Читать книгу Христианство. Три тысячи лет - Диармайд Маккалох - Страница 115

Из книги Цельса мы поняли, что римские власти уже не могли не замечать христианства. К концу II века от малоизвестной восточной провинции эта религия дошла до императорского дворца. Марцию, любовницу императора Коммода и неудачливую заговорщицу, конечно, нельзя назвать успешной покровительницей христианства при дворе; но характерно, что сразу после смерти Коммода на могилах дворцовых слуг начинают появляться первые недвусмысленно христианские могильные памятники.[327] Следом возникают и более тесные связи христианства с императорской семьей: так, Юлия Маммея, мать императора Севера Александра (внучатого племянника Септимия Севера), очень интересовалась христианством, приглашала Оригена побеседовать с ней о вере, а суровый римский священник Ипполит, забыв свою непримиримость, посвятил трактат о воскресении (ныне по большей части утраченный) то ли ей, то ли какой-то другой императорской родственнице.[328] У самого Севера Александра, по сообщениям историков (впрочем, не очень достоверным), в личной молельне, наряду со статуями Аполлония Тианского, Александра и обожествленных предков-императоров, стояли статуи Авраама и Христа. Это первое в истории сообщение о скульптурном изображении Христа: впрочем, учитывая эклектическую обстановку и то, что Христос в этой молельне был низведен до ранга «великого учителя» или полубожества, едва ли именно этот прецедент дал толчок позднейшему расцвету христианской скульптуры.[329] Отношение друг к другу с обеих сторон было неоднозначным. Христиане разрывались между своей традиционной закрытостью и желанием ублажить власть имущих (хоть статуи Христу, воздвигаемые власть имущими, и плохо сочетались с традиционным христианским недоверием к изображениям), а знатные римляне смотрели на христиан с любопытством, но и с подозрением.

Первые масштабные гонения на христиан

Ситуация предрасполагала к крайностям. Эдиктом 202 года Септимий Север запретил обращение в христианство и в иудаизм: этот указ дал повод для гонений эпохи самого Септимия и его сыновей. В 235 году, когда Севера Александра убил и занял его трон узурпатор Максимин Фракиец, краткому периоду государственного благоволения к христианам пришел конец.[330] В середине III века христиане – подданные римского императора впервые столкнулись с гонениями, которые начались по всей империи по инициативе верховной власти. Новоприобретенная личная религиозность и серьезное отношение к религии среди нехристианской элиты в любом случае сулили христианам беду; однако особые трудности начались у них в 240-х годах, с приближением тысячелетнего юбилея основания Рима. Для граждан настало время задуматься о прошлом и настоящем своей возлюбленной империи – и череде армейских офицеров, мечом пробивавших свой путь к престолу, это обращение к истории ничего хорошего не сулило.

Траян Деций, энергичный сенатор и провинциальный губернатор, захвативший власть в 249 году, прекрасно это понимал. Упадок империи накануне ее тысячелетия он приписал гневу старых богов, которым люди перестали приносить жертвы, – в этом, как мы поняли (см. с. 191–192), он не ошибался. Решение виделось Децию очень простым: заставить абсолютно всех жителей империи, каждого мужчину, женщину и ребенка, – или, по крайней мере, главу каждой семьи от имени всех своих домочадцев – принести жертвы богам: радикальная интенсификация традиционной практики, когда император при вступлении на трон приказывал всем общинам совершать благодарственные жертвоприношения. Очевидно, что реже всего в империи приносили жертвы христиане; и их нежелание поклоняться древним богам, прежде остававшееся в тени, теперь стало открытым. В 250 году римская бюрократия с присущей ей методичностью взялась за исполнение императорского указа. Те, кто приносил жертвы, получали удостоверение о благонадежности: несколько таких документов сохранились до наших дней в пересохших колодцах и пустынных песках Египта.[331] Ослушников ждало наказание: обычно – тюремное заключение, для особо упорных – иногда и смерть. Два следующих императора, Требоний Галл в 252 году и Валериан в 257 году, применили ту же практику; преследования закончились лишь в 260 году, с восшествием на престол Галлиена, сына и наследника незадачливого Валериана, умершего в плену, – не потому, что Галлиен лучше относился к христианам, а лишь потому, что его отвлекали куда более серьезные опасности, грозившие империи. Однако предшествующее десятилетие нанесло христианской церкви большой урон, не столько физический – погибли немногие, в основном небольшая группа лидеров, – сколько нравственный.

