Читать книгу Истоками расшитые, начала воздающие - Дарья Филипповна - Страница 3

«Нам не заповедано искать чудес».

Пустыни берега,
солнцем обогретые

Тройкой неподобной, завязать историю, поступью удалой, тяжелым башмаком. Радость – это торжество предельное; предел ее – гранатовыми лозами налитая метель.

Не крича о помощи, и не зовя на праздник, радость от свершенного, первою была.

Возразить ей – значило, встать против хода саней; но только встав напротив, их можно миновать.

Радость – счастье дальнее; радость неконечная – то след от бликов солнечных, что иссушают листья, и моросят дождями прозрачные зерна.

И лишь в одном из была открыта радость – непредельная; всех радостей, разлив неупиваемого источника; от радости воззрив – наверх, к песочной пыли, к пустыни берегам, солнцем обогретыми. То радость – меж землей, среди ликов троих, золота веры очищение.

К истокам, сплелись
лозой гранатной три лица

К истокам обращаются в закатной пыли, что поглощает радость у небесного жемчуга, нитью неровной разошедшейся с высот; три лика, что сплелись лозой гранатной, три лица, умытых белой россыпью снегов утешающих.

К радости, к радости беззвучной, ярким заревом всепоспевающей ночи, открылись пути дорог непройденных – по ним, сутулясь и горбясь, ходили одинокие сфинксы, проглотившие у солнца по грозди гранатовых ягод – то золота веры очищение.

Радость всех высот

Но прекрасный юноша, с ангельским лицом, птицу держит темнокрылую – одной рукой – по линии от сердца; а когти ее, вьюгами суровыми – тысячи иголок, врезающихся в розовый закат. И разливали его на части, оголяя ровное небо; и молочные реки разливались на землю; и орошались бесплодной пустыни иссиние пики песков.

Но прекрасный юноша, руку кладя на сердце, взглядом утешал застывающий в ней лик рассвета.

Но юноше прекрасному не познать россыпь звездную – глубинную, темную и мрачную. Радость всех высот забиралась звездами на солнце, обрамляя сверх его, короною – невенчанный венец.

То свет лежал с востока, через золотом веры очищение.

По древу всех дерев

С востока свет протянут красной нитью, что не задержит и одно жемчуга кольцо; протянут прочной нитью был пламени теплый след, столь недоступный вопросящему, и столь прекрасный в свете зимнего фонаря.

Трое вершков высоты фонаря никак бы не смогли достать призыв свой до солнца, но разницы меж ними тридцать семь вершков – было как и листьев под живым, но необозримым древом всех дерев. Его разлапистые ветви поглощали блики солнечных лучей; в свете фонаря шуршала крона древа, нашептывая тайны – от конца к началу.

От конца к началу, по древу древ смолой текла река – через золото веры очищения.

Поток реки неуязвим

От конца к началу, по древу древ смолой текла река белизны молочной; как истина не принимает хрустальный блик омытых берегов, так и поток реки жизни неуязвим для цепких ветвей черных дерев смерти.

Единственный кораблик, даже и не он, а более чем лодочка, спускалась по течению. Возрадуйтесь! Возрадуйтесь! То иссиние пески обернулись пламенем, пламенем с небес.

Поток реки неуязвим, а потому вопросы, вопросы всех вопросов, вгоняли в землю сталь; непригодную для выплавки орудия, но скрепляющую нерушимые мосты.

Возрадуйтесь! Небеса к нам стали ближе, как только мост одиннадцатый составил в своей дуге полных семь вершков, золотом веры очищения.

Не знающая радости плодонести

Семью вершками радости стяжались берега; то были не обрывы, не равнины, но склоны жемчугов, что зернами в ягодах граната соспевали долгие семь лет. В те годы день и ночь связались неразрывно, и вечером над пламенем звучал, звучал восход!

Но радостью нежданною врывается луч жемчуга – прядет ловко веретено историю свою.

Историю – не сказ, и не повествование, но радость от сближения с солнцем – на расстоянии тридцати вершков. То гора глубокая, что тщательно обхожена стопами радивыми – навстречу всем гостям, однажды вопрошающим; навстречу с темными следами, давно прошедших дней.

И от золотых, блещущих краской листьев, останется только иссиняя зола; из этого пепла теплится пустыня.

Но что на дне его? Что таит она, не знающая радости плодонести, но к солнцу стоя – ближе всех.

То золотом веры очищение.

Тишиной, звучащей для всех

Под песками неровными, теплилось пламя молчания; полыхая, но не вспыхивая, грело мосты крепкие по снежной россыпи жемчуга. Внутри же пламени – сердце гранатового древа, очагом надежды плавило земную ось. Неподступной тайне – тайной и не быть, но тысячи историй сплетались в тишину звенящую, звучащую для всех – золота веры очищением.