Читать книгу Пламя внутри нас - Дарья Игоревна Ильина - Страница 14

– Ты уверена? – спросил меня дядя, когда мы стояли у подъезда.

– Нет, я просто должна это сделать, иначе они оба загубят свои жизни, а у них есть шанс, так пусть я их и подтолкну воспользоваться им.

– Я поднимусь с тобой.

– Это не обязательно.

– Отец дома, – он взглянул на машину, что стояла под окнами.

– Да, тогда так будет лучше.

Я дрожащими руками вставила ключ в замок и прокрутила два раза влево.

– Ты только держи себя в руках, – дядя взял меня за руку и потянул немного назад.

– Я поняла. Я… постараюсь.

Я переступила порог дома и поставила сумку на пол. Кроссовки отца стояли на коврике, и он, услышав звук открывающейся двери, вышел из зала. Я разулась и прошла чуть вперед, Женя остался на входе, не заходя внутрь. Папа ехидно усмехнулся и оскалился.

– Привет, – сказала я.

– Ну что, самостоятельная жизнь оказалась не такой уж и хорошей. Ну конечно, ты же ничего не умеешь сама делать: ни готовить, ни убираться…

– Не надо, – перебила его я, пытаясь избежать нового скандала.

– Ты же никому не нужна. На что ты рассчитывала? Что твои друзья тебя примут? Смешно. Тебя даже твои родственники не смогли стерпеть.

– Прекрати, брат, – влез Женя, пройдя ко мне. Я стояла спокойно, но внутри все бушевало, злость копилась и подкатывалась все ближе.

– Да ты и здесь никому не нужна, – не прекращал отец. – Сука, дешевка.

Я швырнула сумку ему в ноги и сделала пару шагов навстречу.

– Слушай меня, – говорила я это тихо и прямо ему в лицо, – думаешь, я буду это терпеть?! Не надейся, что сможешь продолжать свои издевательства надо мной. Я пришла сюда только потому, что так надо было, не ради тебя, ты для меня никто, полное ничтожество, но вот матери я нужна. Я смогу ответить, и мне ничего не будет. Что бы ты ни сделал, я никогда не смогу простить тебя, хотя, я уверена, тебе и не нужно это, только вот ты один в итоге, потому что это ты никому не нужен. Но сейчас я здесь, и тебе придется вести себя нормально и не причинять нам с мамой неудобств.

– Дрянь, вот ты дрянь, – он замахнулся на меня, но Женя вовремя подскочил.

– Даже не смей, – сквозь зубы проговорил он.

– Смелая стала! Ненадолго.

Я подняла голову, и холодный мой взгляд пронзил отца.

– Ты ничего мне не сделаешь.

– Пошла вон! – крикнул отец.

– Нет, не имеешь права.

– Ничтожество.

– Я бы не разбрасывалась оскорблениями, – я встала на носочки и продолжила разговор, шепча ему на ухо. – Ты проиграешь. Так что веди себя хорошо, иначе… Мы все знаем, что у тебя есть проблемы с алкоголем, да и не только с ним, так что не думаю, что ты хочешь проблем, а я не боюсь, готова создать их на пустом месте. 1:0, – я похлопала его по спине и поцеловала в щеку. – Радуйся, папка, дочка вернулась.

Это была победа, пусть и маленькая, но для меня это было что-то грандиозное. Его лицо – этот гнев и страх, осознание того, что кто-то дал ему отпор, проигрыш…

– Ты молодец, это было смело, – сказал Женя.

– Знал бы ты, как я волновалась: сердце, думала, остановится. Но я смогла.

– Ты же понимаешь, что этот «мир» ненадолго?!

– Конечно, просто мне нужно время. Нет… не мне… им. В.Б. и Е. Б. Им нужно это время, чтобы понять, что в жизни для них важнее.

Было странно снова видеть за одним столом всех вместе и ужинать вот так. Да, я ушла из дома всего на пару дней, но мы давно не проводили семейные ужины без ругани, спокойно. Я видела смирение и покорность в глазах отца, потому что он знал, мне хватит духу сделать то, о чем я говорила. А мама, она была рада снова видеть меня, она была счастлива, хоть я и не знала, почему. Она мило улыбалась, и ее взгляд был таким искренним и ярким. Хотя мы все и притворялись, и все это была лишь игра в нормальную семью, но маме этого было достаточно. Пусть так, но у нас была семья, похожая на обычную семью, и так должно было быть. Мы разговаривали и смеялись, смотрели передачу вместе и обсуждали ее, но меня тошнило от этого притворства, от того, что столько лет мы ведем эту игру, и каждый раз начинаем сначала. Но я снова вживалась в роль и делала все, чтобы не разочаровать родного мне человека, потому что видела в ней снова жизнь.

