карминного, а смарагдового оттенка. У талии накидку скреплял золотой пояс с пряжкой в виде камеи аватара Химеры. Прекрасно вылепленные ноги подчеркивались воздушными колготами того же оттенка; внизу эти колготы незаметно переходили в туфельки на предусмотрительно низком каблуке.

– О, не-е-ет, – простонала принцесса Кримхильда, едва обретя способность говорить. – Что вы со мною сделали?

София Юстина от души рассмеялась.

– Ровным счетом ничего, дорогая: мы всего лишь подчеркнули задумку Творца, создавшего вас такой, какая вы есть! Как можно было столь жестоко заставлять страдать ваше прекрасное тело в оковах этих грубых и безвкусных рубищ? – тоном, исполненным искреннего негодования, вымолвила она, презрительно кивая на одежды, в которых Кримхильда явилась сюда.

– Ой, – только и могла всхлипнуть принцесса, с трепетом глядя на собственное отражение в зеркале.

Между тем, княгиня София продолжала свой наглядный урок:

– Мы с вами женщины, мы молоды и красивы. Творец создал нас такими, чтобы мы могли наслаждаться жизнью. Бежать от радостей жизни, от собственной красоты, от счастья, от улыбок, от восхищенных мужских взглядов есть ни что иное как бунт против священной воли всемогущего Творца! Да-да, милая, именно так! Скрывая свою красоту, вы, тем самым, бросаете дерзкий вызов Создателю и его посланцам в мир людей, великим аватарам, следовательно, впадаете в ересь!

Принцесса Кримхильда побледнела на глазах.

– Я впадаю в ересь? – испуганно переспросила она.

– Вас извиняет лишь то, что вы впадали в ересь неосознанно, – великодушно уточнила София. – Дьявол, как никто иной умеющий искусно прятаться под личинами языческих божков, диктовал вам нормы поведения. Но нынче, когда ваш мудрый отец и вы приняли Истинную Веру, языческие ипостаси Хаоса более не властны над вами! Вы можете нести свою красоту в мир, озаряя его; скажу больше: вы обязаны это делать! Прошу вас, встаньте и пройдитесь; вы почувствуете, как упоительно бьётся ваше юное сердце, – это женщина, самое восхитительное творение Господа, просыпается в вас, моя дорогая!

– Я уже чувствую, как моё сердце готово выпрыгнуть из груди, – прошептала принцесса.

Однако она послушалась свою наставницу и сделала несколько шагов по комнате. Новый наряд безукоризненно обтекал фигуру, ткани ласкали; пожалуй, призналась себе Кримхильда, лишь ласки матери в далеком детстве могли сравниться с нежными прикосновениями этих чудесных одежд… Когда она двигалась, одетые в малахитовые колготы ноги выступали из-под накидки, и сама Кримхильда невольно залюбовалась ими: кажется, она и не подозревала, что её ноги столь красивы!.. Незнакомое ощущение гордости и блаженства волнами разливалось по всему телу, заставляя его трепетать и, тем самым, делая его ещё прекраснее…

– Вот в такие мгновения понимаешь, что прожил жизнь не зря и кое-чему научился, – выдавив слезу умиления, проговорил Давид.

Решив, что мастер, похоже, сделал ей некий особо изысканный комплимент, Кримхильда зарделась и тут же вспомнила об отце.

– Я благодарна вам, ваше сиятельство, – упавшим голосом молвила она, – одни лишь боги знают, как я вам благодарна, но мне придётся нынче же у вас снять сей чудесный наряд.

– Об этом не может быть и речи! – воскликнула София с твердостью в голосе, какую её гостья никогда не слышала женщины: так могли говорить лишь привыкшие повелевать мужчины, вроде её могучего отца.

– Я не хочу ничего слушать, – уже более мягким тоном сказала княгиня. – Невелик грех по незнанию, но страшен грех по умыслу! Кроме того, вы обидите меня, отвергнув мой искренний дар.

Принцесса ошеломленно уставилась на хозяйку.

– Как, вы дарите… вы дарите это?.. дарите мне?

– А как вы думали, – усмехнулась София, – вы думали, я дала вам поносить, покрасоваться перед зеркалом?

– Но как же это… Платье… оно стоит целое состояние! А ещё смарагдовая диадема… Нет, я не могу принять такой дар!

София Юстина вплотную подошла к Кримхильде и, глядя ей прямо в глаза такого же смарагдового цвета, отчеканила:

– Хочу, чтоб вы знали, милая: я достаточно богата, достаточно рассудительна и достаточно независима, чтобы тратить мои деньги когда хочу, как хочу и на кого хочу! К вашему сведению, род Юстинов является одним из самых состоятельных и высокопоставленных в нашем государстве. Что для меня эта диадема? Цена ей, самое большее, сто империалов…

«О, ужас, – промелькнуло в голове несчастной Кримхильды, – сто империалов! Отец никогда не дарил мне ничего больше чем на один серебряный денарий!»

– …А ваш отказ принять мой искренний дар будет равнозначен пощёчине мне, вашему преданному другу; скажите, чем я заслужила подобное к себе отношение?

Тон, которым была произнесена эта тирада, полностью соответствовал её содержанию. Разрываясь между жгучим желанием носить и дальше этот чудесный наряд, боязнью обидеть радушную хозяйку, с одной стороны, и страхом неизбежных последствий, с другой, Кримхильда расплакалась прямо на груди княгини Софии.

