Читать книгу Миф о рациональном избирателе. Почему демократии выбирают плохую политику - Брайан Каплан - Страница 22

К счастью, эта критика по большей части неприменима к одному крупному и искусно проведенному исследованию. В 1996 г. газета «Washington Post», фонд Kaiser Family Foundation и участники проекта Harvard University Survey Project совместно разработали «Опрос американцев и экономистов об экономике» (the Survey of Americans and Economists on the Economy; далее – ОАЭЭ)[208]. Опрос, который включал в себя интервью с 1510 случайно выбранными американцами и 250 интервью с экономистами, имеющими докторскую степень, идеально подходит для проверки систематических различий между взглядами обычных людей и экспертов[209]. Задававшиеся вопросы были удивительно разнообразны, что позволяет глубоко исследовать разницу во взглядах. Эту информацию можно использовать для проверки теорий об источниках разногласий между экспертами и рядовыми американцами.

Оставшаяся часть этой книги во многом основана на ОАЭЭ, поэтому стоит описать его подробно. Он состоял из 37 вопросов, разбитых на 4 категории[210]. Вопросы первой и второй категорий спрашивали, какие факторы служат «значимой причиной», «мало значимой причиной» или «вообще не являются причиной» того, почему «состояние экономики не столь хорошее, каким оно могло бы быть». Подобным образом сформулированы 18 вопросов. Третья категория вопросов направлена на выяснение того, следует ли рассматривать то или иное явление чем‐то хорошим, нейтральным или плохим для экономики. Так сформулированы 7 вопросов. Последняя категория включает в себя набор прочих вопросов.

В следующих трех параграфах содержится всестороннее описание опроса. Но прежде чем переходить к нему, необходимо ответить на самое серьезное возражение против такого подхода: эксперты также могут иметь предубеждения. Значительные различия во взглядах между экономистами и рядовыми американцами существуют. И те и другие не могут быть одновременно правы. Но правомерно ли выводить существование систематических предубеждений рядовых американцев из простого существования систематических различий между экономистами и неэкономистами?

Как бы элитистски это ни звучало, такой подход стандартен для более общей литературы, изучающей предубеждения. Когнитивные психологи Канеман и Тверски описывают его следующим образом: «Наличие ошибки в суждениях демонстрируется посредством сравнения ответов людей либо с выявленными фактами, либо с общепринятыми принципами арифметики, логики или статистики»[211]. А кем «выявленными» и «принятыми»? Конечно же экспертами.

В принципе могут ошибаться эксперты, а не рядовые американцы. Но когда о том, что рядовые американцы заблуждаются, говорят математики, логики или статистики, кто посмеет «обвинить экспертов»? Экономистов уважают гораздо меньше. Многие, как Уильям Грейдер, считают, что экономистов уважают даже больше, чем они заслуживают: «Демократия сейчас находится в заложниках у „рациональной политики“, узких допущений о том, что является допустимыми доказательствами при разработке экономической политики. Это привилегия‐барьер, поскольку она, по сути, занижает ценность политических оценок граждан и преувеличивает значение предубеждений и мнений элит»[212]. С этой точки зрения использование взглядов экономистов для опровержения взглядов рядовых американцев дает обратный эффект. Нет никаких «экспертов в экономической теории», есть только «„эксперты“ в экономической теории».

Наиболее распространенное основание для сомнений относительно экономистов состоит в их кажущейся неспособности прийти к согласию друг с другом, которую лучше всего охарактеризовал Джордж Бернард Шоу: «Если всех экономистов положить в ряд друг за другом, они все равно не достигнут согласия»[213]. Но самые упорные противники экономистов признают поверхностность этого сетования. Они знают, что экономисты часто имеют одинаковые взгляды. По остроумному замечанию Стивена Келмана, которое прямо противоречит тому, что написал Шоу, «почти единодушные ответы, которые экономисты дают на вопросы социально‐экономической политики, широко обсуждающиеся в среде информированных наблюдателей, но при этом поддающиеся анализу в рамках микроэкономической теории, напоминают единодушие, характерное для таких органов, как Политбюро ЦК КПСС»[214].