– Спасибо, что вернулась, – сказала она мне, когда все покушали, и отец ушел спать, а мы остались убирать со стола.

– Так было правильно.

– Я знаю. Поэтому и говорю.

– Мам, скажи мне, почему ты так рада видеть нас вместе? Ведь ты же все понимаешь.

– Ты же сказала, что так правильно, – повторила она мои слова, но вот от себя ничего не добавила.

– Ты же видела, как я страдала, так почему же не ограждаешь сейчас от боли?

– Ты стала сильней, и только ты можешь прекратить это. Сегодня за ужином я увидела, как сильно ты можешь повлиять на отца.

– Ты не знаешь, что я ему сказала.

– Процесс не важен, главное – результат.

Я смогла вновь влиться в эту колею обмана и лести, но меня, как всегда, спасала школа: уроки, друзья, парень, тренировки, это все отвлекало от безысходности, которая ожидала меня дома.

***

Поначалу было сложно скоординировать подростков, убедить бороться, атаковать, бить и убивать – это, как минимум, неправильно, но необходимо. Никто из них и представить себе не мог, на что согласился, но мне не было их жалко, потому что я знала, что предстоит, я осознавала последствия и понимала важность этих детей в битве. И они привыкали, оттачивали свое мастерство, уже с самой первой минуты разбивались на пары и дрались друг с другом, их это заводило, для них это было не так серьезно, как должно было бы, но так было им же легче – не осознавать всю важность и опасность; им нравился процесс, просто проводить время в такой компании и атмосфере, быть кем-то большим, частью чего-то большего… И за две недели мы с Е.Б. и В.Б. смоги подготовить ребят к бою, и у нас оставалось еще время.

Каждый день, просыпаясь, я чувствовала себя все сильнее и мощнее, огонь забирал все больше меня, я становилась кем-то другим, но не боялась трансформации. Я, да и не только я, многие видели эти изменения во мне, в характере: я теперь не была такой эмоциональной, как раньше, я становилась холоднее и жестче, строже и суровее, но мы хотели думать, что это лишь из-за приближающегося боя. Но и Е.Б., и В.Б. понимали, что это не так, что просто огонь сильнее меня прежней.

В такие моменты, когда вся ситуация и жизненная колея очень нестабильна и находится на грани провала, очень важно иметь что-то или кого-то, в чем или ком ты можешь быть уверенным. И у меня помимо Е.Б. и В.Б. был Влад, который здорово меня поддерживал, в ком я видела свет и держалась крепко за него, потому что он вцепился в меня, меня прежнюю, не отпускал ту милую и ранимую Адриану, видел во мне человека, доброго и «чистого». И именно из-за него я не чувствовала себя погано и мерзко, часть меня жила только потому, что Влад был рядом. И вот когда этот самый «свет» погасает, то наступает темнота, а за ней следует хаос, потому что в темноте мы почти что бессильны. Не думала, что в 14 лет может вообще быть какая-либо любовь, но я ошиблась. Именно в такой период она и бывает и ранит потом сильнее всего, будучи взрослыми, мы не так сильно подвержены любви и чувствам, как в подростковом возрасте. И когда тебя предают, то мир, кажется, разрушился, и для меня он тоже упал, и я сама провалилась вместе с ним в бездну, откуда не было выхода, откуда только другая любовь может вытащить. Чувства – такая роскошь! И чепуха, и боль, и нелепость, и глупость… Я верила ему больше, чем себе, была уверена в его любви ко мне. Любовь меняет нас, но только после того, как показала свою обратную сторону. Так что же случилось с нами? Ведь я даже познакомила его с мамой, мы тогда поужинали, и все прошло замечательно; я даже и представить себе не могла, что он сможет так поступить со мной.

