Читать книгу Путешественница - Диана Гэблдон - Страница 4

Инвернесс, 9 мая 1968 года

Пешеходное движение по мосту через реку Несс было оживленным: люди устремлялись домой, к своему вечернему чаю. Роджер шел передо мной, его широкие плечи защищали меня от толчеи.

Я ощущала, как мое сердце тяжело бьется о жесткую обложку книги, которую я прижимала к груди. Это происходило всякий раз, когда я останавливалась, чтобы подумать, что мы на самом деле делаем. Потому что сама не знала, какой из двух возможных вариантов хуже: выяснить, что Джейми не пережил Куллодена, или узнать, что он спасся.

Мы брели назад к дому пастора, и мост отзывался на наши шаги приглушенным эхом.

– Эй ты, смотри, куда прешь! – выкрикнул Роджер, проворно убрав меня с пути велосипедиста, пытавшегося, не сбавляя скорости, проехать по мосту против движения толпы.

– Простите! – донесся извиняющийся отклик, и велосипедист махнул рукой через плечо, ввинтившись между двумя группами школьников.

Я оглянулась, надеясь увидеть позади Брианну, но ее нигде не было.

Мы с Роджером провели день в Обществе охраны древностей. Брианна спустилась вниз, в отдел горских кланов, чтобы сделать фотокопии документов по составленному Роджером списку.

– Очень любезно с вашей стороны взять на себя все эти хлопоты, Роджер, – сказала я, повысив голос, чтобы он услышал меня, несмотря на гул на мосту и шум стремительного речного потока.

– Да ерунда, – ответил он, слегка смутившись, и подождал, пока я нагоню его. – Мне, видите ли, любопытно.

На его лице появилась легкая улыбка.

– Вы ведь знаете, наш брат историк терпеть не может оставлять тайны нераскрытыми.

Он мотнул головой, пытаясь откинуть назад пряди темных волос, растрепанные налетевшим порывом ветра.

Уж кого-кого, а историков я знала. С историком я прожила двадцать лет. Фрэнк тоже не хотел оставить в покое эту загадку. Правда, и решать ее по-настоящему он тоже не хотел. Фрэнк умер два года назад, и теперь это было мое дело – мое и Брианны.

– Вы уже получили ответ от доктора Линклатера? – спросила я, когда мы спустились под арку моста.

Хотя близился вечер, солнце здесь, на севере, стояло еще высоко. Его лучи пробивались сквозь листву высаженных вдоль реки лаймовых деревьев и придавали розоватое свечение стоявшему под мостом гранитному кенотафу.

Роджер, щурясь от ветра, покачал головой.

– Нет, но с тех пор, как я написал ему, прошла всего неделя. Если не получу ответ к понедельнику, то попробую позвонить. Не беспокойтесь, – добавил он с улыбкой, – я был очень осмотрителен. Ничего конкретного я ему не сообщил, только общее направление исторических исследований. Написал, что мне нужен список – если таковой существовал – офицеров-якобитов, прятавшихся в крестьянской хижине в Линахе после Куллоденского побоища, а если сохранились какие-либо сведения о человеке, избежавшем казни, то не мог бы он указать мне документальные источники.

– Вы знакомы с Линклатером? – спросила я, перемещая книги вбок, чтобы дать отдых левой руке.

– Нет, но я отправил свою просьбу на бланке колледжа Баллиоль и тактично упомянул о мистере Чизрайте, моем старом наставнике, который действительно знает Линклатера.

Роджер ободряюще подмигнул, и я рассмеялась.

Его яркие, светящиеся зеленые глаза выделялись на фоне оливковой кожи. Может, любопытство и вправду играло определенную роль в выяснении истории Джейми, но я прекрасно понимала, что тут замешан и другой, более глубокий интерес – к Брианне. Более того, мне было известно, что его чувства не безответны. Чего я не знала, так это догадывается ли об этом Роджер.

Вернувшись в кабинет покойного преподобного Уэйкфилда, я с облегчением опустила книги на стол и рухнула в кресло у камина, а Роджер пошел на кухню за стаканом лимонада.

Несколько глотков кисловато-сладкой жидкости позволили мне восстановить дыхание, но стоило бросить взгляд на стол, на лежавшую там стопку книг, как сердце учащенно забилось.

Есть ли там что-нибудь о Джейми? Мои ладони, сжимавшие холодное стекло стакана, внезапно вспотели, и я постаралась отогнать эту несвоевременную мысль. Не заглядывай слишком далеко вперед, предостерегла я себя. Посмотрим, что удастся обнаружить, а уж там видно будет, как поступить.

Роджер скользил взглядом по корешкам книг и подшивок, пытаясь найти другие возможности. Преподобный Уэйкфилд, ныне покойный приемный отец Роджера, помимо пасторского служения был еще и историком-любителем, завзятым краеведом и ужасным барахольщиком – на его полках вперемежку теснились букинистические и современные издания, раритеты и дешевые брошюры, подшивки журналов, папки с газетными вырезками и другие материалы.

Поколебавшись, Роджер опустил руку на стопку книг на ближайшем столе. То были книги, написанные Фрэнком, – впечатляющее достижение, насколько я могла судить, прочтя хвалебные отзывы, напечатанные на запыленных суперобложках.

– Вы когда-нибудь читали это? – спросил он, взяв томик, озаглавленный «Якобиты».

– Нет, – ответила я, сделала еще один глоток лимонада и закашлялась. – Нет, я не могла.

После возвращения я решительно отказалась иметь дело с какими-либо материалами, относившимися к истории Шотландии, хотя Фрэнк специализировался, в частности, на восемнадцатом веке. Зная, что Джейми мертв, вынужденная жить без него, я старалась избегать всего, что могло вызвать в памяти его образ. Правда, все эти старания ничего не давали – как можно было выбросить его из головы, когда Брианна ежедневно напоминала о нем самим своим существованием. Но так или иначе, я просто не могла читать ничего из того, что имело отношение к этому пустому, никчемному Красавчику принцу Чарли или его несчастным сторонникам.

– Понятно. Я просто подумал: может быть, вы знаете, что есть шанс обнаружить что-то полезное.

Роджер умолк, на его скулах выступил румянец.

– А… э-э… ваш муж – я имею в виду Фрэнка, – поспешно добавил он. – Вы говорили ему… э-э… о…

Вконец смутившись, он не закончил фразу.

– Разумеется говорила! – ответила я, кажется излишне резко. – А как вы это себе представляете – я захожу в его кабинет после того, как отсутствовала три года, и говорю: «О, привет, дорогой, что бы ты хотел сегодня на ужин?»

– Нет, конечно нет, – пробормотал Роджер.

Он отвел взгляд в сторону и уставился на книжные полки, смутившись так, что побагровела даже шея.

– Прошу прощения, – сказала я, глубоко вдохнув. – Вы задали правильный вопрос, просто рана еще не совсем зажила.

Вернее было бы сказать: «вовсе не зажила». То, насколько она оказалась свежа, удивило и испугало меня, и, поставив стакан на стол, я подумала, что, если разговор на эту тему продолжится, мне потребуется что-нибудь покрепче лимонада.

– Да, я рассказала ему все. О камнях, о Джейми. Обо всем.

Некоторое время Роджер молчал, глядя на стопку книг Фрэнка с фотографией автора на задней обложке – худощавого, смуглого и привлекательного, улыбающегося потомкам.

– И он поверил вам? – тихо спросил Роджер.

От лимонада мои губы стали ужасно липкими, и мне пришлось облизать их, прежде чем ответить.