Та чуть отодвинулась, чтобы слёзы принцессы не подпортили карминно-атласную рубаху, и с сочувствием проговорила:

– Ну, так что ж вы плачете, моя дорогая красавица?

– Как же мне не плакать, ваше сиятельство? Отец убьёт меня, когда увидит.

София Юстина покачала головой в знак несогласия.

– Вы плохо думаете о своем отце, дорогая. Какой отец не возблагодарит Творца, узнав в своей дочери настолько изысканную красавицу?

– Вы не знаете моего отца. Он не такой, каким вам представляется.

– Понимаю, его светлость прежде дурно с вами обращался. Но, подумайте, принцесса, разве милость, явленная ему богами небесными и богом земным, не может изменить натуру человека?

– Отец меня убьёт, – с уверенностью обреченной повторила Кримхильда. – Или, в лучшем случае, выпорет. Но оставить платье всё равно не позволит.

– Вот что я вам скажу на это, дорогая. Возможно, ваш отец сперва будет удивлён, возможно даже, он выбранит вас сгоряча, – но, поверьте мне, это будет ваша первая победа над предрассудками, низводящими женщину до положения домашнего скота! Отец откроет в вас не только восхитительную красавицу – он найдёт в вас личность! Гнев пройдёт, а гордость останется. Поверьте мне, дорогая Кримхильда, герцог Крун будет гордиться вами! Когда-то нужно сделать первый шаг. Нет лучшего времени для такого шага, чем сегодня, здесь, в Темисии, когда предрассудки рушатся, а рядом с вами ваши новые друзья, готовые вас поддержать!

«Сегодня я неподражаема, – отметила сама для себя София Юстина. – Как замечательно, что отец в своё время не скупился на лучших учителей риторики для меня, а я была прилежной ученицей!»

Действительно, речи хозяйки возымели действие, и уверенность обречённой обратилась у принцессы Кримхильды в решимость обречённой. Сделав над собой усилие, она молвила:

– Будь что будет! Надеюсь, вы окажетесь правы, ваше сиятельство.

– Да будет вам известно, дорогая, я ошибаюсь очень редко, – ответила София Юстина.

Затем они покинули комнату цирюльника; напоследок мастер Давид отпустил обеим женщинам ещё несколько особо изысканных комплиментов. Следуя за хозяйкой по длинным галереям дворца, Кримхильда с завистью и восхищением посматривала на неё, а про себя размышляла: «Как эта женщина смела, свободна и пикантна. Как она умна, самостоятельна, находчива. А ведь у неё тоже есть отец, первый министр. И она всего лишь на два года старше меня – а кажется, будто я ребёнок в сравнении с ней! Ах, почему я родилась в Европе, среди варваров! Родись я княжной, как она, или хотя бы в семье патрисов, я бы могла всегда носить такие платья, ну, может, чуть похуже, танцевать на балах, тратить деньги, делать, что хочу, и сводить мужчин с ума своей красотой… Ах! Господи, она права: я и не знала, как я красива! И всё же она, пожалуй, красивей меня… Одно лишь посмотреть, как ступает она своими точёными ножками».

Вот так размышляла сама с собой принцесса Кримхильда, не догадываясь, что её сокровенные мысли вовсе не являются тайной для княгини Софии Юстины. «Учись, учись у меня, дорогая, – думала в то же самое время София. – Очень может быть, тебе моя наука пригодится. Во всяком случае, я ради этого постараюсь!»

– Ваше сиятельство, могу ли я задать вам вопрос? – внезапно обратилась к ней Кримхильда.

– Разумеется, дорогая. Задавайте.

– Почему вы помогаете мне, ваше сиятельство?

«Она неглупа, – отметила про себя София. – И это замечательно! Окажись она дурой, моя затея была бы безнадёжной! Но теперь от моего ответа, возможно, зависит весь мой путь наверх. Важно ответить так, чтобы она не заподозрила меня в неискренности. Варвары порой бывают очень проницательны»

– Потому что вы мне нравитесь. Но это, признаюсь, не единственная причина.

– Ага! Я так и знала, – прошептала принцесса.

– Вторая причина в том, что я, как никто другой в этой стране, желаю мира между аморийцами и народами Европы. А мир непрочен без личной дружбы между правителями союзных государств.

– Но я же не правитель государства и никогда не буду им! – с удивлением отозвалась Кримхильда.

– Вы дочь правителя, и этого достаточно, – парировала София, а сама подумала: «Да, пожалуй, пока достаточно. Не всё сразу. Нельзя её перепугать». – Наконец, моя дорогая, вы женщина, и я женщина. Вот вам третья причина: я помогаю вам из женской солидарности. Разве этого мало, чтобы увериться в моей искренности?

– О, нет, ваше сиятельство, я вам верю!

«Очень надеюсь, что это так», – подумала София Юстина.

Тем временем они вышли во двор, где их уже ждал личный мобиль дочери первого министра. Мобиль представлял собой вытянутый приблизительно на пять мер в длину и две меры в ширину цилиндр обтекаемой формы, отдалённо напоминающий лодку-плоскодонку, вырубленную из цельного древесного ствола. Мобиль имел приятный серовато-серебристый цвет; вообще, аморийцы, как давно подметила Кримхильда, в согласии со своей верой, в которой каждому аватару соответствовал строго определённый цвет, признавали только однотонные расцветки. Потому, кстати, решила она, София Юстина одела её в зеленые тона, соответствующие аватару Химере, со вчерашнего дня небесному покровителю нарбоннской принцессы.