Дело в том, что большая часть христиан не проявила стойкости. Это можно было предвидеть: то же самое произошло, например, в 112 году, когда Плиний Младший арестовал христиан в Вифинии. Само по себе желание повиноваться императору было естественно: большинство христиан питали к империи глубокое уважение – что видно хотя бы из противоречивых и сбивчивых указаний христианских лидеров о том, в чем можно, а в чем нельзя подчиняться государственным властям.[332] Более того: церковь в целом не привыкла к преследованиям – по крайней мере, к систематическим преследованиям, исходящим из единого центра. С окончанием гонений проблемы не закончились: появились сомнения в легитимности епископов. Авторитет их был сильно подорван. Некоторые епископы последовали заповеди Господней, сохраненной в Евангелии от Иоанна, стойко приняли мученичество и были казнены – так погибли епископы Антиохии, Иерусалима и Рима. Другие же последовали иному совету Господа, найденному в Евангелии от Матфея, – «когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой»: бегством спасались такие важные фигуры, как епископы Карфагена и Александрии.[333]

Исповедники и падшие

Те, кто бежал, часто подвергались критике со стороны тех, кто остался и пострадал за веру: последние именовались «исповедниками» – римский юридический термин, означавший обвиняемого, признавшего в суде свою вину. Исповедники сделались источником альтернативного церковного авторитета, основанного на перенесенных ими испытаниях, – особенно в вопросе о том, как и до какой степени прощать тех христиан, что подчинились императорскому указу, так называемых падших. Многие падшие именно у исповедников просили прощения и позволения вернуться в церковь – и епископам, как легко догадаться, это было совсем не по душе. Споры о прощении развернулись, в первую очередь, в Риме и Карфагене. Киприан, епископ Карфагенский, столкнувшись одновременно с непримиримостью исповедников и с перспективой переизбрания другого епископа, разразился серией памфлетов: его суждения о роли епископа в церкви надолго пережили этот спор. По его мнению, один лишь епископ обладает властью прощать грехи; Киприан подчеркивал, что епископ, прямой наследник апостолов в каждом диоцезе – краеугольный камень единства всей Вселенской церкви. Так продолжилась дискуссия, начатая Игнатием, Климентом и Иринеем. В Риме спор шел в основном о том, можно ли вообще простить падших. Священник Новациан придерживался по этому вопросу самого жесткого мнения: он протестовал против избрания епископом своего сотоварища Корнелия, поскольку Корнелий полагал, что епископ вправе отпустить этот грех. Римская церковь разделилась на две ветви. Но Киприан и Корнелий, пришедшие к схожим выводам о власти епископа, объединили свои силы, и последователи Новациана оказались в меньшинстве.

Ситуацию осложнило то, что новациане в своем первоначальном энтузиазме привлекли довольно много новообращенных как в Риме, так и в Северной Африке. Когда многие из их единомышленников решили, что разделение зашло слишком далеко, и новокрещенные захотели присоединиться к Вселенской церкви, вступив в общение с Киприаном и Корнелием, Рим и Карфаген оказались перед необходимостью определиться. Действительно ли крещение новационистов? Киприан полагал, что нет; Стефан, новый епископ Рима, с ним в этом не соглашался, не желая отталкивать тех, кто хочет примириться с церковью. Теперь между ними разгорелся жестокий спор, отчасти сдобренный негодованием Рима на то, что карфагенские епископы в последнее время чересчур возомнили о себе и о своем положении в Западной церкви. Стефан не только называл Киприана «антихристом», но и, стремясь доказать свою правоту, ссылался на знаменитое обращение Христа к Петру в Евангелии от Матфея: «Ты Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф 16:18).[334] Впервые мы видим, как римский епископ использует этот текст в таком значении; эта цитата, приведенная в 256 году, знаменует новый шаг Рима на пути к господству. В конце концов Рим и Карфаген согласились остаться каждый при своем мнении: североафриканцы полагали, что крещение действительно, только если совершается в христианской общине, то есть внутри церкви – римляне считали, что таинство принадлежит Христу, а не церкви, и остается действительным, кто бы его ни совершал: необходимо только, чтобы оно было совершено в правильной форме и с благими намерениями.