Информированных критиков выводит из себя не отсутствие консенсуса, а то, как экономисты отстаивают неприятные для них выводы, например сомнения относительно выгод регулирования. Келман сокрушается по поводу того, что даже в администрации Картера экономисты были прежде всего экономистами, а только потом либералами:

«Я работал в государственном агентстве, где взаимодействуют между собой работающие там юристы и экономисты… Юристы часто приходят в отчаяние не только из‐за того, что экономисты часто критикуют их предложения, но и из‐за царящего единодушия среди экономистов агентства. Юристы склонны (ошибочно) объяснять эту оппозицию неспособностью нанять экономистов „из более широкого спектра“ и умоляют экономистов, чтобы они хотя бы предоставили „лучшие экономические аргументы“ в пользу предложений юристов, если уж не могут поддержать их. <…> Ответ экономистов обычно звучат примерно так: „В пользу вашего предложения хороших экономических аргументов не существует“»[215]. Как это обычно бывает, мало кто всерьез задумывается: «Возможно, остальные не согласны со мной, потому что знают больше меня». Для критиков наиболее правдоподобное объяснение специфического мировоззрения экономистов состоит в наличии предубеждений.

Однако простое утверждение: «Они не правы, потому что исходят из предубеждений», – ничего не объясняет. Даже критики чувствуют, что должны указать источник предубеждений. Против научной объективности экономистов выдвигается два основных аргумента.

Первый: корыстное предубеждение (self‐serving bias). О том, что люди стремятся иметь выгодные для себя представления, написано немало[216]. Раз экономисты имеют высокие доходы и стабильную работу, может быть, они считают, что то, что благоприятно для них, благоприятно для всех. Маркс известен своим высмеиванием экономистов как апологетов вскормившей их экономической системы. Например, он охарактеризовал Иеремию Бентама как «трезво‐педантичного, тоскливо‐болтливого оракула пошлого буржуазного рассудка XIX в.»[217] Людвиг фон Мизес красочно описывает, как в межвоенной Германии «все, что студенты, изучающие общественные дисциплины, узнавали от своих преподавателей, сводилось к тому, что экономическая теория – ложная наука, а так называемые экономисты являются, как сказал Маркс, сикофантами‐апологетами неправедных классовых интересов буржуазных эксплуататоров»[218]. Броссар и Перлстайн, писавшие для газеты «Washington Post» полстолетия спустя, отмечают: «Несовпадение во взглядах между экономистами и обычными американцами как минимум частично связано с тем, что экономисты, как правило, принадлежат к социальной, интеллектуальной и экономической элите, которая в последние 20 лет жила относительно неплохо… Причем многие экономисты работают по контрактам пожизненного найма, обеспечивающим им стабильную работу до самой пенсии»[219]. Можно даже сравнить комфортные рабочие места экономистов со своего рода взяткой: зачем раскачивать лодку, если у вас есть роскошная каюта?

Второе основание для сомнений в объективности экономистов, идеологическое предубеждение (ideological bias), является не столь корыстным, но столь же компрометирующим[220]. Роберт Каттнер неодобрительно пишет, что «многие представители экономической профессии после окончания эры преклонения перед смешанной экономикой перешли под знамена нового фундаментализма, восхваляющего прелести рынков»[221]. Консенсус фундаменталистов едва ли внушает доверие. Это похоже на интеллектуальное «письмо счастья»: возможно, каждому выпуску аспирантов промыли мозги предыдущие поколения идеологов.

Критики рискуют, апеллируя к этим двум предубеждениям. И гипотеза о корыстном предубеждении, и гипотеза об идеологическом предубеждении в принципе поддаются эмпирической проверке. Взгляды экономистов определяются их богатством? Тогда взгляды богатых экономистов и богатых неэкономистов должны совпадать. Экономистам мешают шоры консервативной идеологии? Тогда консервативные экономисты должны соглашаться с консервативными неэкономистами. ОАЭЭ замечателен тем, что содержит достаточно информации для проверки обеих гипотез. Он измеряет все основные социальные характеристики: доход семьи, стабильность работы, расовую и половую принадлежность, даже рост доходов. В нем также есть две идеологические характеристики.

Можно использовать эту информацию, чтобы статистически учесть в выводах как корыстное предубеждение, так и идеологическое предубеждение. Я называю это взглядами просвещенной публики. Взгляды просвещенной публики можно получить, ответив на вопрос: какими были бы взгляды среднестатистического человека, если бы он имел докторскую степень по экономике? Или на эквивалентный вопрос: какими были бы взгляды экономистов с докторской степенью, если бы их доходы и идеология совпадали с доходами и идеологией среднестатистического человека?[222]

Далее, представим, что обычные люди и экономисты имеют одинаковые доходы, расовую и половую принадлежность, возраст, идеологию и партийную принадлежность. Сохранятся ли разногласия в этом случае? Если бы корыстное предубеждение и идеологическое предубеждение были единственным объяснением разницы во взглядах, расчетные взгляды просвещенной публики должны были бы соответствовать наблюдаемым взглядам типичных неэкономистов[223]. Используя правильные контрольные переменные, можно сделать так, чтобы рядовые американцы и эксперты имели одинаковую точку зрения. В то же время, если гипотезы о наличии корыстного предубеждения и идеологического предубеждения не имеют под собой оснований, взгляды просвещенной публики совпали бы с наблюдаемыми взглядами экономистов. Какие бы контрольные переменные вы ни использовали, разница между рядовыми американцами и экспертами сохранится.