Мобиль опирался на три небольших колеса: два сзади и одно спереди, там, где обтекаемый конус переходил в горизонтальную иглу, наподобие морского тарана. Спереди, над этим самым «тараном», сверкал стилизованный знак Пегаса. С обеих сторон корпуса располагались по одной дверце с геральдическим символом семейства Юстинов.

София открыла правую дверцу и пригласила гостью внутрь. Кримхильда испуганно попятилась. Да, конечно, в Темисии она видела такие машины, но мысль самой отправиться в путь на мобиле ввергала её в ужас.

– Вы совершили столько решительных поступков сегодня, моя дорогая, – с укоризненной улыбкой заметила София, – что вам не составит труда совершить ещё один. Ну же, залезайте!

Кримхильда зарделась, сделала шаг к мобилю – и остановилась.

– А если… – начала она.

– А если мы разобьёмся, вы хотите спросить? Ну, тогда, я думаю, мы погибнем вместе, – с истинно аморийским фатализмом отшутилась София и прибавила, уже более строгим тоном: – Не заставляйте меня разочаровываться в вас, дорогая.

«А, будь что будет!», – снова подумала Кримхильда; на самом деле в присутствии Софии Юстины она начинала ощущать силу и уверенность, исходящие от молодой княгини, и это очень успокаивало.

Когда Кримхильда заняла место справа, София устроилась рядом. Внутри мобиль оказался меньше кареты. И здесь не было ни кучера, ни слуг – только две женщины; больше места ни для кого бы не хватило. Слева, прямо перед креслом, где сидела София, располагались какие-то кнопки и прочие приспособления, назначение которых Кримхильде не было понятно; а прямо из передней стенки, как раз меж кнопок, вырастал небольшой черный стержень с венчающей его фигурной перекладиной. София положила руки на края этой перекладины и вдавила нечто большими пальцами обеих рук. Кнопки зажглись, превратившись в разноцветные лампочки, затем послышалось тихое жужжание.

– Эта машина поедет, если только за рулем буду я, – пояснила София. – Она имеет встроенный дактилоскоп.

– Понятно, – выдавила из себя принцесса, чтобы хоть что-то сказать.

Безо всякого усилия мобиль сдвинулся с места и мягко покатил к воротам. Челядинцы уже открывали их.

– Мы едем! – в радостном изумлении воскликнула Кримхильда.

– Ещё бы нам не ехать! – усмехнулась София. – Пока сияет над нашей страной Божественный Эфир, мы, аморийцы, будем ездить, летать, плавать куда и когда захотим! Ну, разумеется, если не забудем, как надлежит правильно распоряжаться священной силой.

Чтобы пылевые выбросы гигантского города не повредили дорогие наряды и косметику, София Юстина единственным нажатием какого-то рычага облекла кабину мобиля герметичным стеклянным куполом.

Они выехали из квартала древних дворцов, пересекли проспект Береники и Палатинский проспект. Никуда не сворачивая, мобиль мягко катился по гладкому бетону Княжеской улицы. Как и все улицы в Темисии, Княжеская была строго ориентирована по сторонам света, она шла от северной окраины космополиса до Старой Набережной озера Феб.

Мобиль двигался медленнее конного экипажа: София предоставляла гостье возможность сполна насладиться созерцанием подпирающей небо громады Большого Императорского дворца. Был ясный полдень; хрустальная статуя Двенадцатиликого Бога слепила глаза принцессе Кримхильде.

Большой Императорский дворец стоял на Палатинском холме, – отчего дворец и называют Палатинским, – так что внешние стены почти не загораживали обзора, и представлял из себя грандиозную шестиступенчатую пирамиду, вернее, зиккурат высотой двести десять мер. Чтобы создать впечатление ещё большей высоты и внушительности, колоссальные ярусы-террасы наклонялись вовнутрь, как у пилонов, а трапециевидные окна покрывались черным лаком.

Увлеченная созерцанием этого величественного зиккурата и рассказом молодой княгини, нарбоннская принцесса не заметила, как мобиль выехал на Старую Набережную. Она опомнилась лишь тогда, когда поняла, что София Юстина правит свою машину прямо к воде!

– Доверьтесь мне, моя дорогая, – с улыбкой молвила княгиня, предвосхищая все вопросы, – и ничего не бойтесь!

С замиранием сердца Кримхильда смотрела, как приближается озеро, кажущееся океаном. Аморийская столица стояла на северном берегу озера Феб. Оно было самым большим в Империи, продолговатой каплей тянулось с севера на юг на добрые четыреста герм, вплоть до границы центральной провинции Эридея с мрачной Стимфалией. Озеро Феб питала полноводная река Пифия, названная так по городу Пифону, столице Стимфалии, где в скалистых ущельях начиналась эта река.

Прокатившись по специально установленному пирсу, мобиль съехал в воду.

– Это амфибия, – пояснила София Юстина. – Мне показалось, что вы не будете против небольшой экскурсии по озеру, дорогая.