В тот день мы оба вспылили утром, но ссорой это нельзя было назвать, просто небольшое разногласие. И я готова была даже извиниться первой, потому что была действительно груба с ним, но он не дал мне шанса исправить свою же ошибку. Что бы там ни было, он не должен был делать так. Человек, если любит, никогда не изменит, так говорят. Ах, да мне было всего 14 лет, что вы вообще от меня хотите? Друг Влада шел тогда по коридору и сказал мне, что он в спортзале, вот я туда и пошла, чтобы извиниться. В самом зале его не было, и я заглянула в тренажерную комнату, а он был там. Вот только не один, с Евой. Я сначала не разглядела, кто там сидит на нем спиной к двери, но по волосам и маленькой татуировке в виде алмаза все поняла. На лопатке дочка Е.Б. недавно набила тату, но мать не знала об этом, конечно же. Дверь-то была открыта, я лишь подошла и увидели их вдвоем. Она была почти голая, а он без рубашки. В душе вроде были какие-то смешанные чувства, неразбериха какая-то, а вот потом резкая боль прямо в сердце. Я была предана тем, от кого вообще не ожидала такой подлости. Влад так страстно целовал Еву в губы, шею, что даже не заметил меня. Я отошла в сторону и прислонилась к стене. Тут как раз зашла Е.Б. и увидела меня, сидевшую на полу и царапающую паркет ногтями. Я смотрела в одну точку, пытаясь забыть увиденное, а пальцы нервно отдирали куски пола, ногти трескались от сильного напряжения, но мне было все равно.

– Что с тобой?

Я промолчала, а она заглянула в каморку, где были ее дочь с моим парнем. Секунд пять она стояла в проходе, пока кто-то из влюбленных не заметил ее. Е. Б. повернулась ко мне и закрыла лицо руками от стыда.

– Да как вы могли! – сказала она. – Одевайтесь и идите вон!

Через минуту выскочила Ева, она глянула на меня, ухмыльнулась и уже спокойным и размеренным шагом вышла из спортивного зала. За ней поспешил Влад, но, увидев меня, остановился.

– Ты все видела? – задал он риторический вопрос. – Адрин… – Он наклонился ко мне и хотел прикоснуться, но я встала и ушла, ничего не сказав.

Я, не задумываясь, просто машинально пошла на уроки, у нас как раз должна была быть физика. Я зашла в кабинет, села на место, вела себя как ни в чем не бывало, что все нормально, В.Б. вызвал меня к доске, я решила ему задачу, у меня в голове будто что-то перемкнуло, и я перестала чувствовать что-либо.

– Что-то случилось? – спросил учитель, когда я стояла у доски.

– Нет, с чего ты взял?

– Что-то случилось! Я же вижу.

– Тебе показалось.

Е.Б. вломилась к нам уже под конец урока.

– Можно Адриану на пару слов? Это очень важно… для нее.

– Конечно, – не возражал В.Б.

– У меня урок, и нам объясняют новую тему, я подойду к вам на перемене, – ровным тоном ответила я.

– Нет, сейчас.

Я не сдвинулась с места, и Е.Б. прошла тогда в подсобку, а В.Б. за ней. До звонка они пробыли там, а вышел учитель физики с красным от злости лицом и посиневшими венами на висках.

– Сейчас что-то будет! – сказала мне подруга.

– Вышли все живо! – заорал В.Б. во все горло. Я осталась сидеть на месте, а все вылетели, как пуля, из класса.

– Я так понимаю, ко мне это не относится.

– Я его так уважал, а он… – негодовал В.Б. – Я сломаю каждую кость в его теле.

– Не надо, – спокойно сказала я.

– Что?

– Не надо ничего вырывать или ломать. Оставь все это.

– Я не позволю ему остаться безнаказанным, я ему жизнь испорчу, он у меня рыдать будет, – не унимался учитель, придумывая все более изощренные методы наказания. – И твоя дочь, как мне теперь с ней общаться, пусть даже и на уроках? – обратился он к Е.Б., когда она вышла к нам.

– Вот с ней я сама разберусь, ей мало не покажется.

– Да перестаньте вы уже… Что вы этим добьетесь? Только больнее мне сделаете. Вы не исправите ситуации, никак не поможете, что сделано, то сделано. Вы сейчас пытаетесь придумать решение не той проблемы. Я справлюсь, я же сильная.