Диоклетиан, истребитель христиан

Несколько десятилетий Церковь наслаждалась относительным покоем, и вполне возможно, что упадок традиционных религиозных институтов в этот период (см. с. 192) был связан с постоянным ростом численности христиан. В 272 году Церковь даже обратилась к императору Аврелиану за юридической поддержкой в долгой тяжбе с Павлом из Самосаты, епископом Антиохийским, который, запятнав себя различными прегрешениями, отказывался покинуть епископский престол и освободить церковный дом в Антиохии: это первое известное нам вмешательство светской власти в христианские дела. Однако за мирным периодом последовали новые гонения, развернутые императором-реформатором Диоклетианом, который задался целью истребить христианство в пределах империи. Своей жизненной задачей Диоклетиан считал восстановление былой римской славы: и, хотя его авторитарная бюрократия и стремление к единообразию во всем совсем не походили на времена ранней империи, он считал необходимым почитать старых богов, а к любым религиозным новшествам (не только к христианству) относился подозрительно. Однако его религиозный консерватизм не был демонстративным и далеко не сразу привел к активному преследованию христиан.

В последнем десятилетии III века Диоклетиан все более подпадал под влияние клики офицеров из Адриатических провинций Рима на Балканах, возглавляемой Галерием, одним из тетрархов, которых Диоклетиан выбрал себе в помощники по управлению империей. Эта яростно антихристианская группа, в которую входили несколько энтузиастов-неоплатоников, постепенно убедила императора, что с христианами церемониться не стоит – и с 303 года на христиан, прежде всего на клириков, обрушилась полномасштабная атака. Вводились обязательные жертвоприношения, разрушались церкви, конфисковывались священные книги. На Западе, где соправитель Диоклетиана Константин питал к христианству некоторую симпатию, преследования были не так интенсивны; но в других местах после ухода Диоклетиана на покой в 305 году гонения только усилились. Хотя это «Великое гонение» стало последним в истории Римской империи и двадцать лет спустя окончилось необыкновенным поворотом в пользу церкви, христианам оно принесло намного больший урон, чем все предыдущие: к этому периоду относится почти половина всех известных мучеников древней Церкви.[335] Более того: как мы увидим в главе 6, и эти преследования, подобно гонениям Деция и его наследников, окончившись, оставили по себе внутренние церковные споры и раздоры.

327

P.McKechnie, “Christian Grave-inscriptions from the Familia Caesaris”, JEH, 50 (1999), 427–441, at 439, см. также с. 179.

328

Об Оригене и Юлии Маммее см.: Stevenson (ed., 1987), 195. Об Ипполите и посвящении знатной даме см.: W.Smith and H.Wace (eds.), Dictionary of Christian Biography (4 vols., London, 1877–1887), III, 99–100.

329

D.Magie (ed.), The Scriptores Historiae Augustae (3 vols., Loeb edn, London and New York, 1921–1932), 234–235, 238–241 [XXIX.3, XXXI.5]. Столь же сомнительный прецедент – история о гностике Карпократе, относящаяся к тому же периоду: Dodds, Christian and Pagan in an Age of Anxiety, 107.

330

McKechnie, “Christian Grave-inscriptions from the Familia Caesaris”, 441.

331

Stevenson (ed., 1987), 214–215. О преследованиях в период от Валериана до Галлиена, о Киприане и новационизме он рассказывает там же, с. 213–251. О жертвоприношениях, совершаемых главами семей см.: R.Selinger, The Mid-third Century Persecutions of Decius and Valerian (Frankfurt am Main, 2002), 59–63.

332

Примеры этого см. в: Grant, “Five Apologists and Marcus Aurelius”.

333

Ин 12:25, Мф 10:23.

334

Stevenson (ed., 1987), 241–243.

335

Shaw, “Passion of Perpetua”, 15.