Кримхильда кивнула. Мобиль двигался по воде, быстро набирая скорость. Обернувшись назад, принцесса увидела небольшой пропеллер – он и приводил в движение машину. У берега плавали прогулочные скедии; но амфибий, подобных мобилю Софии, не было видно. Люди на скедиях приветствовали «корабль» княгини улыбками и разноцветными флажками; некоторые провожали его завистливыми взглядами, из чего Кримхильда сделала вывод, что любезная хозяйка оказала ей, дочери северного варвара, честь, которой лишены все эти знатные патрисы. Это было более чем приятно.

– Мы проплывём мимо острова Сафайрос, – сказала София. – Не пропустите это зрелище! Клянусь вам, дорогая, всякий, видевший Сапфировый дворец хотя бы однажды в жизни, умирает счастливейшим человеком!

Дивный остров приближался, точно вырастая из блистающей дымки. Восхищённому взору Кримхильды представали постройки самой причудливой архитектуры. Буйство фантазии зодчих казалось безграничным! Здесь были и «крепостные стены», и горки, и террасы, спускающиеся к самой воде, и зиккураты, плавно перетекающие в пляжи, и колоннады с атлантами и кариатидами, и стрельчатые башни, вздымающиеся к небесам, и павильоны в форме раковин, цветов, мифологических существ, фонтаны, виадуки, и многое, многое другое…

Приняв на себя роль всезнающего гида, София Юстина говорила:

– Снаружи все постройки Сафайроса облицованы горным хрусталем и драгоценными минералами. Это создает восхитительное ощущение иллюзорности дворца. Как видите, самоцветы тут повсюду: они украшают стены и портики, колонны и галереи, купола и статуи, они устилают дорожки и расцвечивают парапеты. Больше всего здесь сапфиров – от благородных синих до голубых, зеленых, фиолетовых, оранжевых. Для Сафайроса подбирались лучшие камни, самые крупные, самые чистые… Благодаря умело подобранным сочетаниям хрусталя и самоцветов днем и ночью Сапфировый дворец окружен ореолом из светящегося воздуха; от игры красок захватывает дух! Сияние Сафайроса заметно из любого конца Темисии и даже из далеких предместий столицы. Мы, аморийцы, считаем Сапфировый дворец единственным рукотворным чудом света, которое невозможно повторить. Про него говорят: «Сложи все богатства мира – и тебе не хватит их, чтобы украсить Сафайрос».

Кримхильда охотно верила этому. Всё, о чем говорила София, проплывало перед потрясённым взором принцессы. Островной дворец действительно казался призрачным: невозможно, думала Кримхильда, чтобы такое существовало в реальном мире! Час тому назад она была ошеломлена богатством диадемы, подаренной ей Софией – однако Сапфировый дворец блистал мириадами подобных самоцветов! Но для мелкой зависти всё это сверкающее великолепие не оставляло места, и в самой чёрной душе оно способно было вызвать только трепетный восторг!

– Молю вас, ваше сиятельство, не уплывайте, покажите мне этот чудесный замок! – в упоении воскликнула Кримхильда.

– Увы, дорогая, – ответила София Юстина, – это непозволительно даже для меня! Чтобы попасть в Сапфировый дворец, нужно особое разрешение – ведь там живут Фортунаты! А я, хотя и имею счастье вести свою родословную от сына Великого Основателя, всё же к священной династии не принадлежу. Впрочем…

– Да? – с надеждой переспросила принцесса.

Выдержав томительную паузу, княгиня София сказала:

– Кесаревич Эмилий Даласин живёт в Сапфировом дворце. Он, между прочим, мой кузен и мой друг с детства. Ради вас, дорогая, я попрошу Его Высочество рассказать вам о дворце. Постарайтесь понравиться ему, может быть, тогда он даже пригласит вас на Сафайрос!

– О, как вы добры, ваше сиятельство, – пустив слезу непритворного умиления, промолвила принцесса.

Тем временем амфибия обогнула Сафайрос, сохраняя прежний курс на юго-юго-запад. Берег отдалялся, исчезали прогулочные лодки, лишь изредка на горизонте возникали изящные очертания скедий и галей. Жужжание пропеллера перерастало в ощутимый, хотя и ненавязчивый, шум. Стрелка указателя на передней панели показывала скорость пятьдесят герм в час. Прежде спокойные волны испуганно разбегались от мчащегося корабля. Кримхильда только успела подумать, наверное, в десятый или сотый раз, сколь велика сила богов, научивших свой народ создавать такие удивительные машины, – как раздался длинный гудок, и спустя несколько мгновений мимо них не проплыло – пролетело, промчалось, пронеслось, чуть не задевая брюхом поверхность озера, – некое чудовищное, чем-то похожее на крылатого жука-скарабея, создание. Кримхильде удалось заметить только два гигантских колеса на корме странного судна, колёса эти неистово вращались, и воздух, жестоко рассекаемый ими, жалобно стонал.

– Что это было? – с дрожью в голосе вопросила принцесса.

– Пассажирский экраноплан, моя дорогая. Он берёт на борт тысячу человек и летает над водой со скоростью до трёхсот герм в час. Уже к вечеру экраноплан, который вы видели, будет в Пифоне, через сутки достигнет Анукиса, что стоит на нашей границе с эфиопами, а ещё сутки спустя вернётся в Темисию.

«Всякий раз, – невольно подумалось Кримхильде, – едва я вижу какое-нибудь чудо, их боги являют мне чудо ещё более великое. Воистину, только безумцы могут восставать против всемогущих богов-аватаров и их избранного народа! Ах, почему отец так долго ждал, прежде чем решил поклониться Божественному императору!»