– Мне безумно стыдно за мою дочь, но тебе не станет лучше, если ты просто уйдешь в себя.

– Не нужно стыдиться. Дело не в этом. Если бы были чувства, то было бы не так обидно, но Ева сделала это лишь для того, чтобы отомстить и сделать мне неприятно. Я забрала у нее мать, так она считает. Око за око.

– Мне жаль. Я не уследила за ней.

– У нас скоро бой, и мне некогда думать об отношениях.

После измены Влада я окончательно поменялась, и та малая часть, что была Адрианой, и что жила в моем сердце благодаря любви, умерла. Это была новая я, только вот больше, чем человек. Я должна была страдать, жалеть себя, говорить, какой он козел, но всего этого не было, я просто стала бездушной тварью, для которой чувства впредь были под запретом. А это ведь ужасно – человек без души. Доверие – это то, на чем я строила отношения с людьми, и без него не было ничего, что связывало бы меня с реальным миром, у меня желание быть собой отпало. Я поддалась стихии, я стала огнем, неподвластным и жестоким. Просто я устала страдать от эмоций и чувств, и этим все сказано. Почему вообще 14-летний ребенок должен страдать? Но на все эти изменения повлиял не только Влад, но и много других факторов, я просто забежала чуть вперед.

Что насчет отца – так я ненадолго смогла приструнить его. В тот же день, когда Влад мне изменил, отец вновь напился и устроил скандал. Это было последней каплей для того, чтобы быть уверенной, что день не задался. Я вновь стояла на кухне, и мы орали матами друг на друга, снова он побил всю посуду, а потом вновь я избивала стену до тех пор, пока не перестала чувствовать свою руку. Я до последнего верила, что смогу изменить его, пусть и таким образом, но заставлю его относиться к себе более или менее уважительно, пусть даже и не любить, нет… просто терпеть. Но люди не меняются, особенно если нет желания стремиться к лучшему. Я просто была не нужна ему, ему, по сути, никто не нужен был, но я сражалась до последнего за нас. И в тот вечер я осознала, что у меня не осталось сил на борьбу с отцом, что я хочу сдаться, потому что мне стало все равно на него. Раньше, когда мы ссорились, мне было жалко его, я каждый раз закрывала на все глаза и прощала, я не могла не разговаривать с ним, ведь он мой отец, но сейчас все дошло до того, что все мои чувства к нему пропали, он стал чужим, никем для меня, и меня абсолютно не волновало, как он, что с ним будет… Он перестал быть для меня частью семьи. И меня накрыло.

Просто представьте, мои дорогие читатели, родной отец стал никем.

Я села на стул и замолчала. Больше ни одного ругательного слова не вылетело из моего рта; я с облегчением выдохнула.

– Все, перестань. Больше тебе меня не ранить, потому что нет ни чувств, ничего… абсолютно… вот я смотрю на тебя, и ничего: ни гнева, ни любви, как будто просто прохожий, – я улыбнулась и засмеялась.

– Ты больная, – сказал он.

– Ты меня сделал такой.

Я сидела в ванной после сложного дня и думала о произошедшем. Такие дни, а точнее ситуации, накладывают определенный отпечаток на сознание человека, вот и тогда я не понимала, что со мной. Мой мозг продолжал биться за человечность и разум, а вот тело было так измождено, что даже ледяная вода никак не могла оживить меня. Насколько все было запущено?! Я держала в руке лезвие и аккуратно водила им по второй руке, так, чтобы не поцарапаться, а потом резко воткнула его в запястье, где было сухожилие. Оно сразу порвалось, судя по звуку, и кровь потекла в холодную воду. Я согнула руку в локте, и пламя остановило кровь. И я снова и снова резала себе вены, не давая им заживать, я хотела почувствовать хоть что-то, пусть даже очередную боль, но нет… ни-че-го. Инстинкт самосохранения не работал. Я достала из кармана джинсов пачку сигарет и закурила одну. Весь дым я собирала рукой, чтобы он не уходил в вентиляцию и не распространялся по всему подъезду. Я затушила сигарету об колено и погрузилась под воду: там я слышала свои мысли. Я не дышала, но мне этого и не требовалось. В тот момент я чувствовала себя мертвой, и я могла выбраться из этого состояния самостоятельно, это не была депрессия, я просто не хотела ничего делать с этим, меня все устраивало. Меня не пугало желание умереть, потому что я могла прекратить и изменить свое отношение к этому в любой момент. Я никогда в жизни не была такой собранной, как тогда. Я контролировала каждую клеточку своего тела, я была абсолютно вменяемая, я отдавала отчет каждому своему движению. Стоило лишь перестать бороться с огнем, и он сразу показал мне, какой я могу быть. Да, наивность и эффект «розовых очков» пропали вовсе, но я четко и реально видела ситуацию, мир, людей, себя… Мне будто глаза открыли.

