Читать книгу Путешественница - Диана Гэблдон - Страница 19

Сентябрь 1968 года

Женщина рядом весила, пожалуй, фунтов триста. Она с присвистом дышала во сне, легкие в двухсоттысячный раз с трудом поднимали ношу ее массивной груди. Мясистое бедро и толстая рука, неприятно теплые и влажные, прижимались к моим.

Деваться было некуда. С другой стороны от меня – стальной изгиб фюзеляжа самолета. Высвободив и приподняв руку, я включила верхний свет, чтобы посмотреть на часы. Десять тридцать по лондонскому времени – как минимум еще шесть часов до приземления в Нью-Йорке. Это если верить расписанию.

Салон самолета полнился вздохами и сопением пассажиров, старавшихся по возможности скоротать время в дреме. Для меня вопрос о сне не стоял. Смиренно вздохнув, я сунула руку в кармашек на спинке впереди стоящего кресла и достала положенную туда мной наполовину прочитанную книгу. Это был роман одного из моих любимых авторов, но я чувствовала, что не могу сосредоточиться на чтении – мысли возвращались либо к Роджеру и Брианне, которых я оставила в Эдинбурге и которые собирались продолжить поиски, либо устремлялись вперед, к тому, что ожидало меня в Бостоне.

Я не знала, что именно ждет меня, в чем отчасти и заключалась проблема. Мне приходилось возвращаться домой, пусть и ненадолго: отпуск давно кончился, и я несколько раз брала дополнительные дни за свой счет. Предстояло решить ряд вопросов в больнице, оплатить счета, проверить, как дела в остававшемся без присмотра доме – страшно подумать, как заросла лужайка на заднем дворе, – нужно навестить друзей…

В частности, одного. Джозеф Абернэти был самым близким моим другом еще с медицинской школы. Прежде чем принять окончательное – и, скорее всего, необратимое – решение, мне хотелось поговорить с ним. Закрыв лежавшую на коленях книгу, я с улыбкой принялась обводить пальцем завитушки заглавия. Помимо многого иного, к любовным романам меня тоже приохотил Джо.

Мы с Джо познакомились, когда я только начинала обучаться медицине, и сблизило нас то, что мы оба выделялись среди прочих интернов Центральной больницы Бостона.

Я была среди них единственной женщиной. Джо был единственным чернокожим.

Разумеется, мы не могли не чувствовать этой своего рода исключительности, хотя никогда об этом не заговаривали. Нам прекрасно работалось вместе, но во взаимоотношениях мы проявляли осторожность и некоторую скрытность, и то, что существовало между нами до самого окончания интернатуры, можно было назвать скорее приятельскими отношениями, чем дружбой.

В тот день я проводила свою первую самостоятельную операцию – несложное удаление аппендикса мальчику-подростку с хорошим здоровьем. Операция прошла гладко, никаких оснований опасаться послеоперационных осложнений не было, но я все равно ощущала себя в ответе за этого ребенка и не хотела уходить домой, пока он не проснется, несмотря на то что моя смена закончилась. А потому, переодевшись, отправилась в ординаторскую на третьем этаже, чтобы подождать там.

Ординаторская не пустовала – в одном из кресел, погрузившись в чтение «Юнайтед стейтс ньюс энд уорлд рипорт», сидел Джозеф Абернэти. Когда я вошла, он поднял голову, кивнул и вернулся к журналу.

В ординаторской скопилось немало чтива: как журналов, унесенных из залов ожидания, так и потрепанных книжек в бумажных обложках, оставленных выписавшимися пациентами. Чтобы отвлечься, я стала листать шестимесячной давности журнал «Вопросы гастроэнтерологии», рваный экземпляр журнала «Тайм», перебрала аккуратную стопку «Сторожевой башни» и наконец остановила свое внимание на одной из книжек.

У нее не было обложки, но на титульной странице значилось название: «Пылкий пират».

«Чувственная захватывающая история любви, безграничной, как Карибское море!» – гласила строка под заголовком. «Карибское море», а? Если нужно отвлечься, то это то, что мне надо, подумала я и открыла книгу наугад. Это оказалась сорок вторая страница.

