Читать книгу Рецепт счастливой жизни - Бренда Яновиц - Страница 11

Моя последняя связь с мужчиной закончилась кошмаром.

В то утро я не подозревала, что к вечеру от отношений и следа не останется. Знай я, что финал близок, я бы серьезнее отнеслась к последнему поцелую и помыла бы голову, чтобы лучше выглядеть на выходе из его квартиры. А я проспала и понеслась на работу с грязной головой и без макияжа. Даже не помню, чмокнула Джейми на прощание или нет.

В офисе я оказалась в семь минут одиннадцатого. А еще через семь минут в дверях возник административный партнер моей фирмы.

– Привет, Тим.

– Привет, Ханна.

Тим стоял, прислонившись к дверному косяку, скрестив ноги и сложив на груди руки. Появление административного партнера собственной персоной – всегда не к добру, можете мне поверить. Одно из двух: либо некто раскритиковал вашу работу, либо, что еще хуже, некто хочет навалить на вас еще пару-тройку дел.

– Что случилось, Тим?

Я спросила самым беззаботным тоном. Никогда не веду с Тимом пустых разговоров. Раз уж Тим появился в дверях, лучше сразу выяснить, какая нелегкая его принесла.

– В прокуратуре штата Нью-Йорк появилась вакансия, – сообщил Тим.

Ему явно было неловко; очи долу, внимание на собственные ботинки. Правда, неловкости достало на одну секунду.

Когда десятый год работаешь в крупной адвокатской фирме на Манхэттене, сообщение о вакансии в другой организации говорит отнюдь не о великодушии начальства, которое заботится о твоей дальнейшей карьере. Оно говорит о желании начальства мягко намекнуть: партнерства тебе не видать как своих ушей. И карьеры у тебя тоже не будет.

– Я бы с радостью навел мосты, – продолжил Тим. – Могу познакомить тебя с кем надо.

Странно: с самого начала разговора я не могла отделаться от мысли, каков Тим в постели. Вообще, стоит мне познакомиться с мужчиной, я сразу задаюсь этим вечным вопросом. Смотрю сначала на губы, затем отмечаю манеру держаться, особенно – когда мужчина не знает, что я за ним наблюдаю. Но главное – руки. Мои ровесницы смотрят на руки в поисках обручального кольца; я преследую другую цель. Мама с детства учила меня по рукам определять, труженик мужчина или бездельник и слюнтяй. Нормальные матери дожидаются, когда дочери достигнут определенного возраста, а уж потом одаривают их подобными алмазами мудрости.

Я несколько модифицировала мамин совет – я смотрю на мужские руки и пытаюсь определить, каково было бы их прикосновение. У Тима руки пухлые, изнеженные, без единой царапинки. На них будто написано: «Ни дня в жизни не работал, потому что закончил частную школу». Не выношу таких пижонов. Не выношу такие руки. По-моему, мужские руки должны быть крупными, сильными. От них должно веять мужеством. У Джейми, например, все ладони в мозолях. Правда, это результат игры на бас-гитаре, а не работы в поте лица, но все равно очень сексуально.

– Мне кажется, Ханна, в прокуратуре ты была бы на своем месте, – выдал Тим. – Что скажешь?

– За последние два года я ни разу не брала отпуск.

– Так я позвоню кому следует? – уточнил Тим в попытке вернуть разговор в нужное русло.

– В общей сложности получается двенадцать недель отпуска.

– Ну да. Так что насчет прокуратуры?

– А что насчет прокуратуры?

– Ладно, подумай на досуге.

Тим собрался уходить.

И я стала думать. Усиленно. До самого обеда я переваривала Тимово предложение. Тяжелая пища, доложу я вам. Я, значит, не гожусь в партнеры. Отдала этой конторе девять лет, а теперь мне говорят «До свидания». То есть девять лет коту под хвост. Ну и что я в резюме напишу? Здесь я остаться не могу, не имея статуса партнера, а другая фирма не захочет взять меня, ибо сразу ясно: помощник юриста, являющийся таковым вот уже девять лет, ищет новую работу исключительно потому, что собственная фирма отказала ему в партнерстве.

К половине четвертого я позвонила Джейми и сообщила об увольнении, тщательно сгущая краски. Джейми на увольнениях собаку съел – как и всякий голодающий представитель нью-йоркской богемы.

– Можешь подъехать к моей конторе? – спросила я. – Нужно поговорить.

– Вот уроды, – прокомментировал Джейми. – Как они только посмели!