– Нет, – сказала я. – Поначалу нет. Он решил, что я сошла с ума, даже повел меня к психиатру.

Я издала смешок, хотя это воспоминание вызвало такую волну ярости, что у меня непроизвольно сжались кулаки.

– А потом? – Роджер повернул ко мне бледное лицо, на котором выделялись сверкающие от любопытства глаза. – Что он подумал?

Я глубоко вздохнула и закрыла глаза.

– Не знаю.

* * *

В крохотной клинике в Инвернессе витали ставшие для меня совсем чужими запахи карболки и крахмала.

Я не могла думать и старалась не чувствовать. Возвращение оказалось куда более пугающим, чем мое путешествие в прошлое, ибо там меня оберегал защитный слой сомнений и неверия в то, что происходит, вкупе с надеждой на спасение. Теперь я слишком хорошо знала, где нахожусь и что спасения нет. Джейми мертв.

Врачи и сиделки старались говорить со мной по-дружески, кормили и поили, но во мне не было места ни для чего, кроме печали и ужаса. Когда у меня спросили имя, я назвала его, но больше ничего говорить не стала.

Лежа в чистой белой постели, я сцепила пальцы на своем уязвимом животе и закрыла глаза, желая видеть лишь дождливую вересковую пустошь и лицо Джейми, то, что успело запечатлеться в памяти перед вступлением в круг камней. Было понятно, что новое окружение, если смотреть на него слишком часто и долго, неизбежно заставит эти образы потускнеть и заменит их знаками обыденности, лицами сиделок или вазой с цветами возле моей кровати. Я украдкой прижала один большой палец к основанию другого и с отстраненным облегчением ощутила шрам от крохотного пореза в форме буквы «J». Джейми оставил этот знак по моей просьбе – его последнее прикосновение к моей плоти.

Не знаю, сколько времени длилось это состояние. Порой я проваливалась в сон и возвращалась к последним дням якобитского восстания. Снова видела мертвеца в лесу, Дугала Маккензи, умиравшего на полу Куллоден-хауса, и оборванных горцев, вповалку спавших в грязных траншеях перед той бойней.

Пробуждение, как правило резкое, с испуганным криком или жалобным стоном, возвращало меня к запаху антисептиков и успокаивающим речам персонала, казавшимся невнятными после гэльских боевых кличей. А потом сон снова брал свое, и я проваливалась в него, крепко зажав свою боль в ладонях.

Открыв глаза, я увидела Фрэнка. Он стоял у двери, приглаживая рукой свои темные волосы. Вид у бедняги был нерешительный, но уж этому удивляться не приходилось.

Я снова откинулась на подушки, не глядя на него и не проронив ни слова. Он походил на своих предков, Джека и Алекса Рэндоллов: те же аристократически тонкие, четкие черты и красиво вылепленная голова под рассыпающимися прямыми темными волосами. Правда, помимо небольшого различия в чертах в его облике проступали и внутренние отличия: не было и признаков страха или беспощадности, не было одухотворенности Алекса и высокомерия Джека. Его худощавое, небритое, с кругами под глазами лицо было умным, добрым и слегка усталым. Мне никто этого не говорил, но я знала: чтобы попасть сюда, он гнал машину всю ночь.

– Клэр?

Он подошел к кровати и заговорил нерешительно, как будто не уверенный в том, что я действительно Клэр.

Я и сама-то не была в этом уверена, но кивнула и откликнулась:

– Привет, Фрэнк.

Мой голос – видимо, я отвыкла говорить – прозвучал хрипловато и надсадно.

Он взял меня за руку, и я не отстранилась.

– Ты… в порядке? – спросил он, помолчав.

Глядя на меня, Фрэнк слегка хмурился.

– Я беременна.

В моем дезорганизованном сознании этот момент представлялся очень важным. Я не думала о том, что скажу Фрэнку, если когда-нибудь встречу его снова, но, как только увидела его стоящим в дверях, мысли мои прояснились. Я скажу ему, что беременна, он уйдет, и я останусь одна с образом Джейми, запечатленным в памяти, и жгучим прикосновением, оставшимся на моей руке.

Его лицо слегка напряглось, но он не выпустил мою руку.

– Я знаю. Мне сказали. – Он глубоко вздохнул. – Клэр, ты можешь рассказать мне, что с тобой случилось?

На какой-то момент я ощутила полную пустоту, но потом пожала плечами.

– Наверное, – ответила я устало, собираясь с мыслями.

Говорить об этом не хотелось, но по отношению к этому человеку у меня имелся определенный долг. Как-никак я была его женой.

– Все сводится к тому, что я полюбила другого мужчину и вышла за него замуж. Прости, – торопливо добавила я, увидев, как это признание потрясло его. – Так уж получилось. Ничего не могла с собой поделать.

Этого Фрэнк не ожидал. Он открыл рот, закрыл его и стиснул мою руку так крепко, что я поморщилась и выдернула ее из его хватки.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он резко. – Где ты была, Клэр?

Неожиданно он встал и навис над кроватью.

– Ты помнишь, что, когда я видела тебя в последний раз, я собиралась к каменному кругу на Крэг-на-Дун?

– Да.

На его лице появилось смешанное выражение гнева и неверия.

– В общем… – Я облизала пересохшие губы. – Дело в том, что я прошла через расколотый камень в этом кругу и оказалась в тысяча семьсот сорок третьем году.

– Не шути, Клэр!

– Ты думаешь, что я придуриваюсь?

Эта мысль показалась мне настолько нелепой, что я не смогла удержаться от смеха, хотя, если вдуматься, что тут было смешного?

– Прекрати!

Я перестала смеяться. Как по волшебству, на пороге появились две сестры. Должно быть, они поджидали в коридоре неподалеку. Фрэнк наклонился и снова схватил меня за руку.

– Послушай меня, – процедил он сквозь зубы. – Ты расскажешь мне, где ты была и чем занималась!

– Я и рассказываю! Отпусти!

Я села на кровати и выдернула руку.

– Ясно же сказано: я прошла сквозь камень и оказалась заброшенной на два века назад. Где, между прочим, встретила твоего поганого предка, Джека Рэндолла!

Фрэнк, совершенно сбитый с толку, моргнул.

– Что?

– Черного Джека Рэндолла. Ох, каким же грязным, поганым извращенцем он был!

У Фрэнка отвисла челюсть, да и у сиделок тоже. Я услышала торопливые шаги, приближавшиеся по коридору, и голоса.

– Мне пришлось выйти замуж за Джейми Фрэзера, чтобы отделаться от Джека Рэндолла. А потом, не обессудь, Фрэнк, но тут уж ничего нельзя было поделать, я полюбила его и осталась бы с ним, если бы могла, но он отправил меня обратно из-за Куллодена и из-за ребенка и…

Я осеклась, когда человек в халате врача протиснулся между сестрами в палату.

– Фрэнк, – сказала я устало, – прости, я не хотела этого и поначалу всячески пыталась вернуться. Правда. Но не могла. А теперь слишком поздно.

Невольно подступившие слезы полились по моим щекам. Плакала я в основном из-за Джейми, из-за себя и ребенка, которого носила, но немного и из-за Фрэнка. Я шмыгнула носом, чтобы остановиться, и рывком выпрямилась в постели.

– Послушай, – сказала я, – я знаю, что ты не захочешь больше иметь дело со мной, и я совершенно не виню тебя за это. Ты просто… просто уйди, ладно?