Я перетянула руку полотенцем, и через пару минут кровь остановилась. В школу я ходила в кофте с длинным рукавом, чтобы Е.Б. не заметила свежих порезов. И три дня подряд я резала вены; становилось лучше, мне так казалось. А Влад каждый день стоял под окном с цветами и подарками, а я выходила и сжигала их. Три дня я мучила его, а он просил разговора, хотел извиниться, но мне было тошно даже видеть его, не то, что слушать. Была ли депрессия? Да, наверное, была, но я ощущала что-то другое, не переживание или боль, предательство… нет, просто все было настолько запущено, что я больше не понимала, что происходит. Я вообще не видела себя, не была собой, и было страшно от того, что я стала бездушной и холодной. Для меня убить ничего не значило теперь. Мне хотелось крови, я жаждала этой битвы, я не могла жить без огня… Я стала пламенем.

А Влад все не унимался и пытался со мной поговорить. Я шла по коридору, когда услышала его голос, раздающийся по всей школе. Он говорил по громкой связи, по школьному, так сказать, радио.

– Адриана, я такой мерзавец, глупец и придурок полный. И моему поступку нет оправдания, и я не достоин прощения, но я прошу – выслушай меня. Дай мне сказать. Я знаю, что причинил тебе боль, и ты не хочешь ни видеть, ни слышать меня… Но прошу, минуту, дай мне одну минуту, чтобы хотя попытаться как-то исправить свою ошибку.

Я поднялась в кабинет, где стояла аппаратура и встала напротив Влада.

– Спасибо, – он убрал микрофон и привстал.

– Сиди, не утруждайся, да и микрофон не убирай, все и так знают о нас, и о Еве… Слухи в школе быстро распространяются.

– Мне жаль.

– Жаль? А ну тогда это меняет дело, – съехидничала я. – Обидно, что Ева. Знаменитость? Да она никому не нужна. Даже парень, который ей нравится, уже три дня ползает за мной и просит прощения, а мать вообще готова была уйти. У нее куча подписчиков и тысячи лайков под фото, но, по сути, она одинока и прекрасно это понимает. И пусть после этих слов все посчитают меня сукой и стервой, но вы знаете, что я сказала правду. Месть? Лучше… правда… она бьет больнее измены и всего остального. Правда чаще всего жестока, именно поэтому мы не говорим ее. А ты, Владик, ты урод, я любила тебя, а ты изменил мне, да еще с кем, – я нажала на кнопку и выключила громкую связь. – Ты разбил мне сердце, ты причинил мне боль, и цветы этого не изменят.

– У меня есть шанс все исправить? Могу ли я надеяться на то, что ты сможешь меня простить?

– Надежда всегда умирает последней, – ответила я и ушла.

– Я не перестану просить прощения, я буду доказывать, что мне можно верить, я сделаю все, чтобы вернуть тебя.

– Мило, вот только словам я больше не верю.

Я наткнулась на Еву, когда заходила к Е.Б., а она оттуда как раз выходила.

– Ну ты и сука! – сказала она мне.

– Я? Ни с кем не спутала?

– Хочешь войны?

– Ев, у меня сейчас проблем по горло, не до тебя, правда, – я закатила глаза и закончила этот неприятный полуминутный разговор. – Ты и сама знаешь, что он меня любит.

– Да, но ты ему не даешь, вот он и ходит «налево».

– Ты себя слышишь? Ты только что сказала, что ты доступная, так в чем же я оказалась не права? – Я говорила эмоционально, даже размахивала руками для убедительности, но само общение с ней мне было неприятно, ее общество, ее голос, внешность…

Все-таки я безумно ревновала ее к Владу, и так хотелось ее ударить, но не могла, я и так наговорила многое, и даже было сложно представить, каково ее матери, которая должна принять сторону дочери, а с другой стороны, ее дочь и правда оказалась не такой уж и хорошей девочкой, а еще и я. Это была непростая ситуация для всех нас.