К четырем часам я стояла на углу Пятьдесят третьей и Пятой и ждала своего парня, готовая повторить душераздирающий рассказ об увольнении и принять на свою немытую голову целый поток сочувствия. И вдруг я осознала, что из-за драматических событий сегодня не обедала.

Между тем часы показывали пятнадцать минут пятого, а Джейми все не появлялся. По моим расчетам, дорога из Даунтауна в Мидтаун занимает более получаса. Однако терпеть я уже не могла – я была близка к голодному обмороку. Уверенная, что замороженный йогурт с шоколадной крошкой приведет в норму уровень сахара в крови, я двинулась по Пятой авеню в поисках кондитерской.

От голода стучало в висках. Но, поскольку дело было на Манхэттене, прежде кондитерской мне попался киоск с орешками. Я купила пакетик соленого кешью и бутылку воды. Орешки проглотила почти не жуя и запила водой. Организм не замедлил отблагодарить меня. Хвостатые точки перед глазами исчезли, шаг стал увереннее. Я глубоко вдохнула и подняла взгляд. В мою сторону шел Джейми. Я заулыбалась, как всегда при виде его широких плеч, длинных волос и мозолистых рук.

– Привет, милый, – сказала я и обняла его за шею, чтобы поцеловать.

Не клюнуть наспех в район подбородка, а запечатлеть на губах полноценный, полновесный поцелуй. Поцелуй, который расшифровывается как «Слава богу, ты со мной». Джейми отвечал со страстью; день стал казаться вовсе не таким уж неудачным. Я чуть отстранилась и подарила Джейми нежнейшую улыбку.

И вдруг его глаза закатились, и он потерял сознание. Я пыталась замедлить падение Джейми на асфальт, но с моими пятью футами четырьмя дюймами роста – против его шести футов одного дюйма – получилось плохо.

Вот не думала, что новость об увольнении так подействует на моего парня. Коленопреклоненная, я взяла его лицо в ладони. Бедняга Джейми был весь в холодном поту. В старших классах нас учили оказывать первую помощь; я попыталась сделать непрямой массаж сердца. Вокруг собрались любопытные. Кто-то вызывал службу спасения. Поступали ценные советы: накормить пострадавшего! Дать ему воды! Я взялась поить Джейми из своей бутылки, но лишь облила ему лицо.

На Пятой авеню завыла сирена, и рядом с нами остановилась «Скорая», заблокировав движение. Выскочили два медбрата, нежно погрузили бесчувственного Джейми в машину. Следом залезла я. Медбратья учинили мне допрос.

– Возраст пострадавшего?

– Двадцать семь, – пролепетала я и взяла Джейми за руку. Рука была липкая от пота и горячая.

– Хронические заболевания?

– Нет. – Я погладила руку. – Ой, нет, есть. У него ревматизм в левом плече.

Младший медбрат уставился с недоверием. Старший нахмурился.

– Аллергией страдает? – вопросил старший.

Мой желудок словно сполз к тазу, а потом и к коленкам. Планета Земля временно остановилась, зато стала вертеться карета «Скорой помощи» вместе с каталкой, Джейми и медбратьями. Когда верченье закончилось, мир умалился до двух суровых медбратьев.

– Аллергией страдает? – повторил старший.

– Да. На орехи.

Медбратья молча уставились мне в лицо, откуда взгляды их переместились на мою левую руку, все еще тискавшую пакетик из-под соленого кешью и бутылку с водой.

– Я не давала ему орехов, – промямлила я, заливаясь краской.

Младший медбрат полез в аптечку за шприцем.

– Но я его поцеловала. После того как съела пакет кешью. Не мог же мой поцелуй спровоцировать анафилактический шок?

Старший медбрат закатал Джейми рукав, младший дважды щелкнул по шприцу.

– То есть это из-за поцелуя?

Младший медбрат всадил иголку Джейми в вену, Джейми дернулся и очнулся. Старший медбрат помог ему сесть и снова лечь.

– Где это я? – спросил Джейми.

– С тобой все будет в порядке, милый, – ответила я.

– Вы потеряли сознание, – принялся объяснять старший из медбратьев. – Мы везем вас в больницу на обследование.

Через несколько минут каталку с Джейми вытащили из «Скорой» и сопроводили в приемный покой. Я бежала рядом, тиская его руку.

– Кем вы доводитесь пострадавшему? – вопросил санитар, не переставая царапать в блокноте.

Мы подкатили Джейми к свободной койке.

