Читать книгу Путешественница - Диана Гэблдон - Страница 17

К огромному удивлению Джейми Фрэзера, следующие несколько лет оказались для него во многих отношениях едва ли не самыми счастливыми, не считая лет его брака.

Избавленный от ответственности за арендаторов и кого бы то ни было, он отвечал лишь за себя и находившихся на его попечении лошадей, что весьма упрощало жизнь. Кроме того, хотя коронерский суд никаких претензий к нему не имел, Джеффрис проговорился насчет обстоятельств смерти Эллсмира, так что остальные слуги прониклись к Джейми почтением, но держались на расстоянии и в приятели не набивались.

Еды было вдоволь, имеющаяся одежда позволяла ему не мерзнуть и выглядеть прилично, а приходившие с оказией письма из дома заверяли его, что и там дела обстоят хорошо.

Среди преимуществ тихой жизни в Хэлуотере было и то, что неожиданно для него, как-то само по себе восстановилось их приятельство с лордом Джоном Греем. Майор, как и обещал, каждые три месяца наведывался во владения Дансени, но по отношению к Фрэзеру проявлял учтивую сдержанность и поначалу ограничивался лишь официальными вопросами, диктовавшимися правилами надзора.

Мало-помалу Джейми понял, что имела в виду леди Дансени, предлагая отпустить его.

«Джон, то есть лорд Джон Грей, происходит из весьма влиятельной семьи. Его приемный отец… в общем, это не важно», – сказала тогда она.

Однако на самом деле это имело огромное значение: Джейми не отправился за океан на почти рабскую каторгу в Америке не по милости его величества, а благодаря влиянию Джона Грея.

И поступил майор так не из желания унизить Джейми положением слуги, наоборот, будучи совершенно чужд злорадству и мстительности, сделал для шотландца самое большее, что было возможно на тот момент. Освободить государственного преступника он, естественно, не мог, но максимально облегчил условия его несвободы, предоставив бывшему узнику воздух, свет и лошадей. Это потребовало от него усилия, но он сделал это.

Во время очередного визита майора Джейми дождался, когда Грей останется один. Джон стоял, любуясь статью крупного гнедого мерина, и Фрэзер тихо остановился рядом, прислонившись к изгороди. Несколько минут они оба молча смотрели на лошадь.

– Ход королевской пешкой, – наконец негромко проговорил Джейми, не переводя взгляда.

Он почувствовал, как Грей встрепенулся в удивлении и скосил на него серые глаза, но головы не повернул. Потом деревянная изгородь скрипнула под его рукой – Грей повернулся и оперся на ту же ограду.

– Конь королевы бьет слона, – отозвался майор.

Голос его прозвучал чуть более хрипло, чем обычно.

С тех пор Грей заглядывал на конюшни всякий раз во время своих визитов и проводил время в разговорах, примостившись на грубо сколоченном табурете Джейми. Шахматной доски у них не было, а по памяти они играли редко, но разговоры затягивались допоздна – это была единственная связь Джейми с внешним миром за пределами Хэлуотера и маленькое удовольствие, которое они оба с нетерпением предвкушали.

Помимо всего прочего, у него был Уилли.

Хэлуотер славился лошадьми, и, прежде чем мальчик научился крепко стоять на ногах, дедушка посадил внука на пони и прокатил вокруг загона. К тому времени, когда Уилли исполнилось три года, он уже ездил верхом самостоятельно – правда, под бдительным присмотром конюха Маккензи.

Уилли был крепким, храбрым, славным мальчуганом, с такой ослепительной улыбкой, что ею, наверное, можно было приманивать птиц с деревьев. А еще он был здорово избалован. Девятый граф Эллсмир, единственный наследник Эллсмира и Хэлуотера, не имевший ни отца, ни матери, которые могли бы держать его в узде, частенько вел себя капризно и дерзко с бабушкой и дедушкой, которые в нем души не чаяли, и со своей молодой тетушкой, и, уж конечно, со всеми слугами. Со всеми, кроме Маккензи.