– У вас сейчас физкультура? – спросила меня Е.Б., увидев, как я беру свою форму у нее из шкафа.

– Ага, – я повесила пакет с формой на руку, и рукав кофты приподнялся на несколько сантиметров, а когда учительница потянула меня к себе, то сразу заметила порезы.

– Что это? – изумленно глядя на меня, спросила она и подняла рукав до локтя. – Адриана, что ты сделала? Не говори, что ты хотела…

– Нет, – одернула я ее, – так становится легче.

– Легче? Как долго ты это делаешь? Они у тебя все в засохшей крови и такие глубокие! Как ты можешь? Зачем? – Ее зрачки бегали из стороны в сторону, а голос становился то ниже, то выше.

– Не так давно. Все нормально, я вас уверяю, правда.

– Как нормально?! Ты на свои руки взгляни! Они все в шрамах и порезах. И ты называешь это нормальным?

Именно в такой неподходящий момент зашел Влад со своим «срочным» и «серьезным» разговором.

– Е.Б., мы взрослые люди, так давайте обсудим то, что случилось… – Он увидел меня и замолчал. – Я не вовремя.

– Нет, как раз наоборот. Посмотри, что ты с ней сделал? – Она вытянула обе мои руки и показала их моему парню.

– Зачем ты порезала себя? Это из-за меня?

– Да почему вы столько всего берете на себя? Причем тут вы! – Я схватилась за голову и покачала ею. Я почувствовала, что пачка сигарет выпадает из моего заднего кармана, но не успела их поймать.

– Еще и сигареты! – заверещала Е.Б. – Мы же договаривались! Я уже не знаю, что с тобой делать. Иди к В.Б., покажи свои руки. Может, он сможет вставить назад тебе мозги.

– Да почему вы вообще должны что-то со мной делать? Это не ваша забота. Е.Б., у вас есть другая задача – дочь, которой пару извилин тоже не помешали бы. А тебе, – я тыкнула Владу в грудь, – ты вообще перечеркнул и испортил все наши отношения, поэтому теперь ты можешь не волноваться и не заботиться обо мне, я не позволю. А теперь простите меня, но мне нужно переодеваться на физкультуру, иначе мой строгий учитель будет ругаться, – я косо посмотрела на них двоих и вышла, недовольно хмыкнув.

После всех уроков я все же зашла к В.Б., так, показательно для Е.Б.

– Я просто сильно за тебя беспокоюсь, – сказала Е.Б.

– Я понимаю, простите, что была так резка с вами.

– Он почему-то всегда мог помочь тебе. И сейчас тебе нужна именно его поддержка.

– Виски и сигареты?

– Пусть даже так, лишь бы ты перестала резать себя и так страдать, – она крепко обняла меня, чуть ли не заплакав, и мне стало даже не по себе от того, что я столько плохих вещей сказала и ей самой и ее дочери. – А Ева, я…

– Все нормально, я не собираюсь с ней воевать. Что было, то было, потом сама поймет, какой глупой была.

– Спасибо, что ты так… – Е.Б. смахнула слезы и проморгалась.

– Успокойтесь, все нормально. Вы просто к ней ближе будьте, ей это нужно, она же не чувствует вашей поддержки, точно так же как я не чувствую ее от своей матери, только у меня есть вы с В.Б., а у нее никого.

– Да я все это понимаю, конечно…

– Вы взрослый человек, так поступайте так, как должны.

– Я всегда так делаю, Адриана, поверь.

– Дело не в вере, я уверена, вы отличная мать… И вообще, думаю, на этом мы закончим, иначе так можно разглагольствовать очень долго. А я пойду напьюсь.

У В.Б. как раз уроки уже закончились, и я подошла в тот момент, когда он проверял очередные проверочные работы и ругался на тупость детей.

– Ну ты как всегда! – воскликнула я, смеясь.

– Заходи! – позвал он меня к себе. – Ну что, что-то хотела?

– Есть выпить? – задала я риторический вопрос.

– Наконец-то, я думал, ты не придешь и сама сможешь из депрессии выйти.

