Читать книгу Как мы писали роман. Наблюдения Генри - Джером К. Джером, Джером Джером - Страница 3

Когда однажды, вернувшись домой после дружеской вечеринки у моего друга Джефсона, я объявил жене, что намереваюсь написать роман, она отнеслась к моей затее с энтузиазмом. По ее словам, она часто удивлялась, почему мне это не приходит в голову. «Только подумай, – прибавила жена, – до чего глупы нынешние романы. Не сомневаюсь, у тебя получится». (Убежден, что Этельберта хотела сделать мне комплимент, но из-за обычной небрежности ее высказываний подчас трудно понять, что она имеет в виду.)

Когда я сказал, что Джефсон будет моим соавтором, она с сомнением произнесла: «О-о-о!» – а услышав, что Селкирк Браун и Деррик Макшонесси тоже примут в этом участие, снова произнесла: «О-о-о!» – но теперь уже без всякого сомнения, из чего мне стало ясно, что жена полностью утратила практический интерес к проекту.

Думаю, шансы на успех предприятия в представлении Этельберты сводил к нулю тот факт, что все мои соавторы были холостяками. У нее было сильное предубеждение против этих представителей сильного пола. Если у мужчины не хватает здравого смысла понять, что без жены он пропадет, или если он хочет жениться, но у него не получается, это говорило, по ее мнению, или о недостатке интеллекта, или об изначальной порочности. В первом случае несчастный просто неспособен к творческому содружеству, а во втором – морально к этому не пригоден. Я постарался объяснить жене особые преимущества нашего плана.

– Видишь ли, – начал я, – в обычном романе нам дают точку зрения только одного человека. У нас же над романом будут работать сразу четверо умных людей. Таким образом, читатели познакомятся с мыслями и мнениями нас четверых за ту же цену, что и с суждениями одного автора. Если английский читатель знает толк в деле, он заранее сделает заказ на книгу, чтобы потом не остаться в дураках. Ведь такая удача не часто ему выпадает.

Этельберта согласилась, что такое возможно.

– И надо сказать, – продолжал я с нараставшим по мере размышлений