Фрэнк переменился в лице. Он больше не сердился, но выглядел расстроенным и слегка озадаченным. Он сел у кровати, не обращая внимания на доктора, который собирался пощупать мой пульс.

– Я никуда не уйду, – мягко сказал он и снова взял меня за руку, хотя я и не желала, чтобы он это делал. – Этот Джейми… Кто он?

Я прерывисто вздохнула. Доктор взял мою другую руку, все еще пытаясь прощупать пульс, и меня охватило паническое чувство, как будто эти двое удерживали меня в плену. С большим трудом я переборола это ощущение и заставила себя говорить спокойно.

– Джеймс Александр Малькольм Маккензи, – сказала я, проговаривая слова с расстановкой, так, как произносил их Джейми в день нашей свадьбы, когда впервые сообщил мне свое полное имя.

Это воспоминание вызвало новый поток слез, и я, поскольку меня держали за руки, утерла их плечом.

– Он был горцем. Его у-убили при Куллодене.

Бесполезно. Я снова зарыдала, слезы ничуть не облегчали рвавшееся из меня горе, но были единственной возможной реакцией на невыносимую боль. Я слегка подалась вперед, пытаясь оградить от всего чуждого крохотную неощутимую жизнь в моем чреве, то единственное, что осталось мне от Джейми Фрэзера.

Фрэнк с доктором обменялись взглядами, суть которых я поняла лишь отчасти. Конечно, для них Куллоден – дела давно минувших дней. А вот для меня эта битва произошла всего два дня назад.

– Может быть, нам следует дать миссис Рэндолл немного отдохнуть? – предложил доктор. – Похоже, она несколько расстроена.

Фрэнк перевел неуверенный взгляд с доктора на меня.

– В общем, она действительно кажется расстроенной. Но мне на самом деле хочется узнать… Что это, Клэр?

Поглаживая мою руку, он наткнулся на серебряное кольцо на безымянном пальце и наклонился, чтобы рассмотреть его. Это было то самое кольцо, которое Джейми подарил мне к нашей свадьбе: широкое, плетеное, со звеньями в виде крохотных стилизованных цветков чертополоха.

– Нет! – в испуге закричала я, когда Фрэнк попытался снять его с моего пальца.

Я отдернула руку, прижала ее, сжатую в кулак, к груди, обхватив вдобавок левой рукой, на которой тоже было кольцо – золотое обручальное кольцо Фрэнка.

– Нет, ты не имеешь права забрать его, я тебе не позволю! Это мое обручальное кольцо!

– Но послушай, Клэр…

Договорить Фрэнку не дал доктор, который обошел кровать, остановился рядом с ним и зашептал что-то ему на ухо. Я уловила всего несколько слов: «Не беспокойте свою жену сейчас… Шок».

Фрэнк снова поднялся, а доктор, решительно подталкивая его к выходу, по пути кивнул одной из сиделок.

Очередная волна печали накрыла меня с головой так, что я почти не ощутила прикосновение шприца и едва разобрала прощальные слова Фрэнка.

– Ладно. Но, Клэр, я все равно узнаю!

А потом наступила блаженная темнота – я погрузилась в долгий, долгий сон.

* * *

Роджер наклонил графин, наполнил стакан до половинной отметки и с легкой улыбкой вручил его Клэр.

– Бабушка Фионы всегда говорила, что виски помогает от любых хворей.

– Да уж, лекарство не из худших.

Клэр взяла стакан и ответила ему такой же легкой улыбкой. Роджер налил и себе, а потом сел рядом с ней, отпивая виски маленькими глотками.

– Знаете, я пыталась отвадить его, – сказала она вдруг, опустив стакан. – Фрэнка. Говорила, что независимо от того, как ему видится произошедшее, он не может испытывать ко мне прежние чувства. Я сказала, что дам ему развод, он должен уйти и забыть обо мне – продолжать жизнь, которую уже начал строить, пока меня не было.

– Но он на это не согласился, – откликнулся Роджер. С заходом солнца в кабинете сделалось ощутимо прохладнее, и он, наклонившись, включил старый электрический обогреватель. – Потому что вы были беременны?

Клэр бросила на него острый взгляд, но потом криво усмехнулась.

– Да, поэтому. Фрэнк заявил, что только подонок способен бросить беременную женщину фактически без средств. Особенно, – иронически добавила Клэр, – если связь с действительностью у этой женщины явно слабовата. Нельзя сказать, что у меня совсем не было средств, – мой дядя Лэм оставил мне небольшие деньги, – но и Фрэнк определенно не был подонком.

Она перевела взгляд на книжные полки. Там бок о бок стояли исторические труды, написанные ее мужем. Корешки книг поблескивали в свете настольной лампы.

– Он был очень порядочным человеком, – тихо сказала Клэр и, отпив маленький глоток, закрыла глаза, чувствуя, как пары́ алкоголя проникают в мозг. – А потом… он узнал или заподозрил, что не может иметь детей. Настоящий удар для человека, занимающегося историей и генеалогией. Вы должны понять: он ощутил себя выпадающим из исторического процесса.

– Да, я понимаю, – медленно произнес Роджер. – Но разве он не чувствовал… я хочу сказать, ведь это ребенок от другого человека?

– Наверное, чувствовал. – Она взглянула на него своими янтарными глазами, слегка затуманенными виски и воспоминаниями. – Но поскольку он не поверил, не мог поверить в то, что я рассказала о Джейми, отец ребенка оставался, по сути, неизвестным. Если он не знал, кто этот человек, и убедил себя в том, что я тоже этого не знаю, а просто придумала фантастическую историю после травматического шока, – что ж, тогда никто не мог заявить, что это не ребенок Фрэнка. И уж конечно не я, – добавила она с оттенком горечи.

Клэр сделала большой глоток виски, чуть не поперхнулась и украдкой смахнула выступившие слезы.

– Но чтобы никаких отцов уж точно не объявилось, он увез меня подальше. В Бостон. Ему предложили хорошую должность в Гарварде, где нас никто не знал. Там и родилась Брианна.

* * *

Капризный плач снова вырвал меня из сна. Я легла в спать в шесть тридцать, после того как пять раз за ночь вставала к ребенку. Бросив на часы затуманенный взгляд, я увидела, что сейчас семь. Из ванной доносился шум льющейся воды и бодрый голос Фрэнка, напевавшего «Правь, Британия».

Я лежала в постели, руки и ноги от усталости казались свинцовыми, и все мысли были о том, хватит ли у меня сил вынести этот плач, пока Фрэнк не выйдет из ванной и не принесет мне Брианну. Но тут малышка как будто догадалась, о чем я думаю, и заверещала совсем уж отчаянно, пугающе захлебываясь криком. Я отбросила одеяло и вскочила на ноги, подталкиваемая паникой, схожей с той, которую испытывала во время воздушных атак во время войны.

Прохладный коридорчик привел меня в детскую к трехмесячной Брианне, лежавшей на спинке и оравшей во всю мощь своих младенческих легких. От недосыпа я плохо соображала и не сразу вспомнила, что оставляла малютку лежать на животике.

– Радость моя! Ты перевернулась! И сама?

Перепуганная своим смелым поступком, Брианна замахала розовыми кулачками и заорала еще громче, плотно закрыв глаза.

Я схватила ее, поглаживая спинку и приговаривая в покрытую рыжим пушком макушку:

– Радость моя, сокровище мое. Какая ты умная девочка!

– Что тут у нас? Что случилось?

Фрэнк появился из ванной, вытирая полотенцем голову, второе полотенце было повязано вокруг его бедер.

– Что-нибудь случилось с Брианной?

