Читать книгу Гремучий дом - Даша Пар - Страница 3

Реми

Город просыпается от зимней спячки. После полудня выползают горожане, звучит музыка, из уличных киосков доносятся ароматы выпечки и кофе, смешиваясь с общим запахом города, меняя тональность застывшего в колючем холоде Ролльска.

Реми пешком добирается до общежития, однако сворачивает в ближайший к нему переулок и спускается в полуподземный кабак, откуда уже доносятся разухабистая музыка и весёлый молодёжный гомон. Перед ночной сменой сэвы из шестого отделения «Шершней», занимающегося истреблением морликаев, предпочитали проводить часы здесь, сбрасывая накопившееся напряжение.

Глянув на настенные часы, Реми открыла дверь и нырнула в бесподобную смесь из запахов табака и дешёвой выпивки. Эти вкусы такие яркие, насыщенные и сбитые в плотную вязь, что даже сам воздух загрубел, застыл, скрывая сэв в матовой дымке. Прищурившись, Реми разглядела в сизой дымке знакомую рыжую косу, принадлежавшую Вивьен. Девушка в чёрном платье с пышной юбкой, сидела на крышке пианино, стоящего в углу. Над залом разносился её звонкий и глубокий голосок, распевающий разудалую песню:

Кивнув парочке знакомых, Реми подошла к стойке бара и заказала кружку пива, бросив на стол монетку-ястребок. Кожаная сумка неприятно оттягивала правое плечо, и она положила её на свободный стул. Тем временем музыка становилась всё громче и пронзительней. Гитарист, аккомпанирующий певице, не жалел струн. Однако пианино под пальцами пьяного пианиста издавало высокие ноты, которые раздражали слух. Но много ли надо сэвам, что хотят просто отвлечься от безумной гонки на выживание, из которой невозможно вырваться?..

Вивьен спрыгивает со своего места, и её подхватывают товарищи, поднимая на плечи и ставя на стол. Она звонкими набойками на туфлях отбивает ритм, и пение захватывает её с головой. Юбка взлетает вверх до колен, обнажая красную подкладку из жёсткого фатина, а под ней чёрные шёлковые колготки. Через миг Виви оказывается на другом столе, а к ней присоединяются двое младших сэв, и они втроём танцуют, как в последний раз, с той самой волшебной самоотдачей, когда хочется забыть обо всём и обо всех. Когда есть только этот миг, настоящий момент, в котором вся кровь и грязь, навалившиеся за прошедшие полтора года, стекают вниз, и ты вновь молодой и невинный, незнающий, что завтра может и не настать, а острые клыки и когти проклятых морликаев отправят тебя или твоих товарищей на тот свет. Что подземные лабиринты и заброшенные городские кварталы сомкнутся над тобой, и последним, что увидишь, – свинцовое рыжее небо.

«Танцуй же, Вивьен. Танцуй, как будто это единственное, что имеет значение», – думала про себя Реми, отпивая из кружки кисловатое пиво. – «Ты столько раз оказывалась на грани за последние два года, что, если тебе помогают танцы и пение, – не отказывай себе в них. Будь живой. Мёртвых мы успеем оплакать».

Песня закончилась. На сцену взошли трое сэв и принялись распевать весёленькую песенку про удалого паренька и красавицу певицу с ревнивым мужем. Вивьен спустилась с импровизированного помоста и присела на соседний с Реми стул, отряхивая с чёрной юбки крошки и пыль. Ей тотчас предложили несколько стопок водки, и она выпила одну за другой под одобрительный свист сослуживцев.

Не так много в этом кабаке старших сэв. А уж знатных девушек из высшего общества только двое. Однако повышенного внимания они удостаивались не из-за своего высокого происхождения, а в силу своих особых талантов. Вивьен – одарённая ищейка. Она за версту чует морликаев, а потому именно её отряду чаще прочих приходится зачищать самые тёмные ответвления под городскими улицами, ныряя в глубокую и стылую тьму, и даже выезжать за пределы города в составе крупных отрядов, оказываясь в заброшенных деревнях, где морликаи бывают особо свирепы.

– Ты сегодня не выходишь? – тихо спросила Реми, зная, что подруга услышит.

Та кивнула, и также тихо ответила:

– После двойной смены двое суток отдыхаем. Послезавтра выезжаем в Лугорьевск. Там обнаружили крупное гнездо на месте взорванной церкви. Будем зачищать совместно с военными.

– Легче не становится, – не спрашивая, а утверждая, сказала Реми, косясь на свою сумку.

