Читать книгу Зима вороньих масок - Дэми Хьюман - Страница 1

“Бернис, моя дорогая сестра. Преисполнен ожидания, пишу тебе эти строки. Удача, наконец, улыбнулась мне, и в скором времени мне представится возможность в полной мере применить все те знания, которыми наделил меня мастер Горэйд О’Кейн. Кроме того, цель, ради которой я отправился в путь столь неблизкий, вскоре будет достигнута – уверен, ближайшую весну ты встретишь свободной женщиной, а господину Горэйду не придётся больше испытывать нужд, что, вне всяких сомнений, будет нашей ему благодарностью за всё то добро, что он сделал для нас. Однако же не стану торопить события. Думаю, тебе будет интересно узнать историю моего путешествия, и я c радостью спешу поделиться ею.

Как тебе известно, во второй четверти сентября я прибыл в Парижский университет, но лишь неделей позже сумел добиться встречи с архидьяконом Жераром Дезире Ле Паро, который, надо полагать, всячески пытался её избежать и всеми доступными ему способами отсрочить. Почтенный викарий был весьма зол на мастера О’Кейна за то, что тот, в своё время, раньше срока отозвал меня из Парижа, сочтя моё обучение медицине недостаточно полным и, как выразился тогда господин Горэйд, “выше меры обогословленным”. Но, побеседовав с Ле Паро наедине, я сумел унять его гнев, потешив лестью чиновничье честолюбие, и воззвать к снисхождению, чем добился должности препаратора при университете на время, пока (о, как я надеялся!) моё призвание не отыщет меня.

Судьба испытывала меня недолго. С середины октября в Париж стали приходить тревожные известия: с приближением зимы дороги Пикардии и Кампании становятся всё небезопасней. И это несмотря на Великую поездку короля, принесшую, по сути, ложный, натянутый мир. Раздробленность веры, как это обычно и случается, привлекает падальщиков, – шайки раубриттеров беспрепятственно проникают во Францию с востока, грабя обозы и, случается нередко, монастыри на дорогах к Реймсу, Шалону и севернее, к Лану и Камбре. Такая ходила молва. Но всех вестей мрачнее была та, в которой говорилось о тёмных ветрах, несущих мор с востока. Что правда, прямых свидетелей тому мне повстречать не довелось, – воздух полнился исключительно слухами. А я покорно ждал. Наконец, в первых днях ноября меня вызвал к себе Ле Паро и представил пресвитеру Сен-Жермен-де-Пре отцу Фоме. Святой отец поведал мне о возложенной на него и братьев миссии. В аббатство поступило письмо из собора Святого Себастиана, что в маленьком городке Финвилль, недалеко от реки Эна, в трёх днях пути к востоку от Города Корон. Приор Мартин, чьей рукой было написано письмо, сообщал о плачевном состоянии собора: из-за обильных осенних дождей река раздалась в берегах, и мягкие грунты дали слабину в северной части фундамента базилики. К счастью, скорые заморозки предоставили некоторую отсрочку неизбежному событию – время, достаточное, чтобы укрепить фундамент и накренившуюся стену. Но, поскольку в Финвилле не оказалось строителей, отец Мартин в срочном порядке разослал письма во все французские аббатства с призывом о помощи. Откликнуться на зов веры есть священный долг честного христианина, – убеждал отец Фома, и архидьякон Ле Паро, недолго думая, изъявил желание поспособствовать жесту доброй воли, отправив в Финвилль человека, разбирающегося в медицине – то есть меня, – как для безопасности отряда святого отца, так и для нужд прихода Святого Себастиана. Что ж, очевидно, неприязнь Ле Паро к мастеру Горэйду взяла верх и, как ты могла бы догадаться, дорогая Бернис, при первом же удобном случае он поспешил выслать меня из Парижа. Однако данное происшествие, скорее, взбодрило меня, чем навлекло разочарование. Итак, покидая Париж, пресвитер принял решение отправиться в Город Корон, к архиепископу Реймсскому Карлу, чтобы просить средств и помощи строителей на восстановление собора Святого Себастиана.

В декабре Шампань холодна и величественна. При подходах к Марсовым Воротам нас встретили обильные снегопады; римские руины предстали перед нами тенью далекого прошлого, отжившего свой век, гротескными белыми скалами, вмурованными в вечность. Сам же Реймс оказался холоден не только снаружи, но и в сердцах. Архиепископ отказал в помощи отцу Фоме, обусловив их волю сильными морозами, способными погубить людей в дороге. Осмелюсь предположить, что причиной подобного решения послужили далеко не заботы о подданных – Финвилль, являясь хоть и небольшим, но и небедным городом, находится на пересечении торговых путей, однако же не принадлежит ни французской короне, ни Империи германцев, что, безусловно, охлаждает интересы Реймса в оказании ему помощи. Причина незамысловата: земли вокруг города есть папская область, и десятина, собираемая собором Святого Себастиана, идет напрямую Престолу Святого Петра, минуя лордов провинций Франции. Приняв отказ Его Высокопреосвященства, отец Фома пребывал в глубокой печали, чего невозможно было не заметить, но, проведя ночь в молитве и раздумьях, наутро принял решение двигаться дальше, чтобы помочь собору теми силами, которыми мы располагали. Тем же днём из Финвилля прибыло ещё одно известие, столь долгожданное для меня, и в тот же час тревожное и навевающее ужас на всех прочих.