Он подошел к нам с обеспокоенным видом. По мере приближения родов мы оба нервничали. Фрэнк был раздражителен, а я перепугана, поскольку мы не представляли себе, как сложатся наши отношения после появления ребенка Джейми Фрэзера. Но когда нянечка взяла Брианну из колыбельки и вручила Фрэнку со словами «Вот она, папочкина дочурка», досады на его лице не было и следа. А уж после того, как он взглянул на крохотное, похожее на розовый бутон личико, его переполнили удивление и нежность. Не прошло и недели, как малютка окончательно пленила его.

Я повернулась к нему с улыбкой.

– Она перевернулась! Сама!

– Правда?

Он потер лицо, лучившееся восторгом.

– А не рано ли это для нее?

– То-то и оно, что рано. Если верить доктору Споку, ей предстоит перевернуться только через месяц!

– Ну и что он понимает, этот доктор Спок? Иди-ка сюда, маленькая красавица, поцелуй папочку, раз уж ты такая несусветная умница.

Он поднял нежное маленькое тельце в удобных розовых ползунках и поцеловал в носик-кнопочку. Брианна чихнула, и мы оба рассмеялись.

Но тут мой смех оборвался: до меня дошло, что я рассмеялась в первый раз почти за год. И более того, мы в первый раз смеялись вместе с Фрэнком.

Он тоже это понял – мы встретились взглядами над макушкой головки Брианны. Его мягкие карие глаза были полны нежности. Я улыбнулась ему слегка нерешительно и неожиданно осознала, что он почти голый: вода капельками скатывалась по его мускулистым плечам и поблескивала на гладкой загорелой коже груди.

Это ощущение домашнего блаженства прервал резкий запах с кухни.

Кофе!

Бесцеремонно сунув Бри мне в руки, Фрэнк бросился на кухню, оставив оба полотенца кучей у моих ног. Улыбнувшись при виде сверкнувших ягодиц, контрастно белых по сравнению с загорелой спиной, я двинулась следом, прижимая к себе малышку.

Обнаженный Фрэнк стоял у раковины, над которой поднимался пахучий пар от обгоревшего кофейника.

– Может быть, чай? – спросила я, ловко пристроив Брианну на бедро одной рукой и шаря другой в кухонном шкафчике. – Правда, листового с апельсиновым ароматом уже не осталось, есть только «Липтон» в пакетиках.

Фрэнк скорчил гримасу: англичанин до мозга костей, он скорее стал бы пить воду из унитаза, чем чай из пакетиков. «Липтон» оставила миссис Гроссман, женщина, которая приходила убирать раз в неделю и которая, напротив, считала рассыпной листовой чай гадким месивом.

– Нет, я выпью чашечку кофе по пути в университет. Кстати, ты не забыла, что сегодня вечером мы ждем к ужину декана с женой? Миссис Хинчклиф принесет подарок для Брианны.

– О, верно, – откликнулась я без энтузиазма.

Мне уже доводилось встречаться с Хинчклифами, и особого желания повторять этот опыт не было, однако жизнь не состоит из сплошных радостей. Мысленно вздохнув, я переместила ребенка на другую сторону и стала нашаривать в выдвижном ящике карандаш, чтобы составить список нужных продуктов.

Брианна зарылась носиком в мой пушистый красный халат, похныкивая и производя недвусмысленные чмокающие звуки.

– Не может быть, чтобы ты опять проголодалась, – сказала я ее макушке. – И двух часов не прошло, как тебя кормили.

Впрочем, в ответ на ее причмокивание из моей груди уже начинало сочиться молоко, и я, присев, распахнула халат.

– А вот миссис Хинчклиф говорила, что нельзя кормить детей всякий раз, когда они хнычут, – заметил Фрэнк. – Если не приучить их к режиму, они становятся избалованными.

Я не в первый раз слышала мнение миссис Хинчклиф о воспитании детей.

– Значит, моя малютка вырастет избалованной, – холодно обронила я, не глядя на Фрэнка.

Маленькие розовые губки впились в сосок, и Брианна принялась с аппетитом чмокать. Мне было известно, что миссис Хинчклиф считает кормление грудью вульгарным и антисанитарным, но, навидавшись здоровых и крепких младенцев восемнадцатого века, не знавших другого способа кормления, я придерживалась на сей счет иного мнения.

Фрэнк вздохнул, но спорить со мной не стал, а спустя мгновение бочком двинулся к двери.

– Ну тогда, – чуть сконфуженно проговорил он с порога, – увидимся около шести, ладно? Может, мне проехаться по магазинам, что-нибудь прихватить, если ты не собираешься выходить?

– Не надо, я справлюсь, – сказала я с улыбкой.

– Ну хорошо.

Он замешкался на пороге, а я, усадив Бри поудобнее на коленях и пристроив ее головку на локтевом сгибе моей руки, подняла на него глаза и вдруг поняла, что он пристально смотрит на мою обнаженную грудь. Я скользнула взглядом вниз по его телу и при виде явных признаков возбуждения склонила голову над малюткой, чтобы спрятать вспыхнувшее лицо.

– До свидания, – пробормотала я.

Он постоял еще немного, наклонился и коснулся поцелуем моей щеки, заставив ощутить беспокойную близость его обнаженного тела.

– До свидания, Клэр, – тихо произнес Фрэнк. – До вечера.

Он больше не заходил на кухню до ухода, поэтому у меня была возможность закончить кормление Брианны и привести собственные чувства в относительную норму.

Я не видела Фрэнка обнаженным с тех пор, как вернулась, он всегда одевался в ванной или в кабинете. И он не пытался поцеловать меня до сегодняшнего робкого касания губами. Еще во время беременности акушерка предупредила о высокой степени риска в случае возможной близости, поэтому вопрос о том, чтобы Фрэнк делил со мной постель, отпал сам собой. Да и я к этому не была расположена.

Мне следовало бы предвидеть, что рано или поздно ситуация изменится. Но сперва я была слишком поглощена горем. Потом меня охватила апатия по отношению ко всему, кроме собственного растущего живота и предстоящего материнства. Ну а после рождения Брианны я жила от одного кормления до другого, поскольку те мгновения, когда ко мне прижималось ее крохотное тельце, даровали покой и счастье краткосрочного забвения.

Фрэнк тоже нянчился с девочкой, с удовольствием играл с ней, а порой они засыпали вместе в его кресле – долговязый мужчина и крошечная девчушка, прижавшаяся розовой щечкой к его груди. Но друг друга мы с Фрэнком не касались да и не разговаривали ни о чем, кроме домашних проблем и Брианны.

Ребенок был объектом нашего общего внимания, через который мы могли общаться, держа друг друга на расстоянии вытянутой руки. Но похоже, для Фрэнка это расстояние начинало казаться недостаточно близким.

В физическом плане препятствий к близости не существовало: неделю назад во время очередного осмотра доктор лукаво подмигнул мне и, погладив по ягодице, заявил, что я могу возобновить отношения с мужем в любое время.

Для меня было очевидно, что после моего исчезновения Фрэнк не вел монашеской жизни. В свои почти пятьдесят он по-прежнему оставался худощавым, мускулистым и гибким. Весьма привлекательный смуглый мужчина. На вечеринках и коктейлях женщины роились вокруг него, как пчелы вокруг горшка с медом, издавая легкое жужжание сексуального возбуждения.