«Пренебрежительно сморщив носик, Тесса встряхнула и откинула назад свои пышные светлые локоны, не обращая внимания на то, что от этого ее соблазнительная грудь еще более заметно обозначилась в низком вырезе платья. Это зрелище заставило глаза Вальдеса расшириться, но иных внешних проявлений того, какое впечатление произвела на него эта роскошная красота, он не выказал.

– Я подумал, что мы могли бы познакомиться поближе, сеньорита, – предложил он тихим страстным голосом, от которого по спине Тессы пробежала дрожь предвкушения.

– Меня не интересует знакомство с… грязным, презренным злодеем-пиратом! – заявила она.

Зубы Вальдеса блеснули, когда он улыбнулся ей, поглаживая рукоять висевшего на поясе кинжала. Ее бесстрашие произвело на него впечатление: такая смелая, такая порывистая… и такая красивая».

Я подняла бровь, но продолжила чтение, уже захваченная текстом.

«Рука Вальдеса властно обвила ее талию.

– Вы забываете, сеньорита, – промолвил он вполголоса, касаясь губами чувствительной мочки ее уха, – что вы – военная добыча и капитан пиратского судна первым имеет право выбора.

Тесса пыталась вырваться из его сильных рук, но он легко преодолел сопротивление, отнес ее к кровати и бросил на расшитое покрывало. Она пыталась восстановить дыхание, в ужасе наблюдая за тем, как пират раздевается. Он отложил в сторону лазурно-голубой бархатный плащ, а потом тонкую кружевную сорочку из белого полотна. У него была великолепная грудь, мускулистая и загорелая, с бронзовым отливом. Когда он взялся за ремень своих штанов, сердце ее перехватило от страха, но в то же время ей страстно хотелось коснуться этой бронзы кончиками пальцев.

– Но нет, – сказал он, остановившись. – С моей стороны было бы неучтиво обойти вас вниманием. Позвольте мне.

С неотразимой улыбкой он наклонился, и груди Тессы оказались сжаты его горячими мозолистыми ладонями – он, наслаждаясь, ощупывал сквозь тонкую шелковистую ткань их чувственную упругость. Вскрикнув, Тесса отстранилась, вжавшись в пуховую подушку с кружевной вышивкой.

– Вы сопротивляетесь? Как жаль, сеньорита, будет испортить такой чудесный наряд…

С этими словами он крепко схватил ее жадеитовый шелковый корсаж и рванул так, что белые груди Тессы выпрыгнули из своего укрытия, как пара упитанных куропаток».

Я хмыкнула, отчего доктор Абернэти резко вскинул взгляд поверх своего журнала. Поспешно придав лицу некое подобие достойной сосредоточенности, я перевернула страницу.

«Густые черные кудри Вальдеса свесились ей на грудь, когда он прижал свои жаркие губы к пунцовым, как роза, соскам Тессы, отчего все ее существо омыли волны мучительного желания. Ослабленная непривычными ощущениями, которые пробудила в ней его страсть, она не могла пошевелиться, когда его рука осторожно взялась за подол ее платья и его жгучее прикосновение прошлось по чувствительной стороне ее стройного бедра.

– Ах, любовь моя, – простонал он. – Такая прелестная, такая целомудренная. Ты заставляешь меня сходить с ума. Я хочу обладать тобой с тех пор, как увидел в первый раз, такую гордую и холодную на палубе корабля твоего отца. Но теперь ты не холодна, моя дорогая, а?

И это действительно было так. Поцелуи Вальдеса привели Тессу в смятение. Как могла она испытывать подобные чувства к этому человеку, который хладнокровно потопил корабль ее отца и собственноручно убил сотню людей? Ей следовало бы отпрянуть в ужасе, а вместо этого она тяжело дышала, с готовностью принимая его обжигающие поцелуи, и непроизвольно выгибала тело, ощущая, как требовательно восстает его мужское естество.

