Читать книгу Истоками расшитые, начала воздающие - Дарья Филипповна - Страница 6

«Таинство созидания нового человека и нового мира».

На этом полотне поставить даже точку

Задирая голову, поднятым челом, руки простирая – он просится наружу; сбитый мотылек не теплится за жизнь, но не сдается, но не сдается ночи – его полотно у самого солнца, где крыльями своими он мог бы создать образы, чудеснее которых не видывал свет.

Но нет, все бьется мотылек! Жадно содрогая вокруг себя воздух, он ждет, он ждет награды – но не было ему, на этом полотне, возможности поставить даже точку.

Но бьется мотылек!

Крыльями усталыми, содрогая воздух, он стремится только – разорвать то полотно, на которое не ложатся тени.

Но вот – зажглась тростинка.

Огонь, неторопливо подбираясь к земле, оставлял следы расхожего дыма в воздухе; то тени, были тени!

Радостью отданием, сбросил мотылек свои белесые крылья – прямо в пламя, что тлело вниз его.

Но – огонь вспыхнул; до тла гореть не может рожденное в ночи.

И лишь следами, но не стертым образом, ложились крылья на землю; пламя более не приносило изменений им.

Не было в воздухе мотыльковых крыльев – силы, чтобы гореть, сгорать в ночи до тла, подобно пеплу иссиних пустынь.

Сгорать, но не молчать; а в радости – обратиться ликом к вечному блаженству.

То была радость не ночи – а песни двух полотен, завязанных в одно, иссиними песками, над пламенем неусыпаемым, укрытым изнутри.

И только состраданием руки обнажаются

Но утренним заливом – рассветов смятением – также не разжигался огонь, что в сердце хранит плод гранатовый – и в жемчуг рассыпается с приходом спелой вьюги.

Любить! Любить! Делением – двое в единицу умножаются.

Но здесь, рассветами разорванными, молочными ручьями – сбились облака. Огонь скользит по глади, согретой самим солнцем – так выражает милость радости всех радостей, подлинное блаженство.

Протянувши руки – кто-то за них схватит усилием, как будто бы спасение возможно обмануть; кто-то с осторожностью, а кто-то с пренебрежением – вовсе посторонится, позабыв про долг. И только состраданием руки обнажаются – тогда, в одно деление, связуется любовь.

Полотно созвездия, на землю опрокинутое

Ручьями разливались, реками молились, спели океанами – радости цветные тени; то свет безвидный жемчугом рассыпался огненным, где великодушие – уступало состраданию; и больше – не один был кем-то, но двое – для чего-то.

Радостью всех радостей, запевали птицы – тугой мотив не делится на многие основы; но посреди свирели дивных голосов, ответом тишины – молчание звучало от сорока вершков.

То было ликование, то было – упованием созданное лучшими прядьми полотно созвездия, на землю опрокинутое.

А сроку было радости – жемчуга бескрайности, сорока вершков.

Пылью неисступленной, героям непрославленным

Радость от свершения, радостью поправ – огонь неусыпаемый в стенах лабиринта воздух разделил; днем и ночью стали стены, холодным мрамором форму составляющие – жидкой стали, что кипела в сердце героев – невознагражденных, непрославленных, неупомянутых историей в сорока вершков.

Радостью отданные, изгнание познавшие, крылья все свои – сняли без сомнения. Пылью неисступленной, героям непрославленным – не оставалось места – в стенах, уходящих в вечность, что тропы шьют солнечным светом, камень и сталь стирая в темные следы.

Лабиринта всадники: власть, слава, изобилие – тихо уступали под темным покровом; они несли дары, дабы перекупить огонь сердца вопросившего.

Но любовь уже победила.

Здесь, в лабиринте, нити золотых высот – расходились рябью звезд по небесным покрывалам; то жемчуга мерцание рисует свет безвидный – одиннадцатым часом. Им случался лишь один ответ вечному вопросу.

Ей, неплодоносящей песков иссиних.

«Бог взял семена из миров иных и посеял на всей земле, и взрастил сад свой, и взошло все, что могло взойти».