На одной корпоративной вечеринке мое внимание привлекла девица, уныло стоявшая в углу и таращившаяся на Фрэнка поверх своего бокала. Позже она ударилась в слезы и бессвязную пьяную болтовню, и две подруги проводили ее домой. Уходя, они кидали сердитые взгляды то на Фрэнка, то на меня, молча стоявшую рядом с ним в просторном платье для беременных.

Впрочем, он вел себя тактично. Ночевал всегда дома и старался, чтобы на его воротничках не оставалось следов губной помады. Теперь, похоже, ему пришло в голову вернуться домой в полном смысле этого слова. И наверное, он имел право ожидать от меня исполнения супружеского долга, ведь я снова была его женой.

Оставалась только одна проблема. Вовсе не к Фрэнку устремлялись мои помыслы, когда мне случалось проснуться посреди ночи. Не его гладкое гибкое тело являлось в снах и возбуждало так, что я просыпалась вся в поту, дрожащая от полузабытых прикосновений, испытать которые наяву уже не надеялась.

– Джейми, – шептала я. – О Джейми!

Слезы вспыхивали в свете утренней зари, как жемчуга и бриллианты, красуясь на нежном рыжем пушке, покрывавшем головку моей малютки.

Увы, этот день не задался. У Брианны расстроился животик. Она без конца пачкала пеленки, верещала, и ее каждые несколько минут приходилось брать на руки. Но и на руках девочка возбужденно вертелась, то и дело отрыгивая, и у меня на одежде оставались липкие пятна. К одиннадцати часам мне трижды пришлось сменить блузку.

Неудобный бюстгальтер для кормящих мам натирал под мышками, в то время как остававшиеся открытыми соски раздражал холод. В довершение всех этих радостей когда я, пересиливая себя, занялась уборкой, под полом что-то лязгнуло и отопление со слабым вздохом отключилось.

– Нет, на следующей неделе меня не устроит! – рявкнула я в трубку, разговаривая с мастером обслуживающей компании.

Стылый февральский туман, висевший за окнами, так и норовил просочиться под подоконником и завладеть помещением.

– На градуснике у нас шесть градусов, а у меня трехмесячный ребенок!

Ребенок полулежал в детском стульчике, закутанный во все свои одеяльца, и вопил, как ошпаренный кот. Не обращая внимания на брюзжание человека на другом конце, я поднесла трубку к широко открытому рту Брианны и подержала несколько секунд.

– Слышите? – требовательно спросила я, снова поднеся трубку к своему уху.

– Хорошо, леди, – уступил мастер. – Я подъеду сегодня во второй половине дня, где-то между двенадцатью и шестью.

– Двенадцатью и шестью? А нельзя ли немного поточнее? Мне нужно выйти в магазин, – возразила я.

– Леди, вы не единственная в этом городе, у кого сдохла печка, – непреклонно сказал мастер и повесил трубку.

Я посмотрела на часы – одиннадцать тридцать. Сделать за оставшееся время необходимые покупки и вернуться домой нечего и мечтать, тем более что хождение по магазинам с грудным младенцем по части требований к оснащению и затратам энергии может быть приравнено к экспедиции в дикие джунгли Борнео.

Стиснув зубы, я позвонила в отдел доставки дорогого супермаркета, заказала необходимые продукты для ужина и снова занялась дочкой, уже побагровевшей от крика и успевшей снова обделаться.

– Сейчас, моя маленькая. Вот подотремся, и ты будешь чувствовать себя гораздо лучше, – приговаривала я, вытирая с покрасневшей попки Бри коричневатую слизь.

Она выгнула спинку, стараясь ускользнуть от влажной салфетки, и разоралась еще пуще. За салфеткой последовали слой вазелина и чистая пеленка, десятая за день. Грузовичок, развозящий чистые пеленки, появится не раньше завтрашнего дня, а весь дом провонял аммиаком.

– Ну же, сладкая моя, все в порядке, не хнычь.

Я пристроила ее к себе на плечо, поглаживая, но писк не умолкал. Впрочем, трудно винить малышку, когда ее бедная попка воспалилась. Лучше всего было бы положить ее голенькой на полотенце, но в связи с отключением отопления этот вариант отпадал. Мы с ней обе были одеты в свитера и тяжелые зимние пальто, что делало частые кормления еще более затруднительными, чем обычно: чтобы достать грудь, требовалось несколько минут, и все это время малютка надрывалась от плача.

Если Брианна и засыпала, то лишь на несколько минут. Соответственно и мне не удавалось вздремнуть. Часа в четыре мы вроде бы заснули по-настоящему, но не прошло и четверти часа, как нас разбудил громкий стук – в дверь барабанил прибывший по вызову ремонтник со здоровенным разводным ключом.

Одной рукой я прижимала к себе дитя, другой пыталась готовить ужин. При этом в одном моем ухе звенел детский плач, а в другом звякали металлические инструменты.

– Ну, леди, навек не поручусь, но сейчас тепло у вас будет, – заявил, вытирая со лба пятно сажи, неожиданно появившийся ремонтник.

Он наклонился вперед, чтобы посмотреть на Брианну, которая в момент относительного затишья лежала у меня на плече и, громко причмокивая, сосала палец.

– Ну и как пальчик на вкус, сладенький? – осведомился он и, выпрямившись, добавил: – Знаете, говорят, что нельзя разрешать им сосать пальцы. От этого зубы растут криво, и потом приходится выправлять их фиксаторами.

– Вот как? – процедила я. – Сколько я вам должна?

Спустя полчаса курица, фаршированная и политая соком, в окружении измельченного чеснока, веточек розмарина и долек лимона лежала на сковороде. Быстро спрыснув маслянистую кожицу лимонным соком и проткнув ее палочкой, я наконец получила время, чтобы переодеться самой и переодеть Брианну. Кухня выглядела так, как будто в ней побывали незадачливые грабители, искавшие спрятанные ценности: все шкафы нараспашку, ящики выдвинуты, утварь разбросана по всем горизонтальным поверхностям. Я со стуком захлопнула пару шкафчиков, а потом и дверь на кухню, понадеявшись, что миссис Хинчклиф, даже при отсутствии у нее хороших манер, в закрытую кухню не полезет.

Фрэнк купил для Брианны новое розовое платьице. Нарядная вещица, но многослойный кружевной воротничок вызывал у меня сомнения: казалось, что эти кружева слишком непрочные и будут раздражать шейку.

– Ну что ж, попробуем, – сказала я ей. – Папа хочет, чтобы ты выглядела красавицей. Давай постараемся не слюнявить платьице, хорошо?

Брианна в ответ закрыла глазки, поднатужилась и отрыгнула, как мне показалось, с особенным усердием.

– Вот и молодец! – похвалила я, покривив душой.

Теперь мне предстояло поменять простынку в колыбельке, но, по крайней мере, отрыжка не усилила понос.

Устранив беспорядок и приладив свежий подгузник, я встряхнула розовое платьице, но прежде чем надеть его на малышку, тщательно вытерла сопли и слюни с личика. Она при этом моргала и радостно гукала, размахивая кулачками.

Я услужливо нагнула голову и боднула ее в животик, вызвав бурю восторга, выразившегося в еще более громком повизгивании. Мы проделали это еще пару раз, а потом принялись за мучительную работу по надеванию розового платьица.

Брианне затея не понравилась – жалобы начались, стоило продеть головку в вырез, а когда я стала засовывать пухленькие ручки в пышные рукавчики, она дернулась и издала пронзительный крик.

– В чем дело? – спросила я, переполошившись, поскольку уже научилась различать значение издаваемых ею звуков и поняла, что этот крик свидетельствует об испуге и боли. – Что случилось, дорогая?

