Читать книгу Княжна сто двенадцатого осколка - Динара Смидт - Страница 3

Ранние зимние сумерки лебяжьим пухом опустились на предпраздничный городок. Огни в витринах, мостовые, усыпанные блестящей мишурой, яркие бумажные пакеты в руках спешащих покупателей – это время было для Ив любимым в году. С раннего утра она работала в мастерской. Как всегда, приближение Дня Богини означало для «Узелка» наплыв клиентов. Дамы торопились внести завершающие штрихи в свои праздничные туалеты. Кому-то нужно было ушить в талии, кому-то пришить лишний бантик, кто-то вдруг решил, что белые перчатки слишком белые, и нужны другие, цвета слоновой кости и вышитые жемчужинами. Такие хлопоты не были Ив в тягость. Она любила день Богини больше любого другого праздника, и за работой иголка так и мелькала в пальцах, а улыбка не желала сходить с губ.

«Узелок» закрывался ровно в семь вечера, но когда часы на городской башне пробили шесть, мать Ив поднялась из-за стола, расправила затекшие плечи, и, погладив дочь по голове, сказала:

– Пойду, пока рынок не закрылся, куплю сладостей к ужину.

– И цветов, купи цветов, – напомнила Ив. – Серебристых розочек.

– Они и стоят, будто вправду из серебра… – мать подняла бровь. Ив отмахнулась.

– Ну, ведь праздник же!

– Ладно, ладно. А ты не засиживайся допоздна. Закрой магазин, доставь заказ и тот же час беги домой, поняла? Поможешь мне с ужином.

– Закрою, доставлю, прибегу, помогу, – легкомысленно прощебетала Ив, не отрываясь от тончайшего кружева в руках. – Я поняла, мам. Ну, ступай уже! Я всё успею вовремя, вот увидишь.

– Мне бы хоть чуточку твоего оптимизма.

– Отрежу тебе кусочек, перевяжу ленточкой и оставлю под подушкой, как добрая фея.

Мать послала Ив воздушный поцелуй, – который та поймала и сунула в карман передника, – и вышла за дверь, оставив дочь за работой. Серебряный колокольчик прозвенел хозяйке вслед, а мороз успел-таки проскользнуть внутрь и пробежаться невидимыми холодными пальцами по разодетым манекенам, аккуратным свёрткам тканей и открытым рукам мастерицы.

Мать Ив, с корзинкой в руке и дочерью в животе, приехала в этот городок, носивший название Брикеш, пятнадцать лет назад. Сначала, она пришивала пуговицы в маленькой мастерской. Потом, поднакопила денег и открыла собственное ателье, назвав его незатейливо – «Узелком».

Впрочем, незатейливым в «Узелке» было лишь одно название. Витрина с чёрными манекенами, одетыми в короткие красные платьица и кокетливые шляпки привлекала взгляды прохожих не хуже кондитерских лавок. Для пущего сходства внутри стоял аромат корицы и ванили. Оформление, сочетающее тёплые карамельные тона с яркими брызгами искусственных цветов, было одновременно дерзким и уютным. Входя, посетители невольно оглядывались в поисках камина – им казалось, что они слышат потрескивание поленьев и ощущают на коже приятное тепло, но нет, камина в комнате не было. В конце концов, это была швейная мастерская, и мать боялась огня.

Ив с малолетства во всём помогала матери. Городские модницы души не чаяли в девочке, и, возвращаясь вновь, обязательно несли ей подарки: шоколадные пряники, карамельные трубочки и даже розовые сахарные яблочки – вот уж поистине редкость!

– Какая же миленькая у вас дочка! – восклицали дамы. – Ну, просто лесной эльф!

И это притом, что Ив едва ли можно было назвать красавицей. Природа будто бы посмеялась над ней, наградив и большими ярко-голубыми глазами, и густыми волосами, насыщенного золотого цвета медовых сот. Однако эти традиционные элементы классической красоты были совершенно не к месту. Кожа от долгих часов на солнце становилась бронзовой, и светлые глаза на тёмном лице смотрелись чудно́. Волосы, заплетённые в две бойкие косички, сохраняли насыщенный цвет лишь на кончиках, а на макушке выгорали, делаясь соломенными и блёклыми.

Но дело было не во внешности, а в чём-то другом, неуловимом и не поддающемся описанию, что чувствовал, тем не менее, любой, кто встречал Ив.

– Будто бы солнышко спустилось с неба и поцеловало эту девчушку в колыбельке, – сказала однажды старая повитуха, принимавшая у матери роды, и частенько захаживавшая в гости. Лучше было и не выразить.

