Читать книгу Роковое клеймо - Delia Ree - Страница 9

Марат откинулся назад и вздохнул. Конечно, он помнил и свои мечты тоже. Пустые кораблики воздушного счастья, мыльные пузырьки наивного сердца. Сколько раз, получая от старашаков тумаки, а потом, прячась вместе со слезами где-нибудь на чердаке, вытирая кровавый нос, он думал о том, как станет взрослым, сильным, как научится хорошо драться и обязательно, обязательно сумеет встать на ноги, чтобы никогда и ничто не напоминало ему о том, кто он. Сколько их мечтающих было тогда, до него и после. Но все как один верили, что в их жизни произошло недоразумение. Ошибка, где цыганка выкрала младенца или еще схожая душераздирающая история, только не родители наркоманы и алкоголики, не мамаша, выкинувшая новорожденного в общественный туалет или мусорный контейнер. Были, конечно, и те, что действительно стали сиротами, где погибшие родители, а других родственников нет. Каждые глаза, всматривающиеся вдаль своего будущего: серые, карие, голубые или зеленые, они были разными судьбами с одинаковым существованием. А потому, маленькими надеялись, что скоро очень скоро случится чудо и родители, найдут их. Взрослея, эта ложная вера превращалась в надежду обрести семью в своей зрелой жизни, а выходя из стен интерната, реальность искажала все представления о мире. Но, не смотря на то, что мечты у казенных детей может, были и разные, только цель всегда одна. А цена ее свобода. Не все понимали этот смысл. Не все представляли, как на самом деле будут жить там, за стенами интерната. Но каждый видел хорошее, светлое и настоящее. Девчонки, конечно же думали, что найдут работу, им выдадут жилье и можно жить, так как захочется. Пацаны, рисовали другие представления о счастье. Только проработавшие не один десяток лет воспитатели знали, с практической точностью, тоскливо поглядывая на них, что ждет, пусть не каждого, но многих из этих сирых птенцов. Даже приговаривали под нос, мол, с одного режима, да в другой. И вроде не пожелание это со зла, так обычно бабушки внучкам приговаривают: «не смейся много, плакать будешь», « не прыгай перед сном, не уснешь»… и ведь действительно так все и выходило. Сбывалось и с интернатскими детьми, потому что это действительно был режим. Почасовое расписание жизни с той минуты, как ты попал туда и до тех пор, пока серые стены не выплюнут полуфабрикат человека наружу, где все равно, рано или поздно привыкший к режиму, ищет его себе в защиту, как замерзший человек одеяло. Свобода она пьянит, дурманит, словно первый раз кайф, а потом ломка, жестокая ломка правды, когда содеяно что-то незаконное и уже без пяти минут новый режим, только уже тюремный. Но были и такие, кто оставался в стенах приюта в качестве уборщицы, помощника по слесарным работам. Ведь такая жизнь въедается в каждую клеточку живого существа, словно пропитанный воздух прогорклым маслом. Противно только в начале, потом принюхиваешься и больше не можешь жить без другой атмосферы. Все они, как и сам Марат, насколько ненавидели, настолько и любили этот образ жизни, невольно вдавленный в их судьбы, с его инвентарными номерами на кроватях, столах, стульях, посудой в столовой, постельным бельем чистым, выглаженным, но с неизменной черной печатью. Все было на пересчете, даже паек, рассчитанный на одну казенную несовершеннолетнюю голову – яблоко одно, конфеты карамельные пара, пирог по праздникам и дням рождениям по куску. А потому эта свобода была самой дорогой мечтой, у которой была своя цена, но в основном, цена выживания.

И даже сейчас, когда Марат уже почти пятнадцать лет, как оторвал свою прилипшую душу от казенного места, получив билет свободы после совершеннолетия, замашки, привычки и даже тот самый ненавистный режим, глубоко пропитали его характер.

Он потянулся было за очередной сигаретой, но поморщился, только сейчас заметив, свою квартиру, словно после побоища.

На полу валялись осколки разбитой тарелки и крошки, в зале перевернута постель и вещи, которые Рита швырнула на пол.

Марат вытащил их шкафа пылесос.

Воспоминания о Рите слепили, словно солнце и обжигали, глубоко, как лазерный луч проделывает бороздку из сваренной ткани. Было тяжело думать о ней, так же как невозможно не вспоминать безумие, сводившее с ума их обоих. Его держало возле Риты что-то, чему название он дать не мог. Может это и есть любовь? А какая она должна быть эта любовь?

Заглушая мысли Марата, пылесос стал втягивать мусор с пола, продвигаясь по всей поверхности пола, захлебываясь мелкими осколками и частицами пищи. Как только кухня стала в надлежащем виде, Марат быстро прибрал в комнате.

Убирая постель в ящик дивана, он заметил сережку забытую Ритой. Покрутил ее в пальцах и усмехнулся. Та самая, что так часто теряется…

Марат присел на край дивана и поднял сережку чуть выше уровня глаз, разглядывая драгоценную вещь. Целых два года отношений, Рите удавалось скрывать от него, своего благодетеля. А однажды все сложилось так, как наверное и должно было случится, с теми, кто мечется как икра. Он позвонил Рите в неподходящий момент, чтобы сказать про сережку, эту самую, что она потеряла у него дома, так же как сейчас. Рита что-то сказала невнятное и в тот самый момент, когда Марат оглянулся назад, увидел, как она переходит через дорогу с мужчиной под руку. Ему было вдвое больше чем ей, тучный, едва переставлял ноги при ходьбе.