Ни для кого не секрет, что после адских праздников разрывов больше не было. Однако морликаи не только не умерли после закрытия порталов, но и научились размножаться, что существенно усложнило процедуру их ликвидации. Людям и сэвам приходилось действовать сообща, зачищая родную землю от этих тварей. Однако улучшения всё не наступали. Уже давно ходят слухи, что в удалённых и глухих частях страны стали появляться измененные и чу́ждые места, в которых человек не выживет, а сэв сойдёт с ума, превратившись в нечто извращённое. Поговаривают, что правительство в курсе происходящего, но всё скрывает от общественности.

Разумеется, это небылицы. Как и кривотолки о смертельной болезни императора, который вот уже полгода не появляется на публике. Неужели раны, полученные в результате подрыва бомбы под Аллейской оперой, оказались такими тяжёлыми, что Великий самодержец до сих пор не может от них оправиться? И почему тогда он медлит с объявлением о назначении своего преемника?..

– Прорвёмся, – фыркнула Вивьен. – Феликс писал? Я давно о нём ничего не слышала, – как бы между делом поинтересовалась она.

– Кажется, он сейчас находится на границе с Урласком. Как выпустился из академии, так сразу поступил на службу под начало моего отца. От него давно не было новостей, – пожав плечами, ответила Реми.

С Феликсом непросто. Он так и не отошёл от смерти Роберта. Поэтому общение с девушками особо не поддерживал, хоть и принёс свои извинения за срыв.

– Представляешь, мне опять не пришло приглашение на праздник во дворец. Интересно, это из-за того, что я отчислена из Академии, или потому, что работаю шершнем и более не являюсь светской сэвой? – Виви старалась говорить равнодушно, но в голосе промелькнули нотки обиды. – А тебе приглашение прислали?

Реми скривилась. Она не любила весь этот официоз, но понимала, что отвертеться не получится. И придётся встретиться с Костей и со своей семьёй. Девушка допила пиво, прежде чем ответить:

– Да, я там буду. По работе и… так.

– Все говорят, что цесаревич Константин к тебе неровно дышит, – обнимая Реми за плечи, заворковала подруга, отвлекаясь от своих обид. – Говорят, что нам стоит ожидать вашей помолвки. Он последовательно отверг всех кандидаток своей мачехи…

– Это слухи! – возмутилась Реми, вновь раздражаясь.

Её глаза вспыхнули чистым золотом, и, как в ответ на её гнев, порвалась струна на гитаре, обрывая музыку. Гитарист взвизгнул, брызнула кровь. Но вспышка схлынула. Вскоре принесли новые струны, и музыка зазвучала с прежней силой. Со сцены донеслись голоса друзей Вивьен, которые звали её вернуться к ним. Та и рада вернуться, напоследок говоря:

– Может, слухи. Может, вы просто друзья. А может, ты самой себе боишься признаться в том, кем вы теперь приходитесь друг другу. Реми, нельзя вечно скорбеть. Пора жить дальше. И видит святая Аллейн, нашей стране нужен повод для праздника.

– Не думаю, что ситуацию исправит банальная свадьба, – мрачно отреагировала Реми, замечая в дверях неприметную фигуру.

Протянув бармену через стойку сложенную вдвое купюру, по его кивку девушка перешла в заднюю комнату. Туда же нырнул незнакомец в надвинутой на глаза кепке, скрывающей обычные карие глаза. Молодой мужчина весьма приятной наружности вежливо поприветствовал Реми, спрашивая:

– Ваше мероприятие прошло успешно? Вы нашли то, что искали?

В ответ Реми вытащила из сумки экземпляр Библии Люциана и протянула ему, а тот убрал к себе за пазуху.

– Наш общий знакомый высказал пожелание о встрече. Есть вещи, которые он хотел бы лично обсудить.

– Я постараюсь в ночи выбраться к нему. Но есть дела, не терпящие отлагательств, – подумав, сказала Реми. Сегодня тот самый день, когда ей нужно кое-кого навестить. И лучше с этим не тянуть.

Парень кивнул и, попрощавшись, покинул коморку. А Реми, сделав глубокий вдох, вернулась в общую залу и присоединилась к веселью. Она не была такой заводной, как Вивьен. Но голос имела красивый, и сэвам нравилось слушать её пение.

* * *

Это было старое жёлтое здание с выкрашенной в красный цвет крышей и треугольным козырьком над главным входом, узкими колоннами и до странности толстыми окнами. Огороженное высоким забором с острыми пиками, с будкой охраны на входе и массивными воротами, это место не имело даже указательной таблички. Его территория была надёжно скрыта от посторонних глаз, поскольку здание располагалось вдали от жилых домов и развлекательных заведений города, в самом дальнем уголке императорского парка.

