Читать книгу Дорога горлицы и луня - Дарья Зимина - Страница 2

– Всевлада! Едет кто-то! – позвала меньшую свою сестру Мичура.

– Знаю, – ответила та с волнением в голосе.

Но не лаяли еще собаки на дворе, не ржали уставшие с дороги кони. Ничего не предвещало гостей ночных на Палицком Холме. Старшая девица приподнялась на руках и неловко села на лавке.

– С тобой Колояр два дня назад в лесу беседовал?

– А если и со мной? Кому слово об этом скажешь – никогда больше с собой гулять не возьму, поесть не принесу, с пола не подниму – одна в избе на рогожке валяйся!

– Батюшка запретил, Всевлада, – ответила Мичура робко.

– Ага, для наследника нас бережет. Только сыщется ли государь новый из колена Любомудра? А коли он уже женатый? У всех подруг свадьбы сыграны, только мы с тобой без суженых. Останусь так вековухой – всю жизнь тебя из-под лавки выгребать да слезы лить горькие. А мне своя изба нужна – без тебя, без батюшки, без Палицкого Холма. Я Колояру так и сказала: «Или с тобой, или с другим, а уйду отсюда, ждать надоело!»

– Ой, бесстыдница!

– В семье не без урода, да из-за урода всё не в угоду.

Была Всевлада красивой: высокой, статной, белолицей, с темной толстой косой, прямой спиной и всегда поднятой вверх головой, голубыми очами да соболиными бровями. В рубахе цвета горьких ягод калины, с витым медным обручем-гривной на длинной шее, с серебряным полумесяцем-подвеской на груди высокой, казалась меньшая старшей сестре, не привыкшей к роскоши на Палицком Холме, княгиней. Впрочем, и к нарядной чистой горнице, к расписанным птицами и зверями сундучкам, еле видимым в темноте, к прялкам пестрым, к шкурам звериным, к достатку Всевлада подходила так, будто создана была с этим жильем единой. А Мичура носила рубаху серую, и по льну и сутулым плечам спускалась до лопаток тонкая, как поясок детский, коса. Брови узкие девица угрюмо сводила, а голову наклоняла к плечу, словно пряча от глаз чужих большое родимое пятно на всю щеку левую.

– Я волколак. Коли захочу – через нож перепрыгну, птицей обернусь или зверем диким. После этого меня не сыщут, а батюшка с братцем злобу на тебе выместят.

Промолчала Мичура и на эти слова горькие – других она уже давно не слышала. Только взглянула девица вниз, где под подолом рубахи прятались тонкие ноги. Силы в них никогда не было не то что для прыжка, но и для шага простого.

Во дворе уже залаяли псы. Застучали по воротам сосновым в частоколе, несколько изб окружавшем, тупые концы копий и кулаки. Никто уже не спал на Палицком Холме. Кое-где за дверьми закрытыми начали причитать бабы и девки. С крылец высоких, мечи и палицы в руках сжимая, сбегали и мужи опытные, и юнцы. На всех были темные льняные портки. Иные даже не прикрыли груди и спины могучие светлыми рубахами. Только каждый позаботился к поясу нож прицепить, и кое-кто уже приготовился вонзить в землю твердую, холодную главное свое оружие. Одни волколаки тащили к воротам телегу, чтобы еще тяжелее стало врагу пробиться. Товарищи и родичи их несли из сараев колья да шесты. Все строились полукругом и спрашивали друг у друга: «Где же Ярополк?»

А гости неведомые еще сильнее в доски сосновые колотить принялись. Но затихли жители Палицкого Холма. Из избы высокой, в три яруса, посередине поселения стоявшей, вышел мужчина, в длинную рыжую рубаху с узором из солнц черных на рукавах и груди и по подолу одетый. Темно-русые, почти черные волосы поддерживала повязка через лоб – очелье цвета хвоста лисьего. Плечи волколака этого были широкими, а лицо хитрым. Правую руку положил он на рукоятку ножа, и шесть пальцев сжимали оружие это. Закричали собравшиеся у ворот призывно и с надеждой: «Ярополк! Ярополк!» Тот взмахнул руками, отдавая приказ отпирать. Никто ему противиться не подумал. В маленьком, в два бревна шириной, окошке самой высокой избы Палицкого Холма мелькнуло бледное лицо красавицы Всевлады.

Гости нежданные въехали к хозяевам, выставив вперед наконечники копий длинных. Возглавлял нагрянувших юноша на гнедом коне. Прищурившись, Ярополк сказал с раздражением в голосе:

– Хорош будущий зять! Ну здравствуй, Колояр.