Саму Ив всё это мало заботило. Неугомонный дух попросту не оставлял ей времени на то, чтобы смотреться в зеркало. Она готова была до изнеможения водить на лугу хороводы, играть с городской ребятней в мяч, лазить по деревьям в лесу, чем и занималась каждую минуту, свободную от работы в «Узелке».

Платье, над которым Ив работала в тот вечер, предназначалось для госпожи из Сиреневого дома – немолодой, элегантной дамы, которая оставляла щедрые чаевые, а во время примерок болтала о приёмах: о блюдах, которые Ив никогда не пробовала и о важных людях, которых Ив не знала. Накануне госпожа из Сиреневого дома подарила Ив настоящую золотую монету. Просто богатство! На такие деньги можно было купить двадцать восемь стаканчиков фруктового льда… или шесть пирожных-розочек… или три карамельные фигурки. Нет, не в этот раз. На золотую монету у Ив были другие планы. В тот же день, ускользнув от матери, девушка купила в лавке ювелира серебряный кулон в форме яйца.

Лёжа на витрине среди изящных товарок из золота и розового жемчуга, он как будто бы смущался своей незатейливой простоты. Но будь у девушки в тот вечер хоть все богатство мира, она всё равно не выбрала бы ничего иного. Ив не могла на него налюбоваться. Весь день она то и дело украдкой заглядывала в ящик стола, куда спрятала кулон, и смотрела на поблескивающее в глубине серебряное яйцо.

У матери было всего одно-единственное украшение – старый кулон, свитый из тонких серебряных нитей, потемневших от времени. Она носила его, не снимая, столько, сколько Ив себя помнила. Когда-то внутри кулона, среди переплетения серебряных нитей, лежала пропитанная духами подушечка. Запах давно выветрился, да и сама подушечка рассыпалась, превратившись в труху, и всё-таки мать то и дело подносила кулон к носу, как будто ещё чувствовала его аромат.

«Ей давно пора обзавестись новым», – заключила Ив.

Она не могла дождаться завтрашнего утра, когда мать найдёт подарок под подушкой. И была так благодарна госпоже из Сиреневого дома, что попросила стразы на её платье сиять особенно ярко. В ответ те вспыхнули, забыв, что сделаны из стекла, а не из звёздных осколков.

Ив почти не отрывалась от работы. Лишь раз она подняла голову, и нахмурилась в сторону мутного от ледяных узоров окна. Ей вдруг стало холодно, и показалось, будто кто-то наблюдал за ней с улицы. Высокое окно пестрело праздничными огнями, разгорающимися всё ярче по мере того, как сгущалась ночь. Иной раз по его поверхности проскальзывали тени прохожих и дилижансов. Но никто не стоял, наблюдая за ней. Ей лишь почудилось.

В семь часов Ив повесила на дверь табличку: «Извините, мы закрыты». Подумав, она приписала: «Благослови Вас Богиня», но тут же стёрла мел, посчитав надпись старомодной, и вывела вместо этого: «С праздником!» Коротко и просто. Затем девушка, задёрнув плотные багряные шторы, отрезала крошечный мир «Узелка» от большого и яркого внешнего мира, и вновь сосредоточилась на платье. Капли падали, отмеряя время, в чашу клепсидры на полочке за спиной, и руки двигались в такт ритму, быстро и аккуратно.

Когда Ив, наконец, закончила, башенные часы успели пробить восемь. Ох, и припозднилась же она! Ещё немного, и госпожа из Сиреневого дома пришлёт служанку, разузнать, что сталось с платьем для завтрашнего праздничного обеда.

Ив завернула платье в плотную красную бумагу и перевязала лентой. Мать, должно быть, волновалась, гадая, отчего она так задержалась, но перед тем как отправиться домой, нужно было доставить заказ в Сиреневый дом.

Мать Ив отчего-то особенно не любила отпускать от себя дочь после наступления темноты. Брикеш был тихим городком, где жители знали друг друга в лицо, а бесчисленные фонари делали ночи едва ли не светлее дней. И всё же, едва лишь сумерки заволакивали небо над островерхими крышами, мать задергивала шторы и зажигала лампы, и старалась (по мере того, как Ив становилась взрослее, это давалось всё трудней) не спускать с дочери глаз. Ив это порой раздражало, но не то, чтобы тревожило.

– Она заботится обо мне, – говорила она своему коту Клубочку, – Все матери такие.

Приглядись она внимательнее, то непременно заметила бы, как задумчиво и грустно глядела иногда мать, и с каким облегчением, как будто гора падала с плеч, она встречала дочь, стоило той чуть задержаться на рынке или в мастерской. Тогда Ив уж точно заподозрила бы что-то неладное в поведении матери. Но Ив не приглядывалась, и потому не замечала.