Когда девушка вышла из такси, её встретил пронизывающий до костей волглый ветер. Он забрался за воротник её пальто и пробежался по загривку, вгрызаясь в кожу ледяными колючками. В тусклом грязно-сером небе вверх взлетали снежинки-льдинки: хоть и пришла весна, однако зима не собиралась так легко сдаваться. Плотнее прижав воротник-стойку к шее, Реми пошла по протоптанной дорожке вглубь парка и вскоре оказалась в полутьме среди голых и корявых деревьев, освещаемых редкими фонарями. Здесь было так тихо, что она слышала своё дыхание. Она не испытывала страха, несмотря на то что уже больше года в городе орудовал маньяк Голиаф, жертвами которого становились молодые девушки.

Реми давно не испытывала ярких чувств, оказавшись в кошмаре из однообразных тягостных дней. Душой постарев лет на десять за эти два года, она потерялась в настоящем, словно застряв в жутком сне, который казался не менее страшным, чем унылая реальность. Порой она сутками вынуждала себя бодрствовать, лишь бы не засыпать, лишь бы не видеть там его…

Однако именно кошмары побуждали девушку действовать, именно они заставляли её прикладывать все силы, чтобы выйти на проклятых люцианитов. Но не с целью мести, нет. Реми преследовала их ради призрачной надежды найти способ вернуть своего брата домой.

На входе предъявив охраннику карточку гарпии, сэва прошла вглубь территории скорбного заведения, освещённого огнями и с выставленной по периметру охраной. Мало кто знал, что это за место. Мало кто подозревал, что такие места в принципе существуют. Однако даже самые совершенные существа на свете подвержены болезням разума и души. Даже прекрасные сэвы способны утратить рассудок и заблудиться в потоке бессвязных мыслей. Однако, когда ангел теряет разум, мир должен оплакивать его потерю. Ведь его силы остаются с ним, и в таком состоянии они могут причинить значительный вред окружающим.

Поэтому в семнадцатом веке указом императора во всех крупных городах империи были возведены подобные больницы, дабы оградить людей от душевнобольных ангелов. Никто не должен видеть сэв в таком виде.

На проходной Реми назвала себя, и её проводили в кабинет главного врача, директора этого заведения, Анатолия Цапли. Это была далеко не первая их встреча, и каждая из них проходила по одному и тому же сценарию. Сначала девушка передавала мужчине конверт, после чего он выдавал краткий отчёт:

– Уважаемая Ремия Беркут, ваш… родственник пребывает в угнетённом состоянии духа. Его разум проясняется только в утренние часы, и то ненадолго. Нам приходится прибегать к повышенным дозам морфия, чтобы утихомирить его к ночи. Сейчас вы застанете его спящим. Что касается его способностей… По большей части нам удаётся купировать их успокоительным, что вы приносите, – на этих словах Реми передавала свежую порцию порошка, вновь отбиваясь от вопроса, что это такое. – Жаль, что вы не рассказываете, как его производят. Такое средство стало бы незаменимым в нашей практике, – с сожалением протянул подтянутый и моложаво выглядящий мужчина, переводя взгляд с Реми на картину полярной совы, висевшей на стене у окна, – символ психбольницы. – Но я понимаю, это связано с вашей работой. И не лезу в ваши дела, покуда наши договорённости в силе. Ваш родственник будет находиться здесь столько, сколько требуется. Не сомневайтесь и в том, что о нём не узнает ни одна живая душа, покуда я на этом месте.

Реми понимающе кивнула. Они вышли из кабинета директора и направились в отделение для пациентов с лёгкими заболеваниями. Проходя через него, они слышали, как за толстыми стенами раздаются жуткие звуки: утробные подвывания, тихое пение, шепот и даже крики, от которых вибрировал пол. А ведь здесь содержались больные, имеющие шанс на выздоровление. Пара проследовала дальше, миновала несколько лестниц и оказалась в дальнем крыле, огороженном решётками и с дополнительными пунктами охраны. Они остановились у красной двери. Анатолий показал свои документы и после всех необходимых процедур и, кажется, уже в сотый раз выслушав инструктаж, они отправились дальше, как только караульный открыл железную дверь ключом.

Здесь было тихо. Очень тихо и прохладно. Холодный воздух успокаивает разгорячённый галлюцинациями разум. Вдоль ряда закрытых дверей на полу была нанесена красная линия, а на стенах повсюду висели предупреждения. Именно в этом отделении для самых тяжёлых душевнобольных находился родственник Реми. А вместе с ним здесь оказались те несчастные близнецы, сумевшие выбраться из Лаберии. Всего за несколько месяцев после судных новогодних дней, они потеряли связь с реальностью и утратили память. Окружающих они воспринимали, как врагов, поэтому их приходилось держать связанными и под препаратами. За полтора года ситуация так и не улучшилась.

Остановившись у двери крайней комнаты, Анатолий своим ключом открыл её и посторонился, пропуская Реми. Комната была маленькой, серой и скромно обставленной: привинченные к полу кровать с прикроватной тумбочкой, раковина в углу, за шторкой унитаз. Было даже окно с толстым стеклом, закрытое решётками.