В город вошли чёрные ветра.

Трепет и ожидание переполняли моё сердце, когда монахи Сен-Жермен-де-Пре обсуждали дальнейшие действия нашего отряда. Наконец, они сошлись в следующем: путешествие на восток виделось братьям ничем иным, как святым знамением, указанием Господа на их место и предназначение, посему отбытие в Финвилль намечалось после всех необходимых приготовлений.

По окончании совета я получил возможность прочесть письмо, доставленное из Финвилля. В спешно написанных строках говорилось о первых проявлениях симптомов болезни, ознакомившись с которыми, я избавился от всяких сомнений относительно реальности надвигающейся угрозы; автор строк предупреждал случайных путников об опасности маршрутов в Лотарингию и просил о помощи всех, кто способен её предоставить. Кроме прочих предостережений, собор Святого Себастиана, а также виконт Его Святейшества кардинала Миланского Родольф Кампо, чья подпись стояла в конце письма, обещали тем, кто откликнется на зов, щедрую плату турским ливром. Последний пункт позволил мне получить от отца Фомы несколько большие полномочия. Мне было поручено набрать для нашей миссии людей, практикующих ремесло врачевания, из числа тех, кто находились в Городе Корон и которые бы согласились отправиться в путешествие столь непредсказуемое и опасное. Таким образом, наш отряд, включая меня, стал насчитывать четверо мужей, изучающих медицину. С одним из них я успел познакомиться ранее. Илберт Лероа следовал с нами из самого Парижа, где прежде постигал квадривиум в университете. Лероа пребывал с отцом Фомой то ли в родственных, то ли, как показалось мне грешным делом, в неких личных отношениях, что, вероятно, и послужило причиной его более чем уместного в сложившейся ситуации местонахождения. Однако, ввиду юного возраста, его практические познания в медицине были недостаточно полны, а если принять во внимание не сходившую со лба его опиумную испарину, помощник для дел высочайшей важности из него представлялся не лучший.

Положение дел несколько поправили два достойных мужа: Паскаль Дюпо, аптекарь и травник родом из Аквитании, и фламандец Отто Локхорст. Говоря откровенно, приобщить к делу Дюпо я решился, скорее, по доброте душевной, нежели из профессиональной оценки. Его история трагична и печальна, она тронула моё сердце, но описывать её письмом я не стану, ибо это займёт слишком много времени, коим я не располагаю. О судьбе аптекаря разумней будет поведать при встрече. Однако месье Паскаль показался мне человеком честным и исполнительным, вполне полезным для нашей миссии. Знания же врачебного дела фламандца значительно отличаются от познаний Дюпо и Лероа, что и сподвигло меня нанять его. Герру Локхорсту не придётся объяснять приёмы врачевания, отличные от элементарных – последние двадцать три года он состоял лекарем при доме Мейер в Генте, где и приобрёл богатую врачебную практику и недурную анатомическую выучку. Судьба оказалась немила к нему: лорд Мейер, при котором герр Локхорст трудился на благо медицины, был уличён в пренебрежительных высказываниях в адрес Испанской короны, за что милосердием палача и лишился головы. Сам герр Локхорст, опасаясь слепого гнева испанцев, бежал из Провинций в Кампанию, где нашел пристанище в стенах Реймсского аббатства.

Немало времени ушло на поиски мортусов. Здесь, можно сказать, нам повезло. Эту роль любезно согласились исполнить пилигримы, странствующие монахи-флагелланты из Кастилии, чье паломничество по святым местам зима застала в Городе Корон. Ведший их брат Роберто попросил за труд совершенно скромную плату, необходимую монахам для того, чтобы весной беспрепятственно продолжить путь в Рим, а после – обратно на родину.

Итак, по прошествии четырёх месяцев с тех пор, как я покинул Гастингс, могу с уверенностью подтвердить, что домыслы мастера О’Кейна относительно скоро грядущей угрозы оказались воистину пророческими, достойными катренов Королевского предсказателя. Недаром его звездные календари грозили этой зиме знаками Сатурна. И вот, случаем, или же высшим проведением, я здесь, вдали от дома, чтобы стать щитом для этого мира от мира иного, тёмного, непознанного. Мы отправляемся в Финвилль на рассвете, когда костюмы для Лероа, Дюпо и Локхорста будут готовы. Письмо мастеру О’Кейну я пошлю, как только прибуду на место, выясню детали произошедшего и соберу материал, который, думаю, будет ему интересен. Он долго ждал момента, когда сможет поквитаться со своим давним врагом. Пускай и моими руками. Ты же молись обо мне и ни о чем не беспокойся. Знай – для случаев особых у меня есть особые посыльные.

С любовью

и высокими надеждами на успех нашего общего дела,

твой брат,

Гарольд Теодор Винтеркафф”