– Я его невеста, – соврала я из страха, что в палату допускаются только родственники пациентов. Мне не хотелось оставлять Джейми одного. Он сделал вид, что не слышит слово «невеста»; стандартная модель поведения холостяков, которым под тридцать, – не реагировать на слова типа «свадьба» и «помолвка». Явился дежурный врач, занялся Джейми. Медсестра усадила меня и велела ждать результатов осмотра. Надо мной висел знак – перечеркнутый мобильный телефон. Я полезла в сумочку, чтобы отключить мобильник.

– Извините, мэм, вы знакомы с мисс Прией Сент-Джон? – спросила другая медсестра.

Я метнулась в приемный покой и упала в объятия лучшей подруги.

– Какого черта ты здесь делаешь? – спросила Прия. – Донни – наш системный администратор – видел все из окна. Теперь у нас только и разговоров, что о тебе с Джейми.

– Ты знаешь, что у Джейми аллергия на орехи?

Прия кивнула. Каждый, кто когда-либо делил с нами трапезу, знает, что у него аллергия на орехи. Я показала Прие пакетик из-под кешью, который почему-то до сих пор не выбросила и даже не спрятала в сумку.

– По-моему, у тебя выдался неудачный день, – констатировала Прия, схватила пакетик и швырнула в ближайшую урну.

«Вот что значит опытный юрист, – подумала я. – Сразу избавляется от улик».

Я тряхнула головой, ожидая дополнительных проявлений сочувствия, но тут спину мне словно прожег чей-то взгляд. Конечно, это была Селия, мамаша Джейми.

– Что ты сотворить мой сын?! – заголосила Селия с густым кубинским акцентом, не забывая буравить меня глазами. Впрочем, она и раньше всегда смотрела с ненавистью, будто я лично несу ответственность за операцию в заливе Свиней[7].

– Джейми вон там уложили, – сказала я и проводила Селию к нужной койке.

Прия предусмотрительно отступила в тень. Почти все мои друзья до смерти боятся Селии – и не без оснований.

– Ай-ай-ай! Боже Всемогущий! Пресвятая Дева! – заголосила Селия по-испански, увидев любимого сыночка на больничной койке, и тут же принялась бормотать католические молитвы.

Врач-реаниматор, по моему мнению, слишком молоденькая для такого ответственного поста, сообщила, что состояние Джейми стабильное и что он поправится. Селия оттолкнула меня от юной докторши и объявила, что она – «родной матерь тот малчик», и обсуждать его здоровье следует с ней, а не с посторонними.

– Простите, миссис Кастильо, невеста мистера Кастильо имеет право находиться при нем и говорить с врачами, – возразила докторша, улыбнувшись мне ободряющей улыбкой. Не иначе, как у ее парня примерно такая же мамаша.

Селия схватила мою левую руку и продемонстрировала докторше отсутствие кольца.

– Вот, они не помолвлены!

Докторша смерила меня таким взглядом, словно я отказалась отдать почку умирающей сестре-близняшке.

– И вообще, – с торжеством продолжала Селия, – мой сынок собираться ее бросать!

В следующую секунду меня выставили из палаты, будто мало мне было выслушать такое от мерзавки Селии. Впрочем, оказалось, что и это не все. Миссис Кастильо потребовала выставить «самозванку» из больничных стен.

По коридору меня эскортировала дородная волонтерка, а вслед неслось:

– Как так получаться, что каждый раз, как мой сынок видит тебя, он попадать в больницу или в тюрьму?

Кстати, в тюрьму Джейми попал не из-за меня. Ну, то есть не совсем из-за меня.

Домой я пришла в седьмом часу, швырнула сумку прямо на пол и застыла в дверях, охваченная ощущением дежавю. Я пыталась успокоиться посредством дыхательной гимнастики – без толку, стены все равно словно смыкались непосредственно над моей головой. Да, так уже было. И вновь началось.

Я направилась в спальню переодеваться, и тут меня осенило – надо бежать. Бежать из Нью-Йорка. Сегодня же. Сейчас соберу вещи – и прочь отсюда. Работу удержать не удалось. Парня – тоже. И много ли у меня осталось, кроме органайзера в красной обложке?

В конце концов, я и раньше сбегала.

После первого курса юрфака я собрала вещи и свалила на юг Франции на все лето – потому что мне так захотелось. Еще прежде, в колледже, улетела в Прагу на целый год и даже не сообщила никому, пока не нашла подходящее жилье. Старшеклассницей бросила мать в Бразилии, а сама дернула к бабуле в Грецию, где оставалась две недели.

И вот опять во мне проснулась страсть к перемене мест.