Напрасно эти мысли принцесса не высказала вслух: она бы очень обрадовала свою старательную наставницу. Ибо ещё нынче утром дочери Круна просто не пришло бы в голову обсуждать и осуждать своего отца!

Вскоре по правому борту показались очертания берега. Уже просматривались золотые пляжи, сады, спускающиеся к самой воде, маленькие гавани и пирсы; за кронами пальм виднелись роскошные виллы в древнеегипетском и античном стиле.

– Вот где предпочитают проводить жизнь наши аристократы, – не то с сожалением, не то с порицанием в голосе произнесла София Юстина. – Темисия для них слишком большой и шумный город. К тому же, в тесной Темисии не отыщешь места для обширных вилл. А здесь, в предместьях космополиса, можно развернуться, пока позволяют средства. Вода, солнце, чистый воздух, тишина – и никаких забот! Земной Элизиум, и только!

– А вы, ваше сиятельство?

– Я?! – на обворожительных устах княгини появилась таинственная улыбка. – Вы, дорогая моя, кажется, забываете о том, кто я. Я – Юстина! Мне на роду написано служение Державе Фортуната. Юстинам не дано бездельничать. Юстины должны править!

– А мой отец говорит, что женщинам надлежит вести себя скромно, удовлетворять желания мужа, работать по дому, заниматься с детьми и прясть, всё остальное время прясть, – внезапно выпалила Кримхильда, тут же, впрочем, залившись краской стыда.

– Что ж, – раздельно проговорила София Юстина, – мы попытаемся переубедить вашего отца.

Принцесса глубоко вздохнула и, желая перевести разговор на любую другую, менее деликатную, тему, спросила:

– Мы плывём к берегу, да?

– Я хочу показать вам моих детей, – коротко пояснила княгиня.

Сбавив скорость, амфибия вошла в небольшую бухту. На песке, прямо у воды, играли дети, двое мальчиков, примерно семи и пяти лет, – они возводили из песка пирамиду, в которой, при желании, можно было угадать сходство с Палатинским дворцом, – а поодаль, в переплетённой виноградными лозами беседке, сидели двое мужчин. Что делали в беседке эти мужчины, Кримхильда не успела заметить, потому что, едва увидев – или услышав? – прибывающую амфибию, мужчины оставили своё занятие и вышли навстречу.

Оба были высокого роста, но статью различались. Один худой, с редкими прямыми волосами цвета перезревшего каштана и вытянутым лицом. Худобу призвана была скрыть синяя накидка-пелерина, надетая на голое тело. Мужчина, бесспорно, мог считаться привлекательным, но красивым назвать его было сложно. Второй мужчина, напротив, обладал пышной вороной шевелюрой, крепким мускулистым телом и лицом героя из легенд; накидка не была нужна ему – единственной одеждой этого мужчины оказалась белая схенти, едва скрывающая бёдра. Оба выглядели лет на тридцать.

– Это мой муж и его брат, – сказала София Юстина, когда амфибия причалила к берегу.

Принцесса кивнула. Её сердце неистово колотилось. В душе она проклинала хозяйку за устройство этого внезапного визита; забыв в это мгновение о своей красоте, Кримхильда испытывала панический страх перед этими мужчинами, подлинными аморийскими аристократами, – как-то ей, дочери северного варвара, общаться с ними?

Слово прочитав мысли гостьи, София улыбнулась и молвила своим излучающим уверенность тоном:

– Вы им понравитесь, дорогая. Ведите себя естественно, больше ничего от вас не требуется.

Они вышли из мобиля, и тут подоспели муж Софии со своим братом. В единый миг оглядев наряды женщин, оба мужчины восхищенно зацокали языками. Кримхильда с ужасом увидела, как зашевелилась набедренная повязка черноволосого красавца. Её бросило в жар. Она тупо смотрела на эту шевелящуюся ткань и думала: «Только бы не упасть в обморок. Только бы не упасть… О, боги, зачем я поехала с ней?!».

– Ох, Софи, я всегда знал, что ты непредсказуема, но это уже слишком! – заговорил сухощавый. – Ты застала меня и брата врасплох!

– Да-да, – поддержал его брат, – и ещё одну красавицу привезла. Ну-ка, выкладывай, кто эта платиноволосая прелестница!

«Это он про меня? – пронеслось в голове Кримхильды. – Да, про меня… Про меня! О-о-о!»

Первый, кто осмелился назвать её прелестницей, некий странствующий рыцарь, был бит батогами по приказу герцога Круна года два тому назад. А вторым оказался этот красавец-аристократ.

София взяла гостью за руку и подтолкнула к мужчинам.

– Прошу любить: моя новая подруга Кримхильда, наследная принцесса Нарбоннская!

«Что она такое говорит?! Какая же я наследная?.. Ой, это скверно кончится, как есть, скверно!»

Она попыталась поправить хозяйку – но горло сковал жестокий спазм. Кримхильда почувствовала, как заливается краской. Такого стыда она не испытывала ни разу в жизни. Она мечтала, чтобы земля разверзлась под ногами и поглотила её, недостойную!

Худой сделал шаг навстречу принцессе и, галантно пожав безвольно поникшую руку, отрекомендовался:

– Юний Лонгин, имеющий честь являться мужем вашей новой подруги, принцесса.

