Читать книгу Огненный дождь - Денис Субботин - Страница 28

В родном доме ведома каждая щель, каждый поворот. Прикрыв за собой входную дверь и не затеплив светильника слева от двери, старик тем не менее прекрасно ориентировался, и в жилую часть вошёл быстро, без постороннего шума. И замер у входа, обеими руками вцепившись в посох и моля Господа и Благочестивую Розу, чтобы его старые глаза ошибались… В избе почти никого не было. Почти никого… Только на широкой постели – там всегда спали они с Ронной, лежало два обнажённых тела – мужское и женское. Мужское принадлежало чужаку – невысокому, сухощавому и темноволосому. Женское… Вначале старику показалось – то жена его лежит. Такое же пышное тело, золотые длинные волосы, не поседевшие в пять десятков. Но нет. Тело было молодым. Телом девушки… Девушка эта спала на плече у чужака, широко раскинувшись по кровати…

– Герта, – хрипло сказал Ромуальд. – Прикрылась бы что ли, бесстыдница!

Герта спала крепко, даже не сразу очнулась. Но открыв глаза – увидев перед собой усталого, измазанного деда, вскрикнула в испуге и спешно прикрылась руками. Как же, прикроешь тут весь срам…

– Бесстыдница, – устало повторил старик, усаживаясь на скамью. – Хоть венчалась? Мать с отцом где? Бабка?

– Так ведь… Нету их! – испуганно пролепетала Герта, наконец-то догадавшись укрыться одеялом.

– В Рыжие Камни что ли ушли? – понятливо кивнул Ромуальд. – А Нойвилл где? И Клык? Ты почему до сих пор в постели?!

Тут он увидел наконец, кто лежал и беззастенчиво дрых на его постели. Понял, разумеется, сразу, как увидел… Синеющая даже во тьме наколка базиликанского стратиота на левой ягодице, их знаменитое тавро. И – лорика с перевязью, а на перевязи – короткий базиликанский гладий. Всё – сложено аккуратно на дальнем конце скамьи.

– С врагом?! – взревел старик, замахиваясь посохом. И разбудил, разумеется, стратиота…

Тот сел резко, немедленно, по-солдатски просыпаясь. Ну а проснувшись, немедленно раззявил свой поганый рот:

– Эй, старик, чего разоряешься? Пшёл в хлев!

Герта его дёргала за плечо, что-то горячо шептала в ухо – он не слышал или не хотел её словам внимать. За что и поплатился. Вся горячая кровь, что бурлила по сию пору в жилах старого егеря, выплеснулась в один, короткий и мощный удар по голове. Рука слегка дрогнула, попал не в висок – в темечко. Впрочем, базиликанцу хватило. Даже не пикнул, валясь на подушки и заливая свежие наволочки – жена вышивала! – кровью.

– Жаль, не убил, – сплюнул Ромуальд. – Мозги не вывалились. А впрочем – язык…

Дальше его ждало куда большее разочарование. И потрясение… Герта, обнажённая, вскочив с кровати, бросилась на бездыханное тело и дико закричала. Большинство её слов перебивались слезами, но крик стоял такой – на всю улицу поди слышно. Потом слёзы кончились, остался только вой. Зато понятный…

– Фома!.. Фома, любимый! Очнись!

– Стерва, кого славишь?! – взорвался Ромуальд. – Встань перед дедом, когда он с тобой говорит!

Герта встала. Разъярённая, раскрасневшаяся от слёз и крика… Базиликанцы таких мегерами зовут.

– Ну, встала! Встала, что с того!.. Ты – счастлив, дед?! Счастлив теперь?! Фома – мёртв, тебе лучше от этого? Кому-то лучше?! Он хоть добр был ко мне. И к брату!

– Где все остальные? – звонкой пощёчиной прерывая её крики, спросил Ромуальд.

– Мертвы, – всхлипнула девка с пола. – Базиликанцы два месяца назад пришли, сразу грабить стали. Шанов перебили… Клыка последним взяли!

– Клык, бедный Клык, – горько прошептал старик. – Говори дальше! Ну!!!

– Ну, девок всех ссильничали, баб что покрасивее. Но они ещё добрые были. Куда лучше, чем соседи наши дорогие!

– Какие соседи? – не понял поначалу Ромуальд. – Это Торстона, что ли?

– При чём тут твой собутыльник! – совсем обнаглела Герта. – Рыжекаменские! Они вместе с базиликанцами пришли, вместе грабили. Только базиликанцы лишь мужиков, что за оружие схватился, убили, да собак. Ну, нас насиловали. А эти… Насиловали и убивали. Старух и стариков – сразу. Твоего Торстона кверху ногами подвесили, да так и оставили до вечера. Мамку базиликанцы отбили, а бабку – изнасиловали да убили. Отца – сразу, стрелой… Я их там, за церковью похоронила. Там – всех наших похоронили. Скопом. Сотню могил не выкопали бы всё равно, а ночью лисы повадились, да волки на околице выли!

– Так значит, – глухо сказал Ромуальд. – Хоть Нойвилл – жив?

– Жив, – всхлипнула Герта. – Я его собой выкупила, а Фома меня у своего декана в кости выиграл. С тех пор так и живём.

– И много вас таких… живёт? – скривил губы дед.

– Ну… почитай все бабы, что живы остались! – Герта, похоже, успокоилась, всхлипывать перестала. Только голову базиликанца на коленях держала, словно свой срам пыталась ей прикрыть.

– Сколько это – все? – спросил Ромуальд. – У нас – село большое!

– Полсотни, наверное, – Герта даже задумалась, посчитала в уме. – Некоторых рыжекаменские увели с собой. Мать – тоже. Здесь только те остались, кто базиликанцам приглянулся. Некоторые полуденники и с двумя живут…

– А базиликанцы – в селе? – удивился дед. – Я их не видел!

– Они там, на полуденной половине! – махнула рукой девка. – Их двадцать, да ещё десяток рыжекаменских здесь обретается. Но они чаще на охоте, дичью воинов снабжают. А те все за прудом живут. Там дома им побогаче кажутся!

– Значит, двадцать, – довольно сказал старик. – Ну, это не число. В Рыжих Камнях есть?

– Там – не надо, – возразила девка. – Там и присягу принесли. Ихнему августу, Филиппу!

– Присягу? – зло оскалившись, переспросил Ромуальд. – Ну, господь им судья, что из-под сени Святого Креста под шипы Розы ушли… Собирайся!

– Куда?! – подхватилась девка. – Я никуда не пойду! Фома…

Остро заточенное, да ещё и медью обитое навершие посоха с хрустом вошло в глотку базиликанцу. Тот даже не дёрнулся, уже мёртвый, но старик для верности покачал посох в шее, расширяя рану. А потом – ярость затмила глаза, со всего маху обрушил посох на голову единственной внучке. На этот раз не промахнулся – попал в висок.

– Эх, Ронна, Ронна, – прошептал немеющими губами, чуя, как заходится от боли сердце. – Говорил ведь тебе, избалуешь внучку!..

Он плохо помнил, как вышел из дома, как появился на околице и как махал руками, призывая гардар. Лишь услышав перестук копыт, покачнулся. И, к стыду своему, сомлел…