А ведь целых семь лет не давала о себе знать. Последний раз эта страсть просыпалась, когда умер он. Любовь всей моей жизни. Человек, без которого я не могла дышать. С которым надеялась состариться. После его смерти внутри меня словно что-то оборвалось. Оставаться на одном месте стало мучительно, немыслимо, невозможно.

С тех пор я не называю его имени. Я даже слышать его не в состоянии. Друзья и знакомые делают все, чтобы это имя не достигло моих ушей. Об Адаме говорят «он» и только шепотом. Стараются, чтобы я случайно не взялась за книгу, в которой героя зовут Адам. Чтобы ничто о нем не напомнило.

Прикидывая, что делать – остаться? уехать? если уехать, то куда? если остаться, то для чего? – я поплелась на кухню, налила себе бокал вина и вышла на балкон. Я пила вино, вдыхала нью-йоркский воздух, смотрела вниз, на людскую суету. И наконец решение оформилось. Нет, я не уподоблюсь своей матери, которая намеренно не пускает корней, нигде надолго не задерживается. Которая постоянно в бегах.

Раздался звонок в дверь. Я подскочила, успев подумать: «Хоть бы это был Джейми!» Успела испугаться, что это его мамаша. Отбросила эту мысль, метнулась к двери. На пороге стоял мужчина в полицейской форме.

– Чем обязана? – спросила я, недоумевая, почему консьерж не предупредил меня и почему я сама не догадалась приоткрыть дверь на длину дверной цепочки, вместо того чтобы распахивать.

– Я – детектив Моретти из девятнадцатого участка. Войти можно?

Он показал свой значок, не сделал попытки вломиться без разрешения. Терпеливо ждал на придверном коврике, пока я звонила в полицию, сверяла сведения. Слушая диспетчера, я исподтишка разглядывала руки детектива Моретти (который действительно оказался детективом Моретти). Руки были грубые, мозолистые.

– По какому вопросу вы пришли, детектив? – спросила я уже в кухне, когда он уселся к столу.

– Мисс Гудман, где вы были сегодня в половине пятого вечера?

Детектив Моретти раскрыл блокнот, приготовился записывать показания.

– Что? – опешила я.

Не думала, что в жизни все точь-в-точь, как в сериале «Закон и порядок». Детектив Моретти смотрел выжидательно, держа ручку наготове.

– Я возила в больницу моего парня. У него аллергия на орехи. Я была в карете «Скорой помощи». А что такое?

– Вас обвиняют в попытке убийства Джейми Кастильо, – отчеканил детектив Моретти, каждым лицевым мускулом выражая любопытство касательно моей реакции.

– Что? – повторила я, мысленно возблагодарив Небеса за формулировку «попытка убийства», а не просто «убийство». – Какой бред!

– При всем моем уважении, мисс Гудман, у вас был мотив. Мистер Кастильо собирался порвать с вами.

Что за дурацкое клише – «при всем моем уважении»! Уважение тут и не ночевало. Нельзя одновременно уважать и обвинять в попытке убийства посредством ядовитого поцелуя.

– Можете называть меня Ханной. Кстати, с чего вы взяли, будто Джейми хочет порвать со мной?

– Так сказала его мать.

Я едва сдержалась, чтобы не закатить глаза.

– Это для меня полная неожиданность, детектив, – зачастила я. – Мы с Джейми не собирались расставаться. – Как назло, из лекций по уголовному праву ничего подходящего к случаю не вспоминалось. – А если бы я даже и подозревала у Джейми намерение порвать со мной, согласитесь, детектив, убийством я бы не добилась идиллии в отношениях.

Я говорила очень быстро, выкладывала все, что вступало в голову, а сама пыталась припомнить первый курс юрфака. У меня по уголовному праву была оценка «А»[8] – неужели в памяти ничего не отложилось? Должно было отложиться! Наконец я вспомнила нечто важное: никаких показаний без своего адвоката.

– Я бы хотела сначала поговорить со своим адвокатом, – заявила я, когда детектив Моретти отложил ручку.

– Мисс Гудман, это не допрос, а беседа. Вы уверены, что вам нужен адвокат?

– Извините, детектив Моретти. Да, уверена.

* * *

На следующее утро я отправилась в участок вместе с Прией, которая согласилась на роль адвоката, даром что по специальности она налоговый инспектор. По мере приближения к девятнадцатому участку росла моя неуверенность относительно эффективности плана. План был совершенно девчачий – я рассчитывала, что детектив Моретти пленится моей ослепительно красивой подругой и просто отпустит меня. Наивность плана оправдывает лишь очевидный факт: если кто и способен избежать неприятностей, не задействуя дополнительные ресурсы и полагаясь исключительно на собственную внешность и обаяние, так это Прия.