Правда, Джейми опасался, что это до поры до времени. До сих пор угрозы не разрешить мальчику помогать ему с лошадьми хватало, чтобы тот мигом забывал обо всех капризах, но конюх Маккензи всерьез задумывался о том, что юному негоднику, для его же пользы, не помешало бы преподать урок.

Если сам он в детстве и позволял себе заговорить с женщиной так, как говорил Уилли со всеми подряд, от тетушки до служанок, то ему тут же здорово доставалось от любого оказавшегося рядом родственника мужского пола, что немало способствовало воспитанию в нем должной галантности. Неудивительно, что желание затащить мальчишку в пустые ясли и попытаться исправить его манеры возникало все чаще.

Но и большей радости, чем Уилли, у Джейми не было. Мальчик обожал Маккензи, и чем больше подрастал, тем больше времени проводил в его компании: катался на крупных тягловых лошадях, когда они таскали тяжелый каток по горным полям, и храбро устраивался на возах с сеном, спускавшихся летом с верхних лугов.

Однако это безмятежное существование оказалось под угрозой, усиливавшейся с каждым месяцем. По иронии судьбы она исходила от самого Уилли, и тут уж Джейми ничего не мог поделать.

– Какой симпатичный мальчик, просто нет слов! И какой славный наездник! – заметила леди Грозир, стоявшая на веранде с леди Дансени и восхищавшаяся тем, какие кренделя выделывал Уилли на пони, кружа по лужайке.

Бабушка Уилли рассмеялась, с любовью глядя на мальчика.

– О да! Он любит своего пони. Нам стоит больших трудов загнать его домой на обед. А еще больше он любит своего конюха. Мы шутим порой, что он столько времени проводит с Маккензи, что даже стал походить на Маккензи!

Леди Грозир, которая до сего момента, естественно, вовсе не замечала конюха, теперь посмотрела в сторону Маккензи.

– А ведь вы правы! – воскликнула она с явным удивлением. – Только посмотрите, у Уилли тот же наклон головы, тот же разворот плеч! Как забавно!

Джейми почтительно поклонился дамам, но почувствовал, что его прошиб холодный пот.

Он предпочитал закрывать глаза на то, что сходство становится заметным не только ему одному. В младенчестве Уилли был пухленьким, круглолицым и вообще никого не напоминал. По мере того как мальчик подрастал, пухлость со щек и подбородка исчезла, и хотя нос его еще был ребяческой кнопкой, намек на высокие, широкие скулы стал очевиден. Глаза, опушенные густыми черными ресницами, приобрели глубокий темно-голубой цвет и казались чуточку раскосыми.

Когда дамы ушли в дом и Джейми убедился, что за ним никто не наблюдает, он украдкой провел рукой по лицу. Неужели сходство так бросается в глаза? Волосы у Уилли мягкие, светло-каштановые, с едва заметным золотистым блеском – уж они-то унаследованы от матери. А как насчет этих большущих, просвечивающих ушей – неужели его собственные уши так торчат?

Беда была в том, что Джейми Фрэзер уже несколько лет толком не видел собственного отражения. У конюхов зеркал, понятное дело, не водилось, а общества служанок, у которых можно было бы разжиться зеркальцем, Джейми старательно избегал.

Подойдя к корыту с водой, он словно невзначай склонился над ним, сделав вид, будто его внимание привлекла скользящая по поверхности водомерка. Из колеблющегося водяного зеркала, испещренного сенной трухой, водомерками и плавунцами, пересекавшими и рябившими воду во всех направлениях, на него смотрело собственное отражение.

Он сглотнул и увидел, как пошевелилось отражение его горла. Сходство было, конечно, не полным, но определенно имелось. И не только, как справедливо заметила леди Грозир, в посадке головы и развороте плеч, но прежде всего в глазах. Такие же глаза были у его отца Брайана и у его сестры Дженни. Как только кости мальчика окрепнут, как только по-детски курносый нос вытянется и станет прямым, а скулы сделаются еще шире – сходство станет несомненным для каждого.

Джейми выпрямился, отражение в корыте исчезло, а он долго стоял, обратив невидящий взор к конюшне, бывшей на протяжении нескольких последних лет его домом. Стоял июль, солнце припекало вовсю, но холод сковал пальцы Джейми и пробежал дрожью по спине.