Теперь она просто надрывалась от плача. Я торопливо перевернула ее и погладила по спинке, думая, что у нее опять нелады с животиком, но это не помогло. Пришлось снова взять барахтающуюся малышку на руки, и тут, поскольку она размахивала ручонками, я заметила на внутренней стороне одной ручки длинную красную царапину. В платьице осталась булавка и поцарапала ее, когда я вдевала ручку в рукав.

– Ой, малышка! Ой, прости! Прости мамочку!

Со слезами на глазах я отцепила и вытащила гадкую булавку, прижала Брианну к плечу, поглаживая, успокаивая и мучаясь чувством вины. Конечно, я не хотела сделать ей больно, но она-то этого знать не могла.

– Ох, радость моя, – лепетала я. – Теперь все в порядке. Да, мамочка любит тебя, все хорошо.

Ну почему я не подумала о том, чтобы проверить булавки? И вообще, какому извергу пришло в голову упаковывать одежду для младенцев, используя булавки?

Разрываясь между яростью и отчаянием, я надела-таки платьице на Брианну, вытерла ей подбородок, отнесла ее в спальню, уложила на свою кровать и только после этого торопливо переоделась, надев приличную юбку и свежую блузку.

Дверной колокольчик зазвенел, когда я натягивала чулки. На одной пятке оказалась дырка, но времени на то, чтобы переодеться, не оставалось. Я сунула ноги в тесные туфельки из крокодиловой кожи, схватила Брианну и пошла открывать дверь.

На пороге стоял Фрэнк, слишком нагруженный пакетами, чтобы достать ключи. Свободной рукой я забрала у него бо́льшую часть пакетов и положила их на столик в прихожей.

– Ужин готов, дорогая? Я принес новую скатерть и салфетки – подумал, что наши старые малость пообтрепались. И вино, конечно.

Он с улыбкой поднял бутылку, потом наклонился вперед, пригляделся ко мне и нахмурился, заметив растрепанные волосы и только что заляпанную отрыгнутым молоком блузку.

– Клэр, Клэр, – покачал головой Фрэнк. – Неужели ты не могла чуточку привести себя в порядок? У тебя ведь нет особых дел, ты целый день дома, что же ты не могла уделить несколько минут…

– Нет, – сказала я довольно резко.

Сунула ему в руки Брианну, которая тут же возобновила капризное хныканье.

– Нет, – повторила я и забрала из его руки бутылку с вином. – Нет! – крикнула я, топнув ногой, и замахнулась бутылкой, а когда он увернулся, вмазала ею по дверному косяку, облив порог «Божоле» и осыпав пол поблескивающими на свету стеклянными осколками.

Разбитая бутылка полетела в азалии, а я без пальто помчалась по дорожке в зябкий туман. У поворота я пробежала мимо удивленных Хинчклифов, явившихся на полчаса раньше, скорее всего чтобы застать меня в разгаре подготовки к их визиту.

Ну что ж, надеюсь, сегодняшний ужин им понравится.

Я ехала сквозь туман без всякой цели. Автомобильный обогреватель обдувал мне ноги, пока я не начала отпускать газ. Намерения вернуться домой у меня не было, но куда в таком случае податься? В ночное кафе?

И тут до меня дошло, что сегодня пятница и дело идет к полуночи. Да, мне есть куда направиться. Я повернула обратно к пригороду, где мы жили, к церкви Святого Финбара.

В это время часовня во избежание вандализма и грабежа была закрыта, но для припозднившихся верующих под дверной ручкой находился кодовый замок с пятью пронумерованными кнопками. Прихожанин, знающий код, мог попасть внутрь на законных основаниях. Войдя, нужно было отметиться в лежащем у алтаря регистрационном журнале.

– Святой Финбар? – помнится, недоверчиво переспросил Фрэнк, впервые услышав от меня про эту церквушку. – Нет такого святого. И быть не может.

– А вот и есть, – не без самодовольства возразила я. – Ирландский епископ двенадцатого века.

– А, ирландский, – с облегчением протянул Фрэнк. – Тогда понятно. Но чего я не могу понять, – сказал он, стараясь быть тактичным, – так это… э-э… зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем тебе посещать эту церковь? Ты никогда не отличалась религиозностью, набожности в тебе не больше, чем во мне. У тебя нет привычки ходить к мессе или там причащаться. Отец Беггс каждую неделю спрашивает меня, где ты.

Я покачала головой.

– По правде говоря, Фрэнк, мне трудно тебе это объяснить. Я хожу туда, потому что… чувствую такую потребность.

Я беспомощно воззрилась на него, не зная, как объяснить все доходчиво.

– Там… там царит покой, – сказала я наконец.

Фрэнк открыл рот, как будто хотел продолжить разговор, но отвернулся и покачал головой.

Там действительно царил покой. Парковка у церкви была пуста, не считая одной-единственной машины припозднившегося верующего, поблескивавшей под фонарями обезличенным черным цветом. Войдя внутрь, я записала мое имя в журнал и прошла вперед, тактично кашлянув, чтобы дать знать пришедшему для поздней молитвы человеку о своем присутствии.

Я опустилась на скамью позади плотного мужчины в желтой куртке-ветровке. Он почти тут же поднялся, преклонил колени перед алтарем, повернулся и направился к двери, коротко кивнув, когда проходил мимо меня.

Дверь со скрипом закрылась, и я осталась одна. Две большие белые алтарные свечи горели в неподвижном воздухе ровно, без вспышек. В сверкающей золотистой дароносице лежало несколько облаток. Я закрыла глаза и некоторое время просто прислушивалась к тишине.

В голове сумбурным водоворотом крутились события сегодняшнего дня. Будучи без пальто, я даже после короткого пути через парковочную площадку тряслась от холода, но мало-помалу отогрелась, и сжатые на коленях руки расслабились.

В конце концов, как обычно здесь и случалось, я перестала о чем-либо думать. Уж не знаю, то ли в присутствии вечности остановилось само время, то ли на меня навалилась вселенская усталость. Так или иначе, чувство вины из-за Фрэнка унялось, мучительная тоска по Джейми уменьшилась, и даже непрекращающееся давление материнства на мои эмоции снизилось до уровня фонового шума, сделавшись не громче медленного, равномерного и успокаивающего в темноте часовни биения сердца.

– Господи, – прошептала я, – отдаю на Твою милость душу твоего слуги Джеймса.

«И мою», – мысленно добавила я.

Я сидела там не шевелясь, глядя на мерцающий отблеск пламени свечи на золоченой поверхности дароносицы, пока позади не послышались тихие шаги. Кто-то вошел и со скрипом опустился на церковную скамью. Люди приходили сюда постоянно, днем и ночью. Благословенный алтарь никогда не оставался в одиночестве.

Я посидела еще несколько минут, потом соскользнула с церковной скамьи, в свою очередь поклонилась алтарю и, уже направляясь к выходу, увидела, как фигура в заднем ряду, в тени статуи святого Антония, зашевелилась. Человек встал и двинулся по проходу мне навстречу.

– Что ты здесь делаешь? – прошипела я.

Фрэнк кивнул в сторону нового молящегося, уже преклонившего колени, и, взяв меня за локоть, повел наружу.

Я подождала, пока дверь часовни не закрылась позади нас, а потом вырвалась и развернулась лицом к нему.

– В чем дело? – раздраженно спросила я. – Ты зачем сюда притащился?

– Я беспокоился за тебя.

Он указал на пустую парковочную площадку, где его большой «бьюик» угнездился, словно защищая мой маленький «форд».