– Ах, моя любовь, – выдохнул он. – Я не в силах ждать. Но… я не хочу причинить тебе боль. Нежно, моя любовь, деликатно…

Тесса ахнула, почувствовав нарастающее давление его желания, заявляющее о себе между ее ног.

– О! – простонала она. – О, пожалуйста! Не надо! Я не хочу, чтобы ты это делал!»

Ну самое подходящее время начать протестовать, подумала я.

«– Не беспокойся, моя любовь, доверься мне.

Постепенно, мало-помалу она расслабилась под прикосновением его гипнотических ласок, ощущая, как усиливается и распространяется тепло внизу ее живота. Его губы скользили по ее груди, а жаркое дыхание и страстный шепот подавили всю волю к сопротивлению, и бедра раскрылись помимо ее воли. Двигаясь с бесконечной медлительностью и обретая бесконечное наслаждение, он сорвал дивный цветок ее невинности».

Хихикнув, я выпустила книжку из рук, и она, соскользнув с моих колен, со стуком упала на пол, к ногам доктора Абернэти.

– Прошу прощения, – пробормотала я и наклонилась за книгой.

Лицо мое горело. Схватив «Пылкого пирата» влажными от пота пальцами, я вдруг заметила, что на обычно строгом и невозмутимом лице доктора расцвела широкая улыбка.

– Позволь, я угадаю, – сказал он. – Вальдес только что сорвал дивный цветок невинности?

– Да, – ответила я, не удержавшись от смеха. – А откуда ты знаешь?

– Сужу по твоей реакции. Ее могло вызвать либо это место, либо эпизод на странице семьдесят три, где он «омыл ее розовый холмик своим жадным языком».

Его короткие пальцы со знанием дела пролистали страницы.

– Что?!

– Посмотри сама.

Он сунул книжку обратно мне в руки, указав на середину страницы.

О господи!

«…откинув покрывало, он склонил свою черную как смоль голову и омыл ее розовый холмик своим жадным языком. Тесса застонала и…»

У меня и самой вырвался стон.

– Ничего себе! Ты и вправду это прочитал? – спросила я, оторвав глаза от Тессы и Вальдеса.

– Ну да, – ответил он, улыбнувшись еще шире и показав крепкие белые зубы. – Два или три раза. Книжка не самая лучшая, но и не плохая.

– Лучшая? А что, есть и другие в том же роде?

– Конечно. Давай-ка посмотрим…

Он встал и начал рыться в стопке потрепанных карманных томиков.

– Нужно искать те, у которых нет обложек, – пояснил он. – Они и есть самые лучшие.

– Надо же! А я-то думала, что ты не читаешь ничего, кроме «Ланцета» и «Медицинского вестника».

– Ну конечно, после тридцати шести часов копания в людских кишках мне только и остается что читать «Методику резекции желчного пузыря», да? Как бы не так! Лучше уж я поплыву в компании с Вальдесом по Карибскому морю. Впрочем, леди Джейн, я ведь тоже думал, что ты не читаешь ничего, кроме «Нового английского медицинского журнала». Внешность обманчива, да?

– Должно быть, – сухо согласилась я. – А что это за леди Джейн?

– Так тебя называют за глаза, – пояснил он, откинувшись назад и сцепив пальцы рук на колене. – Отчасти из-за акцента, такого, будто ты только что пила чай с королевой. Ну и из-за манеры держаться и умения держать других в должных рамках. Видишь ли, ты говоришь как Уинстон Черчилль, то есть если бы Черчилль был леди, – и коллег это слегка пугает. Правда, есть в тебе кое-что еще.

Он задумчиво посмотрел на меня, раскачиваясь в своем кресле.

– Ты говоришь так, словно ожидаешь, что все будет по-твоему, а если и нет, то тебе известно почему. Где ты этому научилась?

– На войне, – сказала я, улыбнувшись его описанию.

Он поднял брови.

– В Корее?

– Нет, во время Второй мировой войны я служила медсестрой во Франции и видела там множество сестер-хозяек, которые одним взглядом обращали интернов и санитаров в желе.