Пора вернуться к разговору с леди Дансени.

К середине сентября все устроилось. За день до этого Джон Грей привез официальный документ о прощении. Джейми скопил небольшую сумму денег, которых должно было хватить на дорожные расходы, и леди Дансени подарила ему приличную лошадь. Осталось только попрощаться с Хэлуотером – и Уилли.

– Завтра я уезжаю, – сказал Джейми как бы между прочим, не отрывая глаз от копыта гнедой кобылы.

Пол был усыпан грубой черной стружкой от стертого ороговелого нароста.

– А куда ты едешь? В Дервентуотер? Можно, я поеду с тобой?

Уильям, виконт Дансени, девятый граф Эллсмир, соскочил с края яслей и приземлился с глухим стуком, отчего гнедая прянула и фыркнула.

– Не делай этого, – машинально сказал Джейми. – Разве я не говорил тебе вести себя потише рядом с Милли? Она пугливая.

– Почему?

– Ты бы тоже стал пугливым, прижми я тебе колено.

Он вытянул руку и ущипнул мальчика как раз над коленом. Уилли пискнул, отпрянул и рассмеялся.

– А можно мне поездить на Милли, пока тебя не будет, Мак?

– Нет, – терпеливо ответил Джейми который раз за день. – Я тебе тысячу раз говорил, что пока она слишком велика для тебя.

– Но мне хочется поездить на Милли!

– Я слышал.

– Тогда оседлай ее для меня! Сейчас!

Девятый граф Эллсмир высокомерно задрал голову, но вызов в его глазах как-то померк, когда он перехватил холодный взгляд Джейми. Фрэзер медленно поставил вниз копыто лошади, так же неспешно поднялся, подбоченился, выпрямившись во весь свой рост, и, взглянув с высоты шести футов четырех дюймов на графа, едва дотягивавшего до трех футов шести дюймов, тихо, но твердо сказал:

– Нет.

– Да! – Уилли затопал ножкой по усыпанному сеном полу. – Ты должен делать то, что я тебе скажу!

– Нет, не должен.

– Должен, должен!

– Нет, я…

Покачав головой так, что рыжие волосы разметались вокруг ушей, Джейми поджал губы, потом присел на корточки перед мальчиком.

– Послушай меня, – сказал он. – Я не должен делать то, что ты говоришь, потому что я больше не служу здесь конюхом. Я же сказал тебе: завтра я уезжаю.

На лице Уилли отразилось полное недоумение, и даже веснушки на носу потемнели.

– Ты не можешь! – сказал он. – Ты не можешь уехать.

– Приходится.

– Нет!

Маленький граф сжал челюсти, отчего действительно сделался очень похожим на прапрадедушку со стороны отца. Джейми возблагодарил судьбу за то, что никто в Хэлуотере никогда не видел Саймона Фрэзера, лорда Ловата.

– Я не позволю тебе уехать!

– Увы, милорд, тебе уже сказано, что позволять или не позволять мне что-то больше не в твоей воле, – решительно ответил Джейми; его печаль от предстоящей разлуки несколько смягчилась тем, что он наконец мог сказать мальчику то, что хотел.

– Если ты уедешь… – Уилли беспомощно огляделся по сторонам, ища, чем бы пригрозить, и ухватился за первое попавшееся. – Если ты уедешь, – повторил он более уверенно, – я буду визжать, кричать и пугать всех лошадей!

– Только попробуй пискни, маленький негодник, и я хорошенько тебя отшлепаю!

Уже не связанный обязательствами своего положения и всерьез встревоженный мыслью о том, что этот избалованный паршивец, пожалуй, и вправду напугает породистых и ценных лошадей, Джеймс не на шутку рассердился.

От злости маленький граф вытаращил глаза и покраснел. Он набрал полную грудь воздуха, а потом развернулся и помчался по конюшне, оглашая ее воплями и размахивая руками.

Миллз Флер, уже нервничавшая из-за того, что ей опиливали копыта, с громким ржанием вскинулась на дыбы. Ее нервозность передалась лошадям в соседних стойлах, откуда доносились пронзительное ржание и удары копытами; Уилли выкрикивал все бранные слова, которые знал, – запас немалый – и яростно пинал ногами дверцы стойл.