– Одинокой женщине разгуливать по ночам в этой части города небезопасно. Я пришел, чтобы проводить тебя домой. Вот и все.

Он не заговорил о Хинчклифах или об ужине, и мое раздражение растаяло.

– О! – сказала я. – А как же Брианна?

– Я попросил старую миссис Мансинг, соседку, приглядеть за ней, подойти, если малышка заплачет. Но она, похоже, крепко заснула и вряд ли потревожит старушку. А теперь пойдем, на улице холодно.

Так и было. Холодный ветер дул со стороны бухты, закручиваясь студеными кольцами вокруг фонарных столбов, и я в своей тонкой блузке зябко поежилась.

– Значит, увидимся дома.

Когда я вошла проведать Брианну, меня окутало ласковое тепло детской. Малышка все еще спала, но беспокойно, ворочая рыжей головкой из стороны в сторону, причмокивающий ротик открывался и закрывался, как у дышащей рыбки.

– Она проголодается, – прошептала я Фрэнку, который зашел в детскую вслед за мной и заглядывал мне через плечо, с любовью взирая на дочурку. – Лучше я покормлю ее сейчас, прежде чем лягу спать. Глядишь, тогда она подольше поспит утром.

– Я дам тебе чего-нибудь горяченького попить, – сказал он и, когда я взяла на руки сонный теплый сверток, исчез за кухонной дверью.

Она насытилась, отсосав молоко только из одной груди. Ленивый ротик медленно оторвался от соска, пушистая головка снова тяжело опустилась мне на руку, и, как ни старалась я побудить ее поесть из другой груди, все было тщетно. В конце концов мне пришлось отступиться. Я уложила ее в кроватку и поглаживала по спинке, пока она, слегка отрыгнув, не погрузилась в спокойный, сытый, благостный сон.

– Ну, похоже, это на всю ночь?

Фрэнк накрыл ее детским одеяльцем, разрисованным желтыми кроликами.

– Похоже на то.

Я откинулась назад в кресле-качалке, слишком усталая и душой и телом, чтобы встать. Фрэнк подошел ко мне и остановился за спиной, его рука легко опустилась на мое плечо.

– Значит, он умер? – прозвучал мягкий вопрос.

«Я же говорила тебе!» – чуть было не вырвалось у меня, но я осеклась, закрыла рот и лишь кивнула, медленно раскачиваясь в кресле и глядя на темную кроватку с ее крохотной обитательницей.

Мою правую грудь болезненно распирало от молока, и было понятно, что, несмотря на всю усталость, мне, прежде чем уснуть, придется этим заняться. Со вздохом покорности судьбе я взялась за молочный отсос, нелепое с виду резиновое приспособление. Пользоваться им было неудобно во всех смыслах, однако лучше сделать это сейчас, чем час спустя проснуться от распирающей боли в липкой от просочившегося молока рубашке.

Я махнула рукой, отсылая Фрэнка.

– Иди, это займет всего несколько минут, но без этого не обойтись…

Вместо того чтобы уйти или ответить, он забрал у меня резиновую грушу и положил ее на стол. Действуя как будто сама по себе, без вмешательства сознания, его рука медленно поднялась в теплом темном воздухе детской и нежно обхватила мою набухшую грудь.

Он наклонил голову и осторожно приник губами к моему соску. Ощутив болезненный, но приятный отток молока, я застонала, непроизвольно опустив ладонь на затылок Фрэнка, плотнее прижала его лицо к груди и выдохнула:

– Сильнее.

Его губы были ласковы и мягки, ничего общего с безжалостной хваткой крепких беззубых десен ребенка, вцеплявшихся в грудь с неутолимой жадностью.

Не отрываясь от груди, Фрэнк опустился на колени, и на меня накатила волна нежности, какую, как мне подумалось в тот миг, мог ощущать Господь при виде поклоняющегося Ему народа. Пелена усталости заставляла меня воспринимать все происходящее в замедленном темпе, как будто мы находились под водой. Руки Фрэнка двигались медленно, словно колышущиеся в подводных течениях морские водоросли. С требовательной, настойчивой нежностью морской волны они подняли меня и уложили, словно на прибрежный песок, на коврик детской. Я закрыла глаза, отдаваясь на волю этой волны.

* * *

Парадная дверь старого пасторского дома открылась со скрипом ржавых петель, возвестив о возвращении Брианны Рэндолл. Роджер моментально вскочил на ноги и устремился в холл на звук девичьих голосов.

– Фунт самого лучшего сливочного масла – вот что ты велела мне спросить. Я так и сделала. Ну а что, если бы я попросила не самого лучшего, а?

Брианна передавала пакеты Фионе, смеясь и разговаривая одновременно.

– Ну, если ты купила его у того старого негодника Уиклоу, так оно не то что не самое лучшее, но самое худшее, – перебила ее Фиона. – О, да ты прихватила и корицу, вот это здорово! Тогда я испеку булочки с корицей. Хочешь посмотреть, как я их делаю?

– Да, но сперва я хочу поужинать. Умираю с голоду!

Брианна встала на цыпочки, с надеждой принюхиваясь к ароматам, доносящимся из кухни.

– И что там готовится? Случайно, не знаменитый шотландский хаггис – ливер в телячьем рубце?

– Хаггис! Ну и глупышка же ты, англичаночка! Весной хаггис не готовят! Мы готовим его по осени, когда режут скот.

– Значит, я англичаночка? – Похоже, Брианна пришла в восторг от этого словечка.

– Ну конечно, глупышка. Но я все равно тебя люблю.

Фиона рассмеялась, глядя снизу вверх на Брианну, которая возвышалась над миниатюрной шотландской девушкой почти на фут. Рядом с очаровательной пухленькой девятнадцатилетней Фионой стройная высокая Брианна походила на резную готическую статую. Длинный прямой нос и светящиеся под стеклянным куполом золотисто-рыжие волосы усиливали впечатление: казалось, будто она сошла со страниц средневекового манускрипта, украшенного столь живыми и яркими рисунками, что для них и тысяча лет – не время.

Роджер заметил, что стоявшая рядом с ним Клэр смотрит на дочь с выражением, в котором были перемешаны любовь, гордость и что-то еще – может быть, воспоминания? Он понял с легким потрясением, что Джейми Фрэзер, должно быть, отличался не только огромным ростом и рыжей шевелюрой викинга, но, скорее всего, и мощной аурой, что и передал своей дочери.

Это весьма примечательно, подумал он. Вроде бы Брианна не говорила и не делала ничего необычного, но привлекала к себе людей, не прилагая к тому ни малейших усилий. Было в ней нечто притягательное, почти магнетическое, вовлекавшее каждого в ее орбиту.

Как, например, сейчас притянуло его. Брианна обернулась, улыбнулась ему, и он, сам не заметив как, оказался так близко от нее, что теперь отчетливо видел бледные веснушки на высоких скулах и улавливал запах трубочного табака, впитанный ее волосами после прогулки по магазинам.

– Привет, – сказал он с улыбкой. – Ну как, повезло тебе с материалами о кланах или ты вместо этого валяла дурочку с Фионой?

– Дурочку валяла? – Глаза Брианны сузились, превратившись в лукавые голубые треугольники. – Сначала я вам англичаночка, а теперь и дурочка. Интересно, как вы, шотландцы, называете человека, если хотите выразить к нему доброе отношение?

– Дор-р-р-рогуш-ш-ша, – ответил он, преувеличенно прокатив «р» и потянув «ш», отчего обе девушки рассмеялись.