«Муж – этот?!», – с удивлением подумала Кримхильда. До сего момента она была в уверенности, что мужем великолепной Софии Юстины является черноволосый красавец, а не этот его неказистый брат!

– Очень приятно, ваше сиятельство, – выдавила из себя она.

– Никакое он не «сиятельство», – рассмеялась София. – Юний обыкновенный патрис, не князь, в его жилах нет ни капли крови Фортуната!

– Верно, – согласился Юний, – но, по правде сказать, не такой уж я обыкновенный, если женой у меня сама София Юстина!

– Меня зовите просто Виктор, – вступил в разговор черноволосый красавец, – что в переводе с латыни значит «победитель».

«Победитель!», – пронеслось в голове Кримхильды. Она заставила себя посмотреть в его глаза – и тут же поняла, что погибла.

Потом ей показали тех самых мальчиков, Палладия и Платона, детей Юния и Софии. Мальчики до того увлеклись созданием собственной модели императорской Пирамиды, что не заметили приезда матери и остались глухи к просьбам взрослых хотя бы на минуту отвлечься от своей работы. Посмеявшись, взрослые оставили детей в покое и уединились в беседке.

Слуги принесли яства, и был обед, каких Кримхильде видеть не приходилось, а тем более вкушать; далее ели смоквы и запивали их отменным киферейским вином; затем играли в «змею»8 – муж играл с женой, а Виктор Лонгин пытался обучить игре нарбоннскую принцессу… Этому приятному времяпрепровождению внезапно пришел конец: вспомнив о каком-то важном деле, София Юстина решительно скомкала встречу и засобиралась в обратный путь. Она усадила захмелевшую от вина, переживаний и впечатлений Кримхильду в мобиль, коротко попрощалась с мужчинами, и вскоре амфибия отплыла.

Юний и Виктор ещё долго стояли на берегу, провожая взглядом замечательную машину.

– Сдаётся мне, – сказал, между прочим, Юний Лонгин, – что ты, младший братец, не сегодня-завтра будешь выслушивать от моей жены лекцию о твоём долге перед нашим государством.

– Что ты имеешь в виде?

– А как ты полагаешь, зачем она приезжала?

Черноволосый Лонгин пожал плечами.

– Детей повидать, наверное. Она мать, хочет знать, как тут они.

Юний насмешливо хмыкнул.

– Софи уже два года не живёт со мной и с детьми, ты это знаешь, брат. С какой бы стати ей о них вдруг беспокоиться?

– А-а, она говорила, что приехала показать Палладия и Платона этой своей новой подруге, принцессе Нарбоннской, – вспомнил Виктор.

Юний хитровато прищурился и заметил:

– И всё же сдаётся мне, брат, не за тем она приезжала, чтобы показать Кримхильде детей. По-моему, она показывала принцессе тебя!

Виктор вздрогнул.

– Что ты говоришь, брат?

Юний Лонгин сочувственно похлопал Виктора по плечу и усмехнулся.

– Не горюй, брат; но вот тебе добрый совет: чем без толку предаваться Атону, садись-ка ты лучше за галльский язык!

* * *

– Кошмар, – сказала София Юстина, как только амфибия покинула берег, – мы опаздываем, мы ужасно опаздываем! Я пообещала Его Высочеству Эмилию Даласину прибыть на Форум к шести вечера! А уже половина шестого.

– Это всё из-за меня, – глядя на свои облачённые в смарагдовые перчатки руки, молвила Кримхильда. – Ах, зачем вы это сделали, ваше сиятельство?

София с трудом сдержала улыбку.

– Ваши волнения не стоят и медного обола, дорогая. Поверьте, вы очень понравились моим мужчинам!

– Нет, – вздохнула Кримхильда, – это невозможно!

– А я говорю вам, это так! Вы умны и потрясающе красивы. Вы непосредственны. В вас есть особый северный шарм, которого нет у нас, дочерей имперского Юга. Неудивительно, что Виктор Лонгин не сводил с вас глаз!

Принцесса стиснула руки и отвернулась, чтобы добрая хозяйка не видела её лица в этот момент. Но от Софии, конечно же, не укрылось её жаркое, смятенное дыхание.

– Поверьте, дорогая, – продолжала княгиня, – вам нечего стыдиться! Будьте собой, и вы одолеете любые невзгоды! Будьте уверены в себе; уверенность в себе – вот что делает из женщины победительницу!

Кримхильда глубоко вздохнула.

– О, ваше сиятельство, как бы я хотела быть похожей на вас!

– Не выйдет, дорогая, – улыбнулась София Юстина, – я неповторима! Достаточно, если вы будете похожи на саму себя.

– А скажите… скажите, вы любите вашего мужа?

– О, да! – с искренностью опытной актрисы воскликнула София. – Можно ли не любить мужчину, подарившего женщине счастье родить таких чудесных детей?

– Простите меня…

– Не стесняйтесь, дорогая, спрашивайте! От вас у меня нет секретов.

– Ваше сиятельство, вы вышли замуж по любви?

– Это была любовь с первого взгляда. Мой отец сперва возражал против нашего брака, но затем, когда он понял, как я счастлива с Юнием, дал своё благословение.

– А отчего ваш отец возражал?