Обратите внимание на параллели с анализом политологами «просвещенных предпочтений» в главе 2. При использовании подхода с точки зрения просвещенных предпочтений требуется оценить, чтó считал бы человек, если бы его знания о политике достигли максимального уровня, при том что остальные его характеристики оставались бы неизменными. Аналогичным образом, используя ОАЭЭ, я оцениваю, какими были бы взгляды человека, если бы он превратился в экономиста с докторской степенью при сохранении остальных его характеристик фиксированными. Ключевая разница состоит в том, что политологи обычно измеряют уровень знаний напрямую, в то время как мой подход представляет собой косвенное измерение через образовательные характеристики.

В следующих четырех разделах мы пройдемся по всему «Опросу американцев и экономистов об экономике», проанализировав ответы на каждый из задававшихся вопросов. По каждому вопросу дается три итоговых статистических показателя:

• во‐первых, «сырые» среднестатистические взгляды рядовых граждан;

• во‐вторых, «сырые» среднестатистические представления экономистов с докторской степенью.

• в‐третьих, оценка взглядов просвещенных граждан.

Повторюсь, что если корыстные предубеждения и идеологические предубеждения полностью объясняют разницу во взглядах между неспециалистами и экспертами, то среднестатистический ответ просвещенной публики будет равен среднестатистическому ответу рядовых американцев. Если же корыстные предубеждения и идеологическое предубеждение вообще не объясняют разницы во взглядах между неспециалистами и экспертами, то среднестатистический ответ просвещенной публики будет равен среднестатистическому ответу экономистов. Если истина лежит где‐то посередине, то среднестатистический ответ просвещенной публики будет стоять где‐то посередине между ответами рядовых американцев и экономистов.

Если корыстное предубеждение и идеологическое предубеждение ничего не объясняют, то вполне вероятно, что экономисты подвержены совершенно иному предубеждению. То же самое верно для любого эмпирического результата. Вне зависимости от того, насколько безупречным кажется ваше объяснение, истина, возможно, на стороне другой теории, которая настолько оригинальна, что ни у кого еще не хватило ума ее изложить. Возможно, но маловероятно. Если два основных аргумента против объективности экономистов будут опровергнуты, бремя доказательства снова ложится на критиков. После учета всех соответствующих переменных остающиеся различия во взглядах разумнее всего интерпретировать как предубеждения рядовых американцев.

Для затравки скажу, что, оказывается, взгляды просвещенной публики намного ближе к взглядам экономистов, чем рядовых американцев. Корыстное предубеждение и идеологическое предубеждение вместе взятые могут объяснить только 20 % разницы во взглядах между неспециалистами и экспертами. Остальные 80 % можно объснить бóльшими знаниями экспертов. Наивная теория о том, что «эксперты правы, а неспециалисты заблуждаются» соответствует данным, а теория о том, что «эксперты обманываются, а неспециалисты правы», им не соответствует.

Это не означает, что среднестатистические взгляды экономистов являются неопровержимой истиной. Я никогда так не считал. Бывают случаи, когда, с моей точки зрения, взгляды рядовых американцев ближе к истине. Есть темы, по которым обе группы, по моему мнению, демонстрируют серьезное непонимание. Мое утверждение (после корректировки на измеримые предубеждения) состоит лишь в том, что экономисты не должны менять свои взгляды только потому, что неэкономисты считают иначе.

Ветеранам преподавания вводного курса по экономике вместе с экономически грамотными неспециалистами большая часть результатов опроса покажется очевидной, но не обойдется и без сюрпризов. Привилегированные экономисты, которые обучают только лучших аспирантов, знакомясь с анализом ОАЭЭ, скорее всего, испытают чувство дежавю. Даже если они никогда не обсуждали экономическую теорию с неэкономистами с тех времен, когда сами были студентами‐первокурсниками, им вспомнятся забытые воспоминания об их мировоззрении до изучения экономической теории. У читателей с незначительными знаниями в области экономической теории или не имеющих таковых опрос может вызвать чувство удивления, озадаченности и гнева. Я немногое могу изменить в отношении этого гнева. Но я постараюсь направить читателей по верному пути, объясняя основные причины, по которым экономисты считают именно так.