Я подняла рукава и показала ему свои изрезанные руки. Он, ничего не сказав, достал бутылку коньяка и подал мне.

– Пей, – сказал В.Б.

Я сделала из бутылки пару глотков и села на пол, подобрав коленки к себе.

– Меня накрыло.

– Вижу. Пей, не думай, легче будет.

– Нужно решать проблемы, а не запивать их, – умничала я, сидя на грязном полу, и держала бутылку коньяка.

– Да, я вижу, как ты начала решать, – В.Б. закатил глаза и усмехнулся, упрекнув взглядом.

Только вот его осуждения не были неприятными или обидными, наоборот, поучительными и прям «в яблочко». Он одним лишь взглядом мог показать тысячу эмоций и передать свои мысли. В.Б. был удивительным человеком. Насколько сильно он мог раздражать людей своим обществом, отталкивать всех, сам не любил их, был социопатом, но при этом каким чувственным и заботливым он мог быть, как доверял людям, не всем, буквально паре. Только он мог быть сумасшедшим учителем и самым добрым и понимающим другом.

– Мне так интересно, – задумался он и отложил работы в сторону, – как ты видишь эту границу и соблюдаешь ее – субординация и вот то, что ты можешь прийти и выпить со мной, поговорить на любые темы, а на уроках ты ведешь себя как обычная ученица, не пользуешься особым к тебе отношением. Как ты видишь грань дозволенного? – Он взял у меня бутылку и тоже сделал глоток.

– Не знаю, – я пожала плечами, – просто веду себя так, как считаю правильно, даже нет… как чувствую, я делаю так, как ощущаю. То есть эта грань – ее не существует, она есть между нами, только между нами. Мы знаем, где и как можно преподносить себя.

– Тебе всего 14, а ты такая мудрая, я порой поражаюсь твоим идеям, стойкостью, правильностью действий. Это невероятно.

– Я бы давно сдалась, если бы не вы с Е.Б.

– Ложь. Ты не права, ты по натуре сильная, и пламя дает тебе лишь чуть больше уверенности.

– Я говорю не о возможностях…

– Да, я понимаю, но все взаимосвязано. Ты бы справилась и без нас. Мы лишь сохраняем в тебе ту живую Адриану, чувственную и волшебную… с которой познакомились еще много лет назад. Мы держим в тебе то, что разглядели вначале.

– Это сложнее, чем просто бороться с непонятно чем.

– Не думай об этом.

Я напилась в стельку, к концу дня уже не могла говорить, а встать и вовсе. Но с этой бутылкой коньяка, еще и с двумя стаканами виски из меня вышла вся дурь. Все показалось мне таким простым, и проблем в принципе-то особо не было, но мысль о том, что мне надо быть более стойкой и холодной, лишь прочнее укрепилась у меня в голове. Я была сильна, это факт, но эмоции мешали огню, я была слишком чувствительна к людям и к миру в целом, а в моем случае такого нельзя было допускать, на кону стояло слишком много.

В.Б. привез меня домой пьяной, завел в квартиру и прошел со мной до спальни, пока родители спали.

– Тихонько ложись и спи, не дебоширь тут. Хорошо?

– Я… – Я икнула и улеглась на кровать.

– Спи, – он снял с меня куртку и носки, накрыл пледом и закрыл за собой дверь.

– Спасибо вам, – услышала я мамин голос в коридоре.

– Ей нужно было это, – ответил он.

– Я очень на это надеюсь.

– Мы присматриваем за Адрин, не переживайте, она в надежных руках, и это я не про себя.

– Адрин? Хм, она мне говорила, что не любит, когда ее так называют. Видимо, это касается только нас с отцом.

– Знаете, что я вам посоветую – смиритесь. Она не доверит вам свою тайну. Я не говорю, что вы плохие родители, просто так случилось. Так есть и будет, и менять ничего не надо. Поверьте, все будет хорошо.

– Это все, что мне остается.

– Не терзайте ее своими допросами и руганью, примите ее такой, какой она стала.

– Но я хочу вернуть свою милую, ласковую дочурку.

– Поздно, да и не нужно. Ей так комфортней. Ей идет ее новый образ.

Я не знаю, что было дальше, потому уснула я почти сразу, но за все слова, сказанные В.Б. моей маме, я благодарна; он еще раз доказал…