Странный план – выставить против детектива Моретти красавицу налоговую инспекторшу. Это после трех лет на юрфаке!.. Неудивительно, что моя фирма не хочет брать меня в партнеры.

Свой почти игрушечный «Мини-купер» Прия припарковала прямо напротив парадной двери. Отец Прии – дипломат, а значит, она может парковаться где душа пожелает, то есть в самых неожиданных местах. Прия подкрасила губы – главное свое оружие, – и мы пошли навстречу судьбе в лице детектива Моретти.

Минут пятнадцать мы прождали в комнате для допросов (по крайней мере, приблизительно такую комнату показывали в сериале «Место преступления»). Детектив Моретти появился не прежде, чем выпил свои законные две чашки декофеинизированного кофе. Бедняга! Как ни старался сосредоточиться на деле об орехах-убийцах, он глаз не мог отвести от Прии. Мой план сработал. Моретти и Прия обменивались любезными колкостями, Прия закидывала ногу на ногу, как в «Основном инстинкте» – то есть детям до тринадцати лучше этого не видеть. Шорох ее чулок стал последним ингредиентом в любовном зелье – Моретти спекся.

– Извините за опоздание, – произнес помощник окружного прокурора, заглядывая в комнату. – Меня зовут Нэйт…

– Цукерман, – продолжила я.

– Ханна, ты здесь какими судьбами? – воскликнул вошедший.

По интонации было непонятно, рад он или не слишком.

– Вы знакомы? – удивился Моретти.

– Да, – подтвердил Нэйт, приглаживая волосы и плюхая папку на стол. – Мы вместе учились на юрфаке. Вот не думал, что в суде окажемся по разные стороны. Даже не знал, что Ханна практикует уголовное право.

– Ничего я не практикую. Я здесь в качестве обвиняемой.

Нэйт изумленно покосился на Моретти.

– Тебя, Ханна, пока ни в чем не обвиняют, – вмешалась Прия. – Ты здесь для беседы. Для прояснения неких ни на чем не основанных, голословных, нелепых утверждений.

Шок от появления Нэйта был так силен, что я едва ли осознавала, насколько хороша Прия в роли адвоката – особенно если учесть, что эта роль у нее первая.

– Вероятно, имеет место конфликт интересов, – предположил Нэйт и кивнул Моретти – дескать, выйдем на два слова.

– Если это твой бывший, беру самоотвод, – шепнула Прия, как только за мужчинами закрылась дверь.

– Никаких самоотводов, – буркнула я. – Ты мне не только адвокат, но и подруга.

– То есть на гонорар можно не рассчитывать, да, Ханна?

– Никакой он не бывший. И не будущий. Мы все три года друг друга на дух не выносили, – выдала я, запустив пальцы в волосы.

– Странно – он симпатяга.

– Симпатяга?! Да он – ходячее воплощение всего, что мне противно в людях. У меня одноклассники были точь-в-точь такие. Богатенькие папины сынки и дочки. Пижоны, одним словом. Считают, что родиться во влиятельной семье – уже достижение.

– Значит, вот как ты про меня думаешь?

– Нет, – запротестовала я, но прежде покосилась на ее бриллиантовую подвеску – подарок к шестнадцатилетию от папы-дипломата. – Мы-то с тобой трудимся. В поте лица. Не рассчитываем на трастовые фонды.

– Он тоже трудится. Он – помощник окружного прокурора. Направлен расследовать твое дело.

– Да я не о том.

– Неужели?

– Не могу поверить, что меня вот-вот арестуют.

– Да, это было бы совсем некстати.

Я метнула на подругу мрачный взгляд как раз в то мгновение, когда вернулись Нэйт и Моретти.

– Полагаю, произошло досадное недоразумение, – заявил Нэйт. – Ханна, ты свободна.

Мы с Прией на минуту застыли, не зная, что делать и что говорить.

– Разумеется, досаднейшее, нелепейшее недоразумение! – Прия наконец опомнилась, встала и оправила жакет. Затем схватила меня за руку и поволокла вон из комнаты для допросов, на пороге добавив к вежливому «Всего наилучшего, детектив» самую зазывную из своих улыбок. А по пути к машине заметила:

– Не похоже, чтобы этот Цукерман так уж сильно тебя ненавидел.