Да и позже непререкаемая властность – если, конечно, она была – не раз и не два сослужила мне добрую службу, позволив поставить на место людей, наделенных куда большими полномочиями, чем сестры и интерны бостонской больницы.

Джо кивнул, обдумывая мое объяснение.

– Что ж, это логично. Я сам использовал Уолтера Кронкайта.

– Уолтера Кронкайта?

Я уставилась на него.

Он снова ухмыльнулся, показывая золотой зуб.

– А ты можешь вспомнить кого-то получше? К тому же я каждый вечер бесплатно слушал его по радио или телевидению. Развлекал таким манером свою матушку – она хотела, чтобы я стал проповедником. – Абернэти улыбнулся немного печально. – Правда, болтай я, как Уолтер Кронкайт, там, где мы жили в то время, я бы не дожил до поступления в медицинскую школу.

С каждой секундой Джо Абернэти нравился мне все больше.

– Надеюсь, твоя матушка не была разочарована, когда ты решил стать врачом, а не проповедником?

– По правде говоря, я не уверен, – сказал он, все еще улыбаясь. – Когда я сказал ей об этом, она с минуту смотрела на меня, потом глубоко вздохнула и сказала: «Ну ладно, по крайней мере, ты сможешь снабжать меня по дешевке мазью от ревматизма».

Я усмехнулась.

– Знаешь, мой муж, узнав, что я собираюсь стать врачом, тоже не выказал особого энтузиазма. Он воззрился на меня, помолчал и наконец сказал, что если мне все наскучило, то можно вызваться писать письма для обитателей богадельни.

Золотисто-карие, как ириски, глаза Джо наполнились смехом.

– Ага, родные и близкие – это те люди, которые уверены, будто лучше тебя знают, что тебе нужно и на что ты годишься. «Почему бы тебе вместо этой блажи не заняться мужем и ребенком?» – спародировал он назидательный тон и погладил меня по руке. – Не переживай, рано или поздно они со всем свыкнутся. Вот меня, например, уже не спрашивают, почему я не чищу туалеты, хотя Господь создал меня именно для этого.

Потом пришла санитарка, сообщила, что мой аппендикс проснулся, и я ушла, но дружба, начавшаяся на странице сорок два, не увяла. Джо Абернэти стал одним из ближайших моих друзей, а возможно, единственным близким человеком, который действительно понимал, что я делаю и почему.

* * *

Я слабо улыбнулась, ощущая под пальцами гладкость рельефных букв на обложке. Потом снова убрала книжку в карман сиденья. Сейчас мне вовсе не хотелось отвлекаться.

В иллюминаторе можно было увидеть залитый лунным светом облачный слой, отрезавший нас от земли. Здесь, наверху, по контрасту с бесконечной суетностью жизни внизу царили безмолвие, красота и безмятежность.

У меня возникло странное ощущение, будто я нахожусь в подвешенном состоянии, неподвижная, окутанная коконом одиночества. Даже тяжелое дыхание женщины, сидевшей рядом, казалось только частью «белого шума», состоящего из тишины, прохладного шелеста кондиционера и шороха туфель стюардессы по ковровой дорожке. В то же самое время я знала, что мы неудержимо мчимся в воздухе со скоростью сотни миль в час, устремляясь к какому-то концу, и можно только надеяться, что он окажется благополучным.

В этом подвешенном состоянии я закрыла глаза, вновь возвращаясь к сложившейся ситуации. В Шотландии Роджер и Бри занимаются поисками Джейми. В Бостоне меня ждут моя работа – и Джо. А Джейми? Я попыталась отогнать эту мысль, решив не думать о нем, пока не приму решение.

Я почувствовала легкое шевеление волос, и одна прядь соскользнула мне на щеку нежно, словно любовное прикосновение. Но конечно, то был всего лишь порыв ветерка из вентиляционного отверстия над головой и игра моего воображения. Мне почудилось: застоявшиеся запахи духов и сигарет неожиданно сменились запахами шерсти и вереска.