Джейми удалось подхватить узду Миллз Флер и с трудом вывести кобылу наружу, не причинив вреда ни себе, ни лошади. Он привязал ее к изгороди загона, а потом направился обратно на конюшню, чтобы разобраться с Уилли.

Граф вопил во всю мощь мальчишеских легких, выкрикивая ругательства, которые мальчику из хорошей семьи знать вроде бы не полагалось.

Не говоря ни слова, Джейми схватил мальчишку за шиворот, оторвал от земли, отнес, брыкающегося и извивающегося, к колоде, которую использовал для подковки лошадей, сел, перебросил графа через колено и раз пять или шесть основательно шлепнул по заднице. Потом рывком поставил Уилли на ноги.

– Я ненавижу тебя!

Раскрасневшееся лицо было в разводах слез, сжатые кулачки дрожали от ярости.

– Что ж, я тоже от тебя не в восторге, маленький бастард! – отрезал Джейми.

Уилли напрягся и побагровел.

– Я не бастард! – выкрикнул он. – Нет! Забери свои слова обратно! Никто не может называть меня так! Забери свои слова обратно, я сказал!

Джейми в шоке уставился на мальчика. Значит, был разговор и Уилли услышал его. Он слишком долго тянул с отъездом.

Шотландцу пришлось сделать глубокий вдох, потом еще один в надежде, что его голос не будет дрожать.

– Я беру свои слова назад, – тихо сказал он. – Мне не следовало называть вас так, милорд.

Ему хотелось встать на колени и обнять мальчика или взять его на руки и прижать к своему плечу, но это было бы непозволительной вольностью со стороны конюха, пусть бывшего, по отношению к графу, хоть и юному.

Тем более что Уилли знал, как должен вести себя граф: он усиленно шмыгал носом, стараясь сдержать слезы, и пытался утереть лицо рукавом.

– Позвольте мне, милорд, Джейми все-таки опустился на колени и нежно вытер лицо мальчика своим грубым носовым платком. Глаза Уилли смотрели на него, покрасневшие и печальные.

– Ты правда должен уехать, Мак? – тихо спросил он.

– Да, должен.

Джейми заглянул в темно-голубые глаза, до боли в сердце похожие на его собственные, и неожиданно ему сделалось безразлично, правильно ли это и увидит ли кто. Он резко притянул мальчика к себе и крепко прижал к груди так, чтобы лицо Уилли уткнулось в плечо и сын не увидел слез, которые падали на его густые шелковистые волосы.

Уилли обнял его за шею, прильнул к нему, и Джейми ощутил, как маленькое упругое тело дрожит от подавляемых рыданий. Он гладил Уилли по узкой спине, разглаживал ему волосы и бормотал по-гэльски слова утешения.

Наконец он разнял руки мальчика и мягко отстранил его.

– Пойдем со мной в мою комнату, Уилли, я дам тебе кое-что на память.

Он давно уже переехал с сеновала, заняв каморку отошедшего от дел пожилого главного конюха Хью. Комнатушка у кладовки была крохотной и очень скромно обставленной, но имела два преимущества – тепло и уединение.

Кроме койки, табурета и ночного горшка там имелся маленький столик, на котором лежало несколько его книг, большая свеча в глиняном подсвечнике и свеча поменьше, толстая и приземистая, которая стояла сбоку перед статуэткой Богоматери. Фигурка, присланная ему Дженни, была деревянной, недорогой, но ее изготовили во Франции, и весьма искусно.

– А для чего эта маленькая свечка? – спросил Уилли. – Бабушка говорит, что только вонючие паписты жгут свечи перед языческими образами.

– Значит, я и есть вонючий папист, – сказал Джейми с кривой ухмылкой. – Однако это не языческий образ, это статуэтка Девы Марии.

– Правда? – Это заинтересовало мальчика. – А почему паписты жгут свечи перед статуями?

Джейми запустил руку в волосы.