Марату ничего не пришло в голову, как только подумать, что это кто-то по работе, потому, он буквально подскочил к Рите застав врасплох, особенно после того, как широко улыбнулся и протянул пропажу.

Мужчина был не менее обескуражен. Его наливное лицо стало пунцовым, когда он вопросительно посмотрел на Риту, в ожидании объяснения. Марат тоже остался стоять в непонимании, туго соображая, как Рита мило улыбается ему и что-то воркует, мол, спасибо вам молодой человек, что честно вернули серьгу, возможно, она обронила ее по дороге. Все получилось, красиво и убедительно. Марат автоматически ответил что-то и ретировался с места, как мальчишка, обознавшийся и покрасневший от собственного конфуза.

Марат кинул серьгу в вазочку на тумбочке. Значит это еще не конец отношениям? Значит, она еще объявится, когда килограммы сала ее спонсора, начнут перекрывать ей кислород. Тогда она вспомнит про него, Марата. Снова будет ластиться, как кошка, мурлыкать про счастье и так далее. И что же он? Снова примет ее, до очередного скандала…

Тогда Рита прилетела в тот же вечер. Устроила как раз таки такой дебош, – их первый раздор. Но он был слишком опьянен ею, одурманен, потому все решилось как всегда головокружительным безумием в постели. А потом она рассказала, что в юном возрасте стала содержанкой у этого толстосума, что он снимает ей жилье, обеспечивает, ну и конечно спит.

Марату было трудно даже представить, как это жирное существо… Ему было до тошноты противно и больно. Ревность заглушала здравый смыл. Он тоже кричал на Риту с требованием уйти от этого человека. А Рита только слушала, кивала головой и приговаривала, мол, обязательно, конечно и как только так сразу.

Не только и не сразу, Рита бежать от своей кормушки не собиралась, и этого Марат понять не хотел, сопротивлялся, и даже вот в их предпоследнее свидание, предложил выйти замуж.

Ну, а оставленная серьга означала одно – лицемерие продолжается…

***

Марат нахмурил брови и прислушался. Где-то дребезжал сотовый телефон на беззвучном режиме. Нащупав его под диваном, он нажал кнопку и ответил.

– Да, здорово! Забыл предупредить, я немного задержусь.. Хорошо-хорошо, проследи, чтобы на этот раз все было доведено до ума.

Марат положил телефон, приготовил кофе и бутерброды, сел за стол и придвинул письмо ближе. Глазами он пробежался по прочтенным строчкам, чтобы отыскать место, где остановился.

«Моя горячая решительность в один из вечеров, заставила меня подойти к родителям. Мама сразу догадалась, что я хочу сказать отцу, это означало, что он до сих пор ничего не знает, поэтому она делала знаки, мотая головой, мол, не сейчас. Но меня это не остановило. Я подошла ближе к папе и сходу стала сбивчиво тараторить…»

1970 год

… – Я собираюсь поехать учиться, – выдохнула из себя Дария и замерла, наблюдая, как отец медленно ставит пиалу на стол и поворачивается к ней. Он поднял глаза на дочь и уставился на нее непонимающим взглядом. Сердце Дарии готово было выпрыгнуть из груди, пальцы рук похолодели от волнения, она сделала новый вдох и выпалила порцию информации, – Айгуля тоже поступает. Она будет жить у брата и я тоже там смогу жить. Я хочу стать медсестрой, чтобы лечить больных и вас, если нужно. Приеду сюда, стану работать в медпункте. Я хорошо окончила школу, а здесь в ауле нет толковой работы…

Дария захлопала глазами, не понимая, почему папа до сих пор, просто молчит. Девушка перевела взгляд на маму, которая как-то странно, даже виновато опустила глаза в пол.

– Папа? – решительность Дарии сошла на нет, она едва смогла проглотить застрявший в горле ком.

Отец тяжело вздохнул, отвел взгляд от дочери. Он снова хотел посмотреть на нее, но будто не нашел подходящих слов и снова опустил взгляд уже на свои потемневшие от солнца, грубые руки.

– Сейчас не до этого, – пролепетала мать, видя, что пауза затягивается и может произойти конфликт, – нам нужно думать о свадьбе Бауржана. Ты и сама понимаешь это.

Мама то поглядывала недоверчиво на отца, то на стоящую перед ними дочь.

– Это невозможно, – неожиданно произнес отец, будто очнувшись от каких-то мыслей. Он поднялся со стола, сделал широкий шаг в сторону двери, будто хотел выйти, чтобы не продолжать этот разговор, а может попросту сбежать от него, но остановился, задумался над чем-то и, развернувшись к жене и дочке, сказал:

– Тебе нечего делать в городе. Выкинь этот вздор из головы.

Дария хотела открыть рот, чтобы возмутиться, но отец перебил ее:

– Это мой ответ. Твое место здесь, мать и я ломаем голову, как справить твоему брату достойную свадьбу, а ты, забила свою голову чушью.

Он вышел из комнаты.

Дария стояла как вкопанная, она не чувствовала своего тела. Так будто ее парализовало. Но одного она понять сейчас не могла, почему отец так спокойно все это сказал? Он будто боялся кричать, что обычно происходило, а тут, он с такой тоской это произнес…

2012 год