Читать книгу Огненный дождь - Денис Субботин - Страница 35

Ярославова сотня, как и положено первой среди равных, во главе строя. Именно она попала под первую, самую густую тучу вражеских дротиков. Что обидно, особого вреда от них не было, но попадая в щит, они так оттягивали руки, что воины раскрывались. И уж тут в дело вступали многочисленные велиты[66] базиликанцев… Не прошло и пары мгновений, а за спиной у Ярослава и самого воеводы Ивещея, шедшего во главе, ряды поредели. Пока не сильно, но ведь самое главное препятствие – фаланга тяжёлых щитоносцев, гастатов-принципов. Хорошо вооружённые и защищённые от вражеского нападения, они способны были на долгое время стать непроходимой преградой для любого войска. А длинные копья, выдвинутые за линию щитов на три-пять локтей… М-да…

– Слава! – заорал Ярослав, вздымая над головой сулицу и почти в упор швыряя её в смазанное розовое пятно – чьё-то лицо. Попал, нет, он не видел – резко разворачивая коня, уходил из-под ответного удара, от острых рожнов копий…

Первая сотня метала сулицы и била из луков вся. И вторая. И третья – тоже… Четвёртую сотню вёл сотник Берсень, немолодой и свирепый воин. Его дружинники, сбив плотный клин, атаковали в лоб… как и было задумано с самого начала – в разреженный предыдущими сотнями центр фаланги, на копья и скутумы ещё живых, но уже усомнившихся в своей способности устоять.

Следом, подпирая сотню Берсеня, ринулись остальные шесть сотен. Им пришлось атаковать уже по трупам, по выбитым из сёдел, но ещё живым сородичам. Они прошли, и фаланга была взломана в единый час. Велитов частью потоптали конями, частью взяли в мечи… Дольше всех держались шесть десятков триариев, вставших вокруг вексиллума и отчаянно оборонявшихся. Этих выбивали стрелами, порядком опустошив тулы.

Два десятка базиликанцев ещё оставались живы, когда Ивещей скомандовал отход. Подчинились ему нехотя… А потом – хвалили предусмотрительного воеводу, который в последний момент вывел конницу из-под огненного дыхания «аспидов» и слитного удара двух отборных – под серебряными вексиллумами когорт.

– Стрелами! – хрипато орал воевода, находясь уже вне боя, а возле себя придержав две сотни – последний свой резерв. – Стрелами их, гадов!

Ну, восемь – не восемь, а шесть сотен лучников у него было. Шесть сотен лучников – страшная сила, которой вполне достаточно, чтобы смять любое сопротивление. Ибо это – тридцать шесть сотен стрел одновременно в воздухе. Туча! Дождь, уязвляющий железом!

Трибун[67], ведущий когорты на выручку погибающим соратникам, был либо молод и горяч, либо не ведал, что его ждёт. За что и поплатился – стрелы пошли густо, кощунники бы сказали – заслонили собой Коло. И почти все тучно легли в голову первой когорты, по базиликанскому обычаю идущей мощным, слитным квадратом. С вексиллумом, резервом и трибуном в центре, велитами на флангах и в тылу…

Пока Ивещей вытягивал на себя когорту за когортой, князь Лютень и присоединившиеся к нему Туры Рудослава во главе с самим воеводой, атаковали оставшуюся часть арифмы. Тут пострашнее было – базиликанцы встали одним большим квадратом, на флангах имея «аспиды», близко не подпускали и зайти себе в тыл не давали. И попробуй-ка, возьми две тысячи пехотинцев, когда они встали крепкой ногой и не желают никуда уходить! А терять воинов Лютень не желал, предпочтя свести пока весь бой к перестрелке. Всё одно с родянскими лучниками мало кто может сравниться…

Никто и не пытался равняться. Как и в пешем строю атаковать конницу. Такое безумие, достойно разве что нордлингов… Они, правда, пару раз пытались. Кровью умылись! Здесь же единственное оружие, которое могло бы остановить родянскую конницу – два полупустых «аспида». Но они, к тому что горючего «Дыхания Дракона» в сосудах осталось на один выстрел, не могли удержать конницу надолго. Ну, сгорит поднятое выстрелом пламя… А дальше – что?

Ивещей и его тысяча, меж тем, порядком потрепали выступившие против них когорты. Первую – и идущую впереди – выбили стрелами и потоптали конями. Вторая неожиданно упёрлась… В ней почти не осталось панцирнников, но велиты, хоть единственным доспехом у них были холщовые рубахи, сражались отчаянно, а потери дружинников росли слишком быстро. Слитный залп сотни пращников, он тоже страшен. Притом убитых было немного, больше – раненных.

