Читать книгу Неизвестный Поэтъ XIX века - Джабраил Муслимович Мурдалов - Страница 26

Сокрылась полночи Царица

За рябью мелких облаков,

Красавица ночных часов

Вдали рисуется зарница.

С полудня ветер передовой

Порывом сильным повевает

И глухо в тишине ночной

Гром отдаленный загудает.

Усеяв берега наклон,

Лежит село, оно заснуло,

Лишь слышится порою звон

Сторожевого караула:

Близ храма домик небольшой

И полисадник с цветниками,

И чистой сочится слезой

Ручей соседний меж камнями.

Проникнем внутрь: все в тишине

Все дышит негою смиренной

И с книгою старик почтенной

Беседует наедине.

В киоте перед образами

Лампада тихая горит,

Направо тол и шкаф стоит:

В нем книги разными рядами;

Пленяя взоры чистотой,

За занавесью шелковой,

Подушки и матрас пуховой

Одеты белой простыней;

Украшен снежной сединою,

Житейским опыта венцом,

Старик сидит перед окном,

На стол облокотись рукою.

Его все жители села

Отцом и другом называют

И овцы паствы прославляют

Благие пастыря дела.

Святым примером жизни строгой

Как светоч, он вперед идет

И вверенных ему ведет

Предначертанною дорогой.

Мудрец он истинно прямой,

В своей глуши уединенной

Доволен он, в душе смиренной,

Другими и самим собой;

Произведения искусства

Старик от юности любил

И ими сладостно поил

Он сердца жаждущие чувства;

В слепом усердии своем

Он с непритворною душою

Любил беседовать порою

С бумагой, мрамором, холстом.

И муз поклонник безусловный,

Он тайну чистую постиг,

Ему понятен был язык

Красноречивый, но безмолвный:

Святой поэзии цветы,

Резца и кисти выраженья,

Природы дивной красоты

Ему дарили утешенья,

В замену светской суеты.

Судьбы коварной перемены

Он в утро жизни испытал

И тихий вечер услаждал

Струей чистой Иппокрены.

«Грешу» он думал, иногда;

«И трачу время по пустому,

Утеха сердцу ретивому

Изящное, – моя беда!

Бывало, шумные столицы

Бывало, шумные столицы

Лишь для него я навещал,

И родины моей границы

Лишь для него переступал;

Бывало, как самодовольно

Перед картиной я сижу

И весь окованный, невольно,

Уйти хотя, не отхожу;

Случалось, что заботы бремя

К другим занятиям влечет,

Но сердце разум окует

И нужное теряет время;

Тогда, не только над душой

Не властен царь ее – рассудок;

Но деспотизм теряет свой

Сам идол статуи – желудок.

В деревне, мертвая печать

Чарует глушь уединенья

И может нам, для утешенья,

Бессмертное передать.

И как люблю я с человеком

Отсутствующим говорить!

Одно нам средство, не у ныть

И медленно следить за веком;

Но в жажде духа я хожу,

Сгорая мукою Тантала,

В литературу я гляжу

Сквозь тусклое окно журнала.

Благословен язык Римлян,

Язык Гомера и Тевтонов,

Они собрали дань поклонов

И удивление племен;

Люблю их сладкие напевы,

Их вечно пламенный перун,

Огня сердечного пригревы

И дивный звон волшебных струн;

Поэзии дожди и громы

Они умели сохранять,

На ниву тощую – в альбомы,

Дары небес не расточать:

Расстраивать боялись лиру,

Рождать стыдились комплимент —

Ума мишурный позумент,

Постыдный фимиам – кумиру;

От света их бежала тьма,

Они лишь истину искали

И небожителя, ума,

Земною грязью не марали.

Постыдно идолам служить

Тому, кто дар приносит Богу,

Он избрал верную дорогу

И к небу долг его парить.

Летая мыслью свободной

За беспредельностью миров,

Толпы земной, толпы холодной,

Чуждаться должен он оков.

Беседуя с самим собою,

В уединении старик,

Так проповедовал, порою,

Правдивой истины язык.

Он прав, глагол красноречивый

Не должен унижаем быть:

Напрасно лестью прихотливой

Мы медь желаем золотить;

К чему излишняя забота?

Природный ей изменить звук,

Слетит обмана позолота

И весь откроется недуг,

Товара скрытая доброта.

Ещежь, возможно ли терпеть

Чтобы, как змеи, пресмыкались

В лазурь могущие лететь,

Чтобы поэты унижались?

Для змей и гадов создан дол

Не пресмыкается орел