По правилам больницы, первые полгода буйные пациенты содержатся в карантине, в которых пытаются стабилизировать их состояние лекарствами, музыкой и водными процедурами. В случае успеха, больного переводят в более комфортную палату, тщательно следя за его поведением. При негативных изменениях его переводят обратно в карантин или же в отделение для самых тяжёлых больных. Именно такой путь и проделал так называемый родственник Реми. Сейчас он был в сознании, но словно впал в кататонический ступор: сжав руки в кулаки на коленях, парень бездумно смотрел в окно.

Убедившись, что больной не представляет угрозы, Анатолий вышел, сказав девушке звать санитаров, если потребуется помощь.

Набираясь сил, Реми подошла к окну. Каждый визит сюда был для неё тяжёлым испытанием в силу своей бесполезности. Но она не могла не приходить, раз за разом ковыряя рану, чтобы потекла отравленная ядом вины кровь. Вот и сейчас, обернувшись, она побелела, глядя на молодого парня в больничном халате. Он сильно похудел и оброс, и на своей и без того небольшой кровати с тонким матрасом выглядел ещё меньше.

– Здравствуй, Паша, – тихо сказала девушка, присаживаясь рядом и осторожно беря его за руку.

Его красные, как закатное солнце, глаза сверкнули в тусклом свете от потолочной лампы, и сердце Реми забилось быстрее. Какие же у него жуткие, пугающие сэвской красотой глаза! Так не должно быть. Нет и нет. В каждый свой приход она надеялась, что однажды ангельское солнце погаснет, а его разум прояснится, и Паша вернётся к ней.

– Как ты себя чувствуешь? С тобой хорошо обращаются? – спросила она, надеясь, что в этот раз он ответит на её вопросы. Тщетно, парень продолжал смотреть в пустоту, не проявляя признаков разума.

Год назад в жуткую февральскую метель, когда Реми в очередной раз бродила по кладбищу возле могилы отца, изводя себя холодом и собственными страхами, напоминавшими во́ронов, что кружили над кладбищем, сквозь белую пелену к ней вышел Паша в окровавленной и порванной одежде, босой и совершенно безумный.

Он ничего не видел перед собой, но остановился, когда оказался рядом с ней. Его глаза сияли так ярко, что в монохромном пейзаже казались кровью на белом снегу. Тогда Реми застыла, не в силах ничего сказать. Ответом на её молчание стал его крик, от которого она отлетела назад, врезаясь в могильную плиту и чуть не теряя сознание. Ей удалось с ним справиться. Удалось даже вытащить с кладбища и поймать такси, чтобы добраться до единственного места, в котором она надеялась получить помощь. И Филин, несмотря ни на что, помог ей.

С тех пор прошло больше года. Не было ни дня, чтобы Реми не задавалась вопросом, что случилось с Пашей. Сэвом можно только родиться. В первые месяцы брата осматривали очень предусмотрительные врачи, которые не задавали вопросов. Эти осмотры привели к единственному заключению – Паша чистокровный сэв, причём из старших, так как его сила едва ли не больше, чем у Реми. Тогда она подумала, что отец, также, как и её, скрывал природу брата. Однако проведённое расследование установило, что его родители были ревунами. Что он был человеком и что никаких иных вариантов нет, а значит нужно принять факт, что трансформация возможна.

И это было пугающее открытие, от которого нельзя отмахнуться. Правда непонятно, что с этим делать. Паша не облегчал задачи. Он не говорил, но часто буйствовал. До заключения в больницу, приступы всё учащались, а Реми не всегда была рядом, чтобы утихомирить его. Приходилось пользоваться особым лекарством, найденным Матвеем, чтобы глушить в Паше сэва, как когда-то поступали с ней.

Паша продолжал молчать. Его мнимое спокойствие пугало её. А глаза завораживали. Казалось, в его голове происходит что-то ужасное, опасное и полное первозданной чистоты, как крик новорождённого. Казалось, что именно в этом причина его состояния. Человеческое тело, превращённое в сэвское, психически не справляется с новыми силами.

– Прости, что редко прихожу, – продолжила она, проверяя его пульс и надеясь, что её слова хоть немного его ускорят, показав, что он слышит её.

Однако это не произошло. И тогда Реми запела. Очень тихо, едва слышно, только для него. Это была песня без слов, набор красивых звуков, которые поют сэвушки своим малышам. Как и в прошлые разы, это принесло свои плоды. Из Паши будто вытащили пружину, он расслабился, откидываясь назад. Реми, не прекращая петь, помогла ему лечь в постель, укутала одеялом и поцеловала в лоб, отправляя в страну сновидений.

– Надеюсь, тебе приснится наш дом. И то счастье, которым мы тогда обладали, – прошептала она, выходя наружу и плотно закрывая за собой дверь.