Читать книгу Калифорнийский квартет (сборник) - Чарльз Буковски - Страница 48

– Значит, ты не смог продержаться на работе и неделю?

Мы ели тефтели со спагетти. Мои проблемы всегда обсуждались за ужином. Ужин – самое несчастливое время суток.

Я не ответил на поставленный отцом вопрос.

– Так что случилось? Почему они дали тебе под зад?

Я молчал.

– Генри, отвечай, когда с тобой отец разговаривает! – не выдержала мать.

– Да он просто не выдержал, вот и все!

– Посмотри на его лицо, – обратилась к отцу мать, – оно все в ушибах и ссадинах. Генри, твой начальник тебя не бил?

– Нет, мама…

– Ну почему ты не ешь, Генри? У тебя никогда не бывает аппетита.

– Он не может есть, – начал отец, – он не может работать, он ничего не может, и ни одна баба ему не даст!

– Незачем говорить о таких вещах за столом, папочка, – пожурила его мать.

– Так это правда! – воскликнул отец, накручивая спагетти на вилку.

Он соорудил огромный шар, запихнул его в рот и принялся жевать. Чавкая, он подцепил тефтельку, запустил ее следом и в завершение присовокупил кусок французской булки.

Я вспомнил Ивана из «Братьев Карамазовых». «Кто не хотел убить своего отца?» – вопрошал парень.

Отец старательно перемалывал это месиво пищи, и одна макаронина свисала с его губ. Наконец он заметил беглянку и с шумом всосал ее в общий котел.

Прожевав, отец засыпал в чашку кофе две чайные ложки сахара с горкой, размешал и сделал гигантский глоток, который тут же выплюнул мимо своей тарелки прямо на скатерть.

– Да это крутой кипяток!

– Аккуратней, папочка! Не нужно так спешить, дорогой, – сказала на это мать.

По настоянию родителей я стал околачиваться на бирже труда, но это было тупое и бесполезное занятие. Нужно было иметь знакомства, чтобы устроиться хотя бы помощником официанта. А так можно было рассчитывать только на судомоя, город кишел судомоями. И я просиживал вместе с этим скопищем невостребованной рабсилы полуденные часы в Першинг-сквере. Здесь же располагались евангелисты, у одних были барабаны, у других гитары, по кустам и уборным шастали гомики.

– У педиков всегда есть деньги, – рассказывал мне один бродяга, совсем юнец. – Я у одного прожил две недели. Пил, жрал все, что хотел, он даже купил мне кое-какие шмотки, но по ночам высасывал, сука, из меня все силы. Я скоро вставать с кровати не мог. Однажды ночью сбежал, пока он спал. Погано было. Один раз он попробовал меня поцеловать в губы, я так въебал ему, что он летел через всю комнату. «Еще раз сделаешь такое, убью!» – сказал я ему.

Еще было хорошее местечко – кафетерий Клифтона. Если денег не хватало, они брали сколько было. А если вовсе не было, то можно было поесть и даром. Многие бродяги приходили туда и хорошо питались. Держал это заведение какой-то богатый старик, очень неординарная личность. Но я не мог заставить себя прийти туда и нажраться до отвала на дармовщину. Я брал кофе, кусок яблочного пирога и давал им пятак. Иногда я разрешал себе съесть пару горячих сосисок. Там было тихо, прохладно и чисто. Приятно было посидеть возле декоративного водопада – возникала иллюзия, что жизнь прекрасна. Можно было пробыть там весь день, попивая чашку кофе за три цента, и никто не попросит вас удалиться, как бы скверно вы ни выглядели. Выставлялось только одно условие – бродяг просили не приносить и не распивать спиртное. Такое место было островком надежды для тех, у кого ее совсем не оставалось.

Между тем в Першинг-сквере люди днями напролет спорили на тему: есть Бог или Его нет. Большинство выдвигали довольно слабые аргументы, но время от времени сходились по-настоящему подкованные Верующий и Атеист, и на это стоило посмотреть и послушать.

Когда у меня заводилось несколько монет, я шел в бар, который располагался под большим кинотеатром. Мне было восемнадцать, но меня обслуживали. Выглядел я неопределенно, иногда на двадцать пять, а порой и на тридцать. Бар держал китаец, он никогда ни с кем не разговаривал. Все, что от меня требовалось, это расплатиться за первое пиво, потом платил какой-нибудь озабоченный гомик. Чтобы не было противно, приходилось переключаться на виски. Я раскручивал его на виски, но, когда он подступал уж совсем близко, меня тошнило, я отталкивал его и уходил. Со временем пидоры меня раскусили, и местечко потеряло свою привлекательность.

Посещения библиотеки наводили на меня тоску. Я быстро пресытился чтением и вскоре просто хватал первый попавшийся под руку том, желательно потолще, и шел по залу, высматривая девиц. Всегда находились одна или две симпатичные, молодые. Я садился за три-четыре стула от нее и прикидывался, будто читаю, стараясь выглядеть настоящим интеллектуалом. Я надеялся, что какая-нибудь да клюнет на меня. Я знал, что безобразен, но думал, что если буду выглядеть достаточно интеллигентным, то и у меня появится шанс. Но, увы, это никогда не срабатывало. Девицы сосредоточенно строчили в блокнотах, потом вставали и уходили, тогда как я наблюдал за мерными и магическими движениями их тел под чистенькими платьями. Интересно, что бы Максим Горький предпринял в таких обстоятельствах?

Дома разыгрывался один и тот же сценарий. Вопросы не задавались, пока мы не усаживались за ужин.

– Ты нашел работу? – спрашивал отец, отведав первое блюдо.

– Нет.

– А пытался?

– Много раз. В некоторые места заходил по два-три раза.

– Не верю.

Но это было правдой. Как было правдой и то, что многие компании давали объявления в газеты, но свободных рабочих мест не имели. Так они поддерживали на плаву свои отделы кадров. А еще убивали время и надежды многих отчаявшихся людей.

– Ничего, ты найдешь работу завтра, Генри, – заканчивала разговор мать…