Жители Палицкого Холма, узнав в нападавших давних своих друзей, с которыми прежде мыслями схожими жили, опешили. Всадники, одетые в разноцветные рубахи, будто принарядившиеся к неведомому празднику, смотрели на хозяев сурово. Молодой главарь их ответил Ярополку дерзко:

– Так уж сразу и зять? А чего тогда столько лет молчал? За дурака держал и меня, и весь Налимов Плес?

– Ты приехал ссору затеять или с другом батюшки твоего биться? Пожалуй в горницу – коли было что промеж нас, поладим. А кровь лить начнем – кому лучше сделаем? Дочерям нашим да любушкам?

Колояр первым с коня спустился. Привычным шагом двинулся он к лестнице на крыльцо высокое, сразу на второй ярус избы Ярополка ведущее. Остальные гости, хмурясь, за главой своим последовали. А хозяин сделал знак рукой, и подскочил к нему юноша темноволосый и голубоглазый. Только вместо хитрости отцовской читались во всем облике его беззаботность, задор и жизнелюбие. Сын главы Палицкого Холма был без рубахи. Загорелое тело его, словно сеткой мускулов покрытое, при свете луны блестело от пота – за своих хлопотать или биться горазд. Почти касаясь губами, усами и бородой короткой уха Ярополка, он начал:

– Коли Всевлада что затеяла, я ее за баней хворостиной… У реки и не услышит никто!

– Нам Налимов Плес нужен, Зверополк. Веди Всевладу в горницу.

В избе работницы зажгли уже факелы и лучины. Колояр и спутники его устроились на лавках, звериными шкурами покрытых, вдоль стен, где на крюках железных прошлого отголоском темнели мечи, палицы да щиты. Богато жил Ярополк, но большая горница в доме его чуть ли не покинутой на годы долгие казалась. Сам хозяин в кресле с грубой резьбой устроился, а сзади встали самые близкие мужчины-родичи его. Одни о своем шептались, другие и рта открыть не смели, а третьи только зло смотрели на гостей ночных, а пуще всего на Колояра в темно-розовой рубахе с узорами в виде рыб коричневых, в волнах извилистых игравших, и с волосами и бородой пшеничного цвета. Зверополк ввел в горницу Всевладу. И у брата, и у сестры лица горели, как после ссоры. Жених увидел, что красавицу его обидели, и от гнева заалел у того даже кончик крючковатого носа. Ярополк, все замечавший, покачал головой недовольно, погладил пальцами в мозолях и шрамах широкую и длинную темную бороду.

– Ах, Колояр! Давно не приезжал ты на Палицкий Холм.

– Прошлой осенью. Год назад, – процедил тот сквозь зубы.

– Ай-яй-яй! А мой Зверополк к тебе привык, как к брату.

Сын Ярополка при словах этих оскалился. Хотел улыбнуться по-дружески, да не вышло.

– Мне таких родичей, что видят, как меня семь лет за нос водят, да ни гу-гу, и даром не надобно.

– А что бы батюшка твой сказал про речи такие дерзкие?

Серые глаза гостя будто кровью налились.

– Ты ему обещал за меня дочь отдать.

– Я от слов не отказываюсь. Тебе какую из двух?

Колояр рассмеялся – с надрывом.

– И Мичуру невестой считать? От нее мужу толку меньше, чем от полена летом жарким или корзины дырявой! А мне в дом хозяйка нужна, да и о детях думать надо.

Ликование было в глазах Всевлады. Зверополк, на сестру глядя, нахмурился. Но никто в горнице ни из Налимова Плеса, ни с Палицкого Холма, не подумал, что Мичура – хозяевам избы родня и худое говорить про нее под этой крышей – к обиде. Ярополк ответил:

– Похвально, что ты, Колояр, о счастье семейном неустанно хлопотать готов. Ты меня послушай – да так, будто не было ни года с прошлой осени, ни тех семи лет. Вам, юношам, невдомек, что задолго до вас любить начали, да еще как! Я немногим старше тебя был, когда Иста пришла просить за батюшку-убийцу. Лучшая ее рубаха казалась рубищем, но только я увидел лицо ее, услышал голос – понял, что и на княгиню девицу такую не променяю. Помог ее отцу спастись, проводил на все четыре стороны, ее одарил всем серебром и золотом матушки-покойницы. Воин яростный, неумолимый, сам каждый вечер в землянку бедную привозил яства с поварни на своем дворе. Только Иста все мне не верила. Шесть месяцев я улыбки ее добивался, а когда услышал одно слово: «Люблю!» – нежное, горячее – то чуть с ума не сошел от радости. Сделал ее на Палицком Холме хозяйкой. Но женился-то на другой, которая родом и богатством вышла. Да, от одного вида ее мне тошно становилось. Да, родила противная баба урода. Так ведь Иста все это время со мной была, главной оставалась, подарила мне Зверополка и Всевладу. Жена умерла скоро. А с наложницей мы столько лет счастливых прожили! До сих пор скорблю я, Колояр, о смерти Исты. До сих пор ее одну больше всего света белого люблю.