– По традиции князья сочетаются с князьями, дабы не смешивать кровь Фортуната с кровью других патрисов. Например, мой отец Тит Юстин сначала был женат на сестре князя Горация Даласина Клариссе, а затем, после её безвременной кончины, взял в жёны мою будущую мать, тогда ещё княжну, Лукрецию Марцеллину. И я была помолвлена с княжичем, моим дальним родственником. Увы! Сердце женское решило иначе.

– Ох, – прошептала Кримхильда; облик черноволосого красавца Виктора Лонгина отказывался покидать её мысли.

– Я знаю, о чём вы думаете, дорогая, – заговорщически проговорила София. – Не отчаивайтесь! Я постараюсь вам помочь.

Принцесса всхлипнула; она пребывала в совершенной уверенности, что даже блистательной Софии Юстине не по плечу добыть для неё истинное счастье. Внезапная мысль ворвалась в воспалённый мозг Кримхильды, озарила его и, прежде чем принцесса успела что-либо обдумать, эта спасительная мысль сама собой воплотилась в слова:

– Ваше сиятельство! Молю вас, сделайте так, чтобы я осталась жить в Амории! Заберите меня у отца – и я до конца жизни буду вашей верной рабой!

Если бы принцесса увидела лицо княгини после этих слов, она бы изумилась случившийся с ним перемене. «Нет, только не это! – пронеслось в голове Софии. – Кажется, я опять перестаралась! Кому ты здесь нужна? Ты нужна мне в Галлии, в Нарбонне»

Взяв себя в руки, София Юстина укоризненно заметила:

– Не требуйте от меня невозможного, дорогая. Не в нашей власти восставать против воли богов – они определяют наши судьбы. Нельзя стать счастливой наперекор богам. Поразмыслите сами, кто вы у себя на родине и кто здесь. У себя в Нарбоннской Галлии вы принцесса, дочь правящего монарха. А здесь, в Амории, извините мою откровенность, вы дочь северного варвара! Не то, что патрис – любой плебей вам руку не подаст!

– Вы правы, ваше сиятельство, – с невыразимой горечью выговорила Кримхильда. – Вы снова правы, как всегда…

– Мы, аморийцы, веруем в судьбу, в Фатум; недаром наше вероучение отождествляет Фатум с Творцом-Пантократором – Творец всемогущ, Творец и есть сама Судьба! Мы говорим: всякий счастлив настолько, насколько сам сумел взять от своей судьбы причитающееся ему… Так что не отчаивайтесь, дорогая! Верьте в свою судьбу – и познаете своё счастье!

Принцесса Кримхильда жадно ловила каждое слово Софии. Советы доброй хозяйки подвергались осмыслению; а поскольку Кримхильда была хоть и неопытна, но умна, в голове её уже созревал собственный план, как ей стать собой и добыть для себя счастье.

Тем временем София взглянула на встроенный в переднюю панель эфирный хронометр и покачала головой. До шести оставалось пятнадцать минут, а впереди по-прежнему расстилалась безбрежная гладь озера; лишь вдали различалось мерцание Сапфирового дворца.

– Ну, нет, – негромко молвила София, – так мы никуда не успеем.

Она приняла решение и последовательно вдавила три светящиеся кнопки.

– Пристегнитесь, дорогая принцесса. Вот как это делается…

С кормы амфибии послышался негромкий металлический скрежет. Кримхильда повернула голову назад и увидела, как из корпуса мобиля выдвигается вертикальный стержень; к стрежню крепилась какая-то сетка – с одной стороны чёрная, а с другой – белая. Сетка обернулась вокруг стержня и застыла, обратившись чёрной стороной к западу.

– Это энергетическая рамка, – пояснила София. – Она сориентировалась на Эфир.

– И что?

– Это значит, дорогая, что мы успеем к шести.

У чёрной стороны рамки появилось чуть заметное свечение. Мобиль вздрогнул, и Кримхильда с изумление увидела, как из бортов машины выползают металлические полосы – словно у птицы раскрываются крылья!

– Посмотрите-ка лучше вперёд, – усмехнулась София.

А впереди, на «носу» амфибии, тоже случились изменения. Игла исчезла – вместо неё появился ещё один пропеллер. Немного спустя принцесса услышала булькающий хлопок и увидела, что вода ушла куда-то вниз. За окном свистел воздух.

– Мы летим! – догадалась Кримхильда. – Ваша машина летает?

– Летает, – нехотя согласилась София, – когда у меня не остаётся другого выбора. Лучше уж раз нарушить закон, чем заставить ждать Его Императорское Высочество.

– Нарушить закон?

– Видите ли, дорогая, каждый полёт нуждается в отдельном разрешении. Но не пугайтесь: навряд ли министерство энергий захочет ссориться со мной из-за одного нарушения! Я заплачу штраф, и только. Один империал или, в крайнем случае, два.

«Господи!! Она готова отдать два империала, лишь бы не опоздать на встречу с кесаревичем! – мысленно подивилась Кримхильда. – Парадный рыцарский доспех отца стоил полтора империала…»

Между тем мобиль, превратившийся в маленький экраноплан, стремительно нёсся на север. Уже можно было различить постройки Сафайроса, а также берег, на котором стояла Темисия. Вот точно на глазах вырастал зиккурат Палатинского дворца и проявлялись очертания других сооружений столицы. Далеко на западе у берега виднелся остров Пирей с его огромным грузовым портом; вот обозначилось устье канала Эридан – к нему-то и мчался летающий мобиль.