– Не пойдёт! – заорал вдруг Ярослав, когда третий подряд накат конницы не принёс результата и тысяча вновь откатилась, теряя людей и коней. – Воевода, надо менять что-то!

– Что?! – взвился в седле Ивещей, советчиков из молоди не любивший – жуть. – Что ты мне посоветуешь?! Тут пехота нужна, чтобы их взять! Неспешно врубиться, удара снизу не боясь! И – припереть их к лесу!

– Так… Мы что, пешими драться не сумеем?! – возмутился слышавший разговор сотник Дуб, прозванный так вовсе не за скудоумие, но за сугубые рост и крепость тела. – Прикажи, воевода! Я – готов!

Ивещей и рад бы приказать, да что-то против души ложилось. С князем посоветоваться?… А где он, князь? Это перед боем – разумник не по возрасту, осторожный и восхищение вызывающий. Как бой… Ищи князя в самом пекле!

– Вели, воевода, – поддержал Ярослава и Дуба ещё один сотник – Берсень, только вышедший из боя и выведший из пекла свои изрядно потрёпанные десятки. – Ну же, пока не поздно!

– Вот вы втроём и пойдёте, – озлился Ивещей. – Что я уговариваю дурней?! Всё одно кони устали, тулы опустели… Ярослав, ты – старшой!

– Благодарю, воевода! – скрыл довольную улыбку в низком поклоне сотник. Велика честь, вести три сотни, когда рядом – куда более опытные!

– Благодарить будешь, коли из боя живой вернёшься! – огрызнулся воевода. – Сам бы повёл, да куда там. И в поединке – обузой буду!

Тут Ивещей, пожалуй, лукавил. То, что стар – верно. Толст сверх меры… кольчугу специально под него вязали. Но булава его, огромная и в чужих руках – неповоротливая, летала пёрышком лебединым. Да и в двобоях на дружинном поле, на булавах и мечах, секирах и сулицах, равных себе если и знал, то – редко. Ярослав один раз – одолел. Мокрый потом был, как мышь. И бока болели, в синяках все.

Пока воевода Ивещей страдал, шестым воеводским чувством ощущая неправоту своего согласия, три дружинных сотни торопливо спешивались. Многие – особенно ветераны, побывавшие не в одном походе и пострашнее нынешнего – открыто жалели, что из щитов – лишь обычные гардарские – на перевёрнутую каплю похожие. На коне, может, и хороши. Но спустившись на твёрдую землицу, лучше иметь в левой руке щит вроде скутума – если в первом ряду, или круглого тарча – если в задних. А этот… Ноги стоящим впереди не прикрывает – они и для стрел с желудями, и для мечей с копьями уязвимы. В задних рядах тащишь его как бревно – бесполезное и тяжёлое. Неудобен. А иначе взгляни, по руке он и коннику, и пешему. Потому родянская конница может и на земле сражаться, что эти щиты есть… Это, конечно, одна из причин, не единственная и не главная.

Ну, как бы там ни было, сбили клин – против фаланги первейший способ пешей атаки. Можно, конечно, стенка на стенку атаковать, но – не выгодно. Надавить с такой силой не получится, а пока базиликанскую фалангу – четыре первых ряда, из самых защищённых воинов составленную не проломишь, до честного боя всё равно не доберёшься. В «свинье» же, как нередко именовали клин, идущие впереди тяжело вооружённые богатыри, лучшие воины – самые смелые и умелые, первыми пробивали вражеский строй. Следом шли те, у кого и доспех похуже – лишь нагрудник булатный, и меч – с булатной оковкой, а то и вовсе без оной… Молодь, одно слово!

Три сотни – не три, но две с половиной точно набрали, и ударили разом по врагу. В сто ужасно медленных, на самом деле – широких и яростных шагов дойдя до базиликанского первого ряда, врубились яростно и зло. В первом ряду и впрямь лучшие богатыри: Ярослав со своей секирой, Яросвет и Дуб. Берсеню, как ни орал, как ни брызгал слюной, отвели место в середине. Там он и пал – первый из них, получив свинцового «жёлудя» в лоб от руки меткого велита… Погиб ли – никто не думал, на всякий случай оттащили в обоз…

– Слава! – стоял многоголосый рык над полем. – Слава Роду!..