– Вы говорите как абердинский терьер, когда он не в духе, – заметила Клэр. – Но и правда, Бри, нашла ты в библиотеке горных кланов что-нибудь полезное?

– Много чего, – ответила Брианна, роясь в стопке фотокопий, которую она выложила на столик в прихожей. – Большую часть документов, пока они делали копии, мне удалось прочесть. Вот самая интересная история.

Она вытащила из стопки листок и передала его Роджеру.

Это была выдержка из сборника, посвященного преданиям шотландских горцев, статья о легенде под названием «Скачущий бочонок».

– Предания? – с сомнением сказала Клэр, вглядываясь через его плечо. – Это то, что нам нужно?

– Очень может быть, – рассеянно отозвался Роджер, поскольку внимательно читал листок и не мог сосредоточиться на разговоре и чтении одновременно. – Когда речь идет о шотландских горцах, бо́льшая часть истории устная, примерно до середины девятнадцатого века. А это значит, что рассказы о реальных людях и исторических событиях в этой традиции соседствуют и переплетаются с сугубо сказочными сюжетами вроде рассказов о водяных лошадях, привидениях или деяниях маленького народца. Ученые, которые записывали эти истории, тоже зачастую не могли разобраться, с какого рода рассказами имеют дело – порой это было сочетание факта и мифа, порой чистый вымысел, но случалось наткнуться и на описание реального исторического события. Вот это, например, – он передал листок Клэр, – не похоже на сказку. Здесь повествуется о том, как совершенно конкретный скальный откос в горной Шотландии получил свое нынешнее название.

Клэр заправила прядь волос за ухо и, склонив голову, начала читать, щурясь в смутном свете, пробивавшемся сквозь застекленный потолок. Фиона, выросшая в окружении пожелтевших бумаг и скучных хроник, ничуть не заинтересовалась очередным историческим документом и улизнула на кухню проследить, как дела с ужином.

– «Скачущий Бочонок, – прочитала Клэр. – Уступчатый каменистый склон над речушкой, получивший название в честь истории, связанной с лэрдом-якобитом и его слугой. Лэрд, один из немногих счастливчиков, сумевших спастись после поражения при Куллодене, с трудом добрался до своих владений, но почти семь лет ему пришлось жить на собственной земле, скрываясь в пещере, поскольку англичане рыскали по горной Шотландии, вылавливая беглых сторонников Карла Стюарта. Арендаторы лэрда верно хранили тайну его убежища, приносили ему в его укрытие еду и припасы и из осторожности, чтобы случайно не выдать его английским патрулям, которые частенько прочесывали этот район, даже между собой называли укрывавшегося мятежника не иначе как Серая Шляпа. Однажды паренек, который нес бочонок с элем вверх по склону холма к пещере лэрда, нарвался на отряд английских драгун. Он храбро отказался отвечать на их вопросы, а когда один из солдат вздумал было отобрать у него бочонок, уронил его, и бочонок, подпрыгивая, покатился вниз по откосу, скакнул в протекавшую внизу речушку и был унесен потоком».

Она оторвала глаза от листка и, вопросительно подняв брови, взглянула на дочь.

– А что особенного именно в этой истории? Мы знаем – или полагаем, – поправилась она, кивнув в сторону Роджера, – что Джейми спасся после Куллодена, но ведь спаслось и немало других людей. Что наводит тебя на мысль, будто именно Джейми и был этим лэрдом?

– Серая Шляпа, конечно, – ответила Брианна, словно удивившись столь нелепому вопросу.

– Что? – Роджер посмотрел на нее с недоумением. – При чем тут Серая Шляпа?

Вместо ответа Брианна взяла в щепотку прядь своих густых рыжих волос и помахала ими у него перед носом.

– Серая Шляпа, – нетерпеливо повторила девушка. – Почему арендаторы прозвали лэрда именно так? Да потому что, выходя из убежища, он всегда носил шляпу, чтобы его не могли узнать по бросающимся в глаза волосам. Ты же сама рассказывала, что англичане прозвали его Рыжим Джейми. Враги знали, что у него рыжие волосы, – ему пришлось скрывать их!

Роджер, потеряв дар речи, уставился на ее ниспадающие волнами, пламенеющие волосы.

– Возможно, ты права, – произнесла Клэр, сияя от воодушевления. – Они были точно такими, как у тебя, Бри.

Она потянулась и нежно погладила волосы Брианны. Девушка ответила ей ласковым взглядом.

– Я знаю, – сказала она. – Я думала об этом, пока читала, – пыталась увидеть его, понимаешь? – Она остановилась и прокашлялась, словно у нее вдруг застрял комок в горле. – Представила его себе скрывающимся в пустоши среди вереска: он прячется, а солнце отсвечивает от его волос. Ты говоришь, что он был изгнанником; мне подумалось… я просто подумала, что он наверняка очень хорошо умел… прятаться. Ну, от людей, которые хотели его убить, – тихо закончила девушка уже без прежней уверенности.

– Верно! – торопливо подтвердил Роджер, чтобы рассеять тень в глазах Брианны. – Это прекрасная догадка, но, наверное, мы сможем сказать точнее, если еще немного поработаем. Если найдем на карте этот Скачущий Бочонок…

– Ты что, за дурочку меня принимаешь? – обиженно буркнула Брианна. – Я об этом подумала. – Тень в глазах исчезла, вместо нее появилось выражение самодовольства. – Потому-то я так припозднилась: заставила библиотекаря вытащить все карты горной Шотландии, какие у них есть.

Она достала из стопки еще одну фотокопию и торжествующе ткнула пальцем в точку ближе к верхнему краю.

– Видите? Этот холм такой крохотный, что на большинстве карт его не обозначают, но на этой он есть. Вон там деревушка Брох-Мордха, которая, как говорила мама, неподалеку от усадьбы Лаллиброх, а вот холм.

Ее палец сдвинулся на четверть дюйма, указав на карте микроскопическую отметку.

– Видите? – повторила девушка. – Он вернулся в свое поместье Лаллиброх, где и скрывался.

– Не имея лупы, я поверю на слово, что тут написано «Скачущий Бочонок», – сказал, выпрямившись, Роджер и улыбнулся Брианне. – Ну, поздравляю. Похоже, ты нашла его, пусть и так далеко.

Брианна улыбнулась, но ее глаза подозрительно блестели.

– Ага, – тихо произнесла она, слегка прикоснувшись пальцем к двум листкам. – Это мой отец.

Клэр сжала руку дочери.

– Приятно видеть, что ты унаследовала не только волосы отца, но и сообразительность матери, – сказала она с улыбкой. – Пойдем и отпразднуем твое открытие за приготовленным Фионой ужином.

– Хорошая работа, – сказал Роджер Брианне, когда они вслед за Клэр направились к столовой. Его рука легко лежала на ее талии. – Тебе есть чем гордиться.

– Спасибо, – отозвалась она с улыбкой, но почти сразу к ней вернулась задумчивость.

– Что с тобой? – тихо спросил Роджер, остановившись в холле. – Что-то случилось?

– Нет, в общем, нет.

Она повернулась к нему, и он увидел, что между рыжими бровями залегла маленькая морщинка.

– Только… я задумалась, попыталась представить… Как ты думаешь, каково это было для него? Жить в пещере на протяжении семи лет? И что стало с ним потом?

Движимый порывом, Роджер наклонился вперед и коснулся этой милой морщинки поцелуем.

– Не знаю, дорогая, – сказал он. – Но возможно, мы это выясним.