Говорил Ярополк искренне и с тоской в глазах. Колояр спросил удивленно:

– Ты хочешь, чтобы я Всевладу взял в наложницы? Дочь из такого рода! Твою дочь!

Всевлада взглянула на отца зло и холодно. Зверополк все еще раздумывал молча о жизни матери своей, которую любил сильно, и к разговорам отца и гостя не прислушивался больше.

– Возьми наложницу из другого рода, беднее. А женись на Мичуре. Скоро уже отыщут псы княгини Ясинки наследника из колена Любомудра. Всевлада умна и красива. Коли на ней его женим, он и сам от нас уходить не захочет. А с Мичурой чего? Рак на горе свистнет – а ее все равно никто не полюбит. Вот не сможем мы на князя нового влиять – и делу великому конец! А коли сестра жены твоей государыней сделается, сколько угодно наложниц взять к себе сможешь, а дети станут первыми волколаками в Новом Волчке, столице. Хорошо подумай, Колояр. Я для тебя журавля ловлю, а ты к синице за моей спиной руки тянешь.

Юноша ответил твердо:

– Я семь лет это слушаю. Устал. Добром ли, силой ли, а сегодня я Всевладу увезу.

– Давай тогда у нее спросим, чего невеста хочет? – предложил Ярополк, в благоразумие дочери малую толику веры сохранивший.

Все мужчины в горнице посмотрели вопросительно на Всевладу. Щеки девицы порозовели, руками она принялась теребить косу толстую.

– Я в счастье свое с мужем из рода Любомудра не верю. Колояр мне люб.

Ярополк со вздохом поднялся с кресла, взял руки дочери и гостя незваного и соединил их со словами:

– Быть по сему, – а затем крикнул громко, чтобы работницы, которых в горнице не было, услышали и начали готовиться к празднику: – Собирайтесь! Идем к дубу свадьбу играть!

Из перехода между светлицами и горницей такой грохот послышался, что многие мужчины потянулись было к ножам за поясами, мечам и палицам, к скамьям прислоненным. Но почти сразу раздались женский крик слабый и удар чего-то о деревянный пол. Уже зазвучал топот шагов прислужниц снизу. Один из родственников Ярополка дверь отворил быстро. Кто-то ахнул. В переходе скамейка была перевернута. На резном углу ее алело маленькое пятнышко. Мичура билась головой о пол, как безумная. Кровь из носа ее хлестала на верхнюю губу и подбородок. Несчастная смогла даже рубаху и пол испачкать. Девица заметила, что дверь в горницу открылась, но не остановилась, только заревела громко. На руках приползла она послушать, что батюшка ее решит. Увы! То, чего она боялась, исполнится!

Всевлада и Колояр застыли. Зверополк, поймав взгляд Ярополка, начал звать работниц:

– Что же это такое? Сюда скорее! Вяжите ее, унесите!

Две дюжие прислужницы крепко схватили дочь несчастную за запястья и лодыжки и стали их связывать. Третья же поднимала скамейку к стене. Мичура пыталась вырваться, но сил не хватило. Ярополк вмешался наконец-то. Белым рушником-полотенцем, взятым у одной из работниц, он принялся вытирать нелюбимой дочери лицо. У Мичуры что-то в груди заклокотало, из глаз слезы брызнули.

– Дай мне умереть, батюшка, – попросила девица жалобно.

– Тише, тише, – ответил Ярополк тускло, все еще держа тряпку белую у носа дочери.

– От меня пользы не будет. Дай уйти. Лучше в мешок и в воду, чем за государя замуж… Чтобы все волколаки говорили… уродина… безногая…

Гости и жители Палицкого Холма головами осуждающе покачали. Один из приехавших спросил шепотом у немолодого уже родственника Ярополка:

– Что же с девкой делается?

– Верно, мать богов прогневала, а дочке платить. А у Исты что Зверополк, что Всевлада – загляденье.

Работницы уже понесли обессилевшую Мичуру назад в ее горницу, но девица вдруг, не поднимая головы, даже оставив глаза полузакрытыми, закричала:

– Коли я за Честимира выйду, всем избам на Палицком Холме сгореть дотла!

Зверополк рванулся было к сестре, чтобы ответа потребовать за слова дерзкие, но Ярополк сына удержал за плечи, смотря при этом на Колояра и будто обвиняя его в случившемся этим взглядом. Всевлада, выходкой сестры хворой взволнованная, тихо всхлипывала – больше не от испуга, а чтобы ласку получить, и жених обнимал любимую за плечи. Мичуру унесли, уложили на лавку, и горькие причитания девицы слышными быть прекратились.