Конечно, в их доме были свои тайны. Ив, к примеру, почти ничего не знала о жизни матери до своего рождения, о том, где та выучилась рисовать защитные знаки и находить в лесу целебные травы. И самое главное – Ив не знала, кем был её отец. В детстве она частенько фантазировала на эту тему. Был ли он бравым морским пиратом с глазами цвета волн, сошедшим как-то на берег и очарованным юной швеей? Или – что если мать была пассажиркой судна, которое попало к нему в плен? Он, конечно, не сумел устоять перед её прелестью, а она – как могла не полюбить отважного, лихого капитана? Разумеется, как самые лучшие истории любви, их любовь была трагической. Сгинул ли он в опасной пучине? Или пал в кровавом бою? Или же закончил свой век на виселице – как многие другие пираты?

Но то были лишь фантазии маленькой девочки. Её отец не был ни пиратом, ни рыцарем, ни королём, ни волшебником. Скорее, он был просто-напросто проходимцем, бросившим её мать с ребёнком в чреве и без гроша в кармане. Таких историй вокруг – пруд пруди. Нечему удивляться. И не над чем страдать. Ив перестала спрашивать, не желая тревожить материнские раны расспросами о чужом и ненужном человеке. Если мать захочет рассказать, она расскажет, не по годам мудро рассудила Ив.

И кстати, о матери… Ив сделалось совестно. Как она могла так увлечься работой, что забыла о времени? А ведь ещё нужно отнести платье.

Ив не часто прибегала к своим «маленьким хитростям», но иногда они были просто необходимы. И сейчас, несмотря на неодобрение матери, которое несомненно последует, Ив решилась воспользоваться одной из них.

Она убедилась в том, что все окна плотно прикрыты шторами, и никто с улицы – если даже подойдет вплотную к витрине и уткнётся носом в стекло – не разглядит того, что она собиралась сделать. Ив ощутила покалывание в ладонях, облизнула пересохшие губы, и оглядела мастерскую, будто ожидая, что из-под стола выскочит кто-нибудь с криком: «Ведьма!»

«Но я не ведьма», – подумала Ив.

Подойдя к одному из манекенов, она коснулась деревянной головы, и произнесла:

– Побудь сегодня мной, хорошо?

Это не было заклинанием. Это была всего лишь просьба, произнесённая мелодичным и нежным голосом. Не было таинственных рун и зловещих дымящихся котлов. И если бы кто-то увидел Ив в ту самую минуту, он подумал бы: «Именно таким ведь и должно быть волшебство!» Но никто не видел. Она творила свои чудеса втайне от всего мира, под защитой обнесённого магическими кругами «Узелка».

Манекен вздрогнул, будто просыпаясь ото сна, и спрыгнул со своего постамента на шерстяной ковёр, неслышно, как кошка. У него не было ни глаз, ни рта, ни ушей, но они были и не нужны.

Ив застегнула на его плечах свой старый плащ с капюшоном и вручила свёрток.

– Вот это нужно доставить в Сиреневый дом. Поторопись, пока волшебство не испарилось.

Так уж обстояли дела с волшебством – оно не длилось долго.

Манекен отвесил Ив поклон, и Ив тоже со смехом поклонилась манекену, а когда тот шмыгнул за порог, погасила лампы и тайком, озираясь, выбралась через заднюю дверь – не хватало ещё, чтобы кто-то заметил, как две Ив покидают «Узелок» в разных направлениях.

Волшебство сработало просто замечательно. Едва ступив на зимнюю мостовую, манекен перестал быть деревянной куклой. Вместо этого, вечерние прохожие видели юную девушку в платье цвета фуксии и длинном плаще. Никому и в голову бы не пришло искать то, что скрыто под искусной маской.

Ив ликовала. Она спешила домой, сжимая в руке подарок, приготовленный для матери. Она полагала, что маленькая уловка выручила её и позволила сберечь драгоценное время, и представить не могла, что волшебство обмануло не только случайных прохожих. Оно обмануло свору сумрачных псов, затаившихся на пороге «Узелка». Мать Ив ушла засветло, и потому не увидела, как эти существа окружили мастерскую вместе с ночной темнотой. Защитные круги не пустили их внутрь, но псы – и не псы вовсе, а скорее туманные очертания, как клубы чёрного дыма, принимающие облик дикой стаи – не собирались сдаваться. Они ждали, невидимые для глаз обычных людей. Ждали Ив.

Сумрачные псы были нижайшей кастой обитателей Чертога. Они были сильны, быстры и живучи, но не обладали магическими знаниями. Нехитрое волшебство Ив, от которого любой другой демон отмахнулся бы как от мотылька, сбило их с толку, и они бросились в погоню за деревянной куклой, в то время как их ускользнувшая добыча, ничегошеньки не подозревая, торопилась домой.