Внезапно послышался требовальный писк.

– Так и есть, – с печалью в голосе промолвила София Юстина. – Меня засекли.

– Кто?

Вместо ответа княгиня указала на огромное здание в форме шара, одиноко стоящее на западном берегу канала Эридан, как раз напротив Палатиума. На вершине дома-шара разместилась такая же энергетическая рамка, как и на корме мобиля Софии, чёрная с одной стороны и белая с другой, только во много раз больше. Рядом с рамкой располагалась чуть вогнутая чаша, и эта чаша медленно вращалась.

– Локатор Имперского Эфиритового Центра, – объяснила София. – Он отслеживает все полёты в Ойкумене. Печально, если мне навстречу вышлют боевые гидромобили…

Писк усиливался. Поразмыслив немного, София нажала ещё одну клавишу. Писк оборвался.

– Проскочим, – сказала она. – Пока они соберутся, мы будем уже…

Она не договорила; от западной оконечности острова Сафайрос навстречу мчались четыре катера, причём каждый из них имел на носу боевое орудие. София взяла резко вправо, вдоль Сафайроса, – гидромобили устремились за ней. Люди в зелёных и коричневых мундирах размахивали красными флажками.

– Что им от вас нужно?

– Требуют, чтобы я остановилась.

– А вы…

– А я не хочу останавливаться, дорогая! Я, как вы знаете, спешу. Мне недосуг объясняться с какими-то мелкими служками!

Орудие первого преследующего катера исторгло яркую вспышку.

– Они стреляют! – в ужасе вскричала Кримхильда.

– Они стреляют в воздух, – успокоила её София. – Первые три выстрела – предупредительные.

Принцесса побледнела.

– Первые три? Ради Творца, остановитесь, ваше сиятельство!

– Неужели? – фыркнула княгиня. – Слишком много чести! Говорю вам, не бойтесь!

В этот момент из-за юго-восточной оконечности Сафайроса вырвались ещё два гидромобиля. Они мчались наперерез. Сзади раздался второй предупредительный выстрел.

– Какие докучливые, – поморщилась София Юстина. – Ну, ладно…

Она быстро пробежала пальцами по клавишам приборной панели. Вновь послышался металлический скрежет.

– Что вы собираетесь предпринять? – с замиранием сердца вопросила Кримхильда. – Вы будете отстреливаться?

– Ну, что вы! – рассмеялась София; вдруг она оборвала смех и резким голосом приказала: – Закройте глаза, принцесса, и сидите тихо!

Однако Кримхильда, в которой женское любопытство и врождённая отвага северянки побеждали страх, глаз не закрыла. Она поклялась себе больше не трусить и молча смотреть, чем закончится это удивительное приключение. София же, не обращая внимание на свою как будто притихшую гостью, мчала мобиль навстречу «вражеским» кораблям, словно таким способом желала испытать крепость нервов стражей порядка. Раздался третий, и последний, предупредительный выстрел. «Пора», – подумала София – и резко вдавила руль мобиля.

На глазах у преследователей, изумлённых, наверное, ничуть не меньше дочери северного варвара, мобиль-экраноплан внезапно рухнул в воду и исчез в волнах прямо перед носом передних гидромобилей.

– Я думаю, вам хватит впечатлений на один день, дорогая, – не без самодовольства проговорила София Юстина.

– На всю оставшуюся жизнь, – прошептала Кримхильда и, глядя на княгиню восторженным взглядом, добавила: – Вы просто невероятная женщина!

«Victoria! Она моя!», – подумала София, а вслух сказала:

– Вот вам ещё один урок, принцесса: никогда не сдавайтесь, если есть шанс оставить противника с носом.

– Я запомню его, ваше сиятельство, – кивнула Кримхильда.

Претерпев четвёртое за один день превращение, на этот раз – в субмарину, мобиль пронёсся под водой мимо острова Сафайрос и спустя короткое время вошел в устье канала Эридан. Там Софии пришлось сбавить скорость. Над головой проплывали днища кораблей, виднелись контуры мостов и прибрежных зданий… Это было удивительное, завораживающее зрелище!

Миновав Петрейский мост, мобиль всплыл на поверхность.

– Ну, вот и Форум, – с облегчением вымолвила София Юстина.

Амфибия выбралась на сушу поблизости от Сенатского порта, проехала мимо большого и красивого здания, окружённого перистилем коринфских колонн, – здесь, в Патрисиарии, заседал имперский Сенат, – и остановилась. София указала на троих мужчин, которые прогуливались в сквере, и спросила гостью, узнаёт ли она кого-нибудь из них.

– Отец! Вы мне не сказали, что здесь будет мой отец… – прошептала Кримхильда, и прежний трепет вновь ворвался в её естество; она вмиг вспомнила, как одета, вернее, по понятиям суровых северян, раздета; она с ужасом представила, что сейчас скажет – и сделает! – отец, как посмотрит на неё брат, – и взмолилась: – Ради Творца и всех великих аватаров, спрячьте меня, ваше сиятельство!

Вместо этого жестокая София Юстина усмехнулась, отворила обе дверцы мобиля и подтолкнула принцессу к выходу:

– Вспомните, чему я вас учила. Смелее вперёд, навстречу судьбе!

Башенные часы Пантеона били шестой удар.