– Ну как тебе сказать… может быть, это способ молиться – и помнить. Ты зажигаешь свечу, читаешь молитву и вспоминаешь тех, кого любишь. И пока свеча горит, пламя запоминает их для тебя.

– А кого ты вспоминаешь?

Уилли поднял на него глаза. Он все еще оставался растрепанным и взъерошенным, но любопытство заставило забыть о недавнем огорчении.

– О, очень многих. Моих родных, живущих в горной Шотландии: сестру и семью, друзей, мою жену.

А иногда свеча горела в память о юной и безрассудной девушке по имени Джинива, но этого он говорить не стал.

Уилли наморщил лоб.

– У тебя нет жены.

– Нет. Больше нет. Но я всегда ее помню.

Уилли протянул короткий палец и осторожно коснулся маленькой фигурки. Руки Девы были приветливо протянуты, прелестное лицо выражало материнскую нежность.

– Я тоже хочу быть вонючим папистом, – решительно заявил Уилли.

– Тебе нельзя! – воскликнул Джейми, одновременно удивленный и растроганный. – Твои бабушка и тетя сойдут с ума.

– А у них пойдет изо рта пена, как у той бешеной лисы, которую ты убил? – деловито осведомился Уилли.

– Я бы не удивился, – сухо ответил Джейми.

– Хочу в паписты! – Личико Уилли выразило решимость. – Я не скажу бабушке или тете Изабель, я никому не скажу. Пожалуйста, Мак! Пожалуйста, разреши мне! Я хочу быть таким, как ты!

Джейми заколебался: он был тронут искренним порывом мальчика, и ему неожиданно захотелось оставить своему сыну что-то большее, чем резную деревянную лошадку, которую он сделал в качестве прощального подарка. Он попытался вспомнить, что рассказывал им отец Макмуррей в школе о крещении. В крайнем случае и если рядом нет священника, обряд может совершить и верующий мирянин.

Пожалуй, было бы натяжкой назвать эту ситуацию крайним случаем, но… Повинуясь неожиданному порыву, он нагнулся за кувшином с водой, который держал на подоконнике.

Глаза, так похожие на его собственные, были широко открыты и серьезны. Джейми осторожно отвел шелковистые каштановые волосы назад с высокого лба. Он окунул в воду три пальца и тщательно начертил крест на лбу мальчика.

– Я нарекаю тебя Уильям Джеймс, – произнес он тихо, – во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Уилли поморгал, скосил глаза, когда капелька воды скатилась с носа. Он высунул язык, чтобы поймать ее, и Джейми невольно рассмеялся.

– Почему ты называл меня Уильямом Джеймсом? – с любопытством спросил Уилли. – Мои другие имена Кларенс Генри Джордж.

Он скорчил рожицу: очевидно, имя Кларенс было ему не по душе.

Джейми спрятал улыбку.

– При крещении ты получаешь новое имя. Джеймс – это твое особое папистское имя. Это и мое имя.

– Правда? – обрадовался Уилли. – Теперь я вонючий папист, как и ты?

– Да, насколько я в этом разбираюсь.

Он улыбнулся Уилли и, поддавшись другому порыву, потянулся за ворот своей рубашки.

– На. Сохрани и это. На память обо мне.

Он аккуратно надел Уилли через голову четки из букового дерева.

– Только смотри никому этого не показывай, – предупредил он. – И ради бога, никому не говори, что ты папист.

– Не скажу, – пообещал Уилли. – Ни единой душе.

Он запихнул четки под рубашку и пригладил ее, желая убедиться, что они незаметны.

– Хорошо.

Джейми протянул руку и на прощание взъерошил Уилли и без того растрепанные волосы.

– А теперь тебе лучше бы поспешить, чтобы не опоздать к чаю.

Уилли пошел было к двери, но на полпути остановился, неожиданно снова расстроившись, и прижал руку к груди.

– Ты сказал, чтобы я хранил это в память о тебе! Но мне нечего подарить тебе на память обо мне!

Джейми слегка улыбнулся. Сердце его сжалось так, что он сомневался, сможет ли вымолвить хоть слово, но все же ему это удалось.

– Не переживай, – сказал он. – Я буду помнить о тебе.