Читать книгу Христианство. Три тысячи лет - Диармайд Маккалох - Страница 155

Для многих лидеров Восточной церкви проблемой стала неопределенность философского значения слова «усия» (сущность, субстанция). Со временем для разрешения их сомнений был использован другой греческий термин, ипостась, прежде употреблявшийся как почти полный синоним слова усия; теперь же этим двум словам были приписаны два разных терминологических значения.[439] В результате такого договора о словах было признано, что Троица состоит из трех равных ипостасей в единой усии: трех равных друг другу Лиц (Отец, Сын, Святой Дух), разделяющих между собой одну и ту же Сущность, или Субстанцию (Троицу или Божественность). Произвольный характер этого решения, при всей его практичности, очевиден из сравнения греческого слова ипостась (стоящее под…) с его ближайшим латинским эквивалентом «субстанция». Теперь при использовании новой тринитарной формулы эти слова, в обычном философском языке – синонимы, в богословии превращались в противоположности – как родственники, внезапно разделенные границей и ставшие гражданами двух враждующих государств! Более точный, чем ипостась, греческий эквивалент для латинского «персона» был бы «просопон» – оба слова в соответствующих языках означают «театральная маска»: и богословы антиохийской традиции действительно чаще использовали слово «просопон», чем «ипостась», тем самым внося в богословскую терминологию еще больше путаницы. Неудивительно, что в последующие несколько столетий западные, латиноязычные христиане смотрели на греков с подозрением, считая их «слишком уж умными»: во многом эта подозрительность была результатом неточного перевода сложных богословских текстов с обеих сторон. С примерами такого взаимного непонимания мы еще встретимся.

Уничтожение арианской партии на Востоке завершилось политическим переворотом 378 года: император Востока Валент, сторонник омийского соглашения 359 года, был убит в битве, закончившейся для римлян поражением, на границах Адрианополя (к западу от Константинополя), и западный император Грациан отправил наводить порядок в восточной части империи отставного испанского полководца, взошедшего на престол под именем Феодосия I. Феодосий отнюдь не симпатизировал арианам – он разделял общее для латинского Запада презрение к греческим спорам о словах; в 381 году он созвал в Константинополе собор, на котором поражение ариан было неизбежно, а Никейская формула обречена на успех. В том же году западный собор в Аквилее на северо-востоке Италии, в сущности, просто слегка замаскированный суд, осудил и низложил западных омийских лидеров.[440] На этом-то первом Константинопольском соборе были доработаны формулировки Символа веры, который теперь ошибочно называют Никейским, и предписано возглашать его на литургии в церквах как восточной, так и западной традиции. Не только основные имперские церкви – латинская на Западе и греческая на Востоке, – но и армяне и сирийцы на границах империи согласились в одном: Иисус Христос, Сын Божий, не сотворен и равен Отцу в Троице. Примерно в то же время на Западе сложился Символ веры, именуемый апостольским и излагавший то же богословие в более краткой форме.

Константинопольский собор не только объявил арианство вне закона в имперской церкви, но и перегородил еще две дороги, на которые могло увести христиан учение о Троице. Первая из них называлась, по имени одного из лидеров Восточной церкви Македония, македонианством (хотя какое отношение имел Македоний к македонианам, не совсем понятно); более точно это движение описывается вторым их прозвищем – пневматомахи, то есть духоборцы. Этих богословов субординатистские идеи увели совершенно в другую сторону, нежели Ария. Принимая Никейское учение о равенстве Отца и Сына, они отрицали равенство с ними Святого Духа, считая Духа не божественным, но тварным существом. Нельзя сказать, что такая позиция была совершенно новой или не пользовалась уважением современников. Ориген (см. с. 174–175) не имел о статусе Святого Духа определенного мнения, и даже самый почитаемый латиноязычный богослов Западной церкви, Иларий Пиктавийский, на эту тему предпочитает молчать: он лишь замечает, что нигде в Библии Святой Дух не называется Богом, и на этом останавливается.[441] Никейский собор, занятый Отцом и Сыном, не имел возможности спорить еще и о Духе, так что неудивительно, что до своего разрешения в 381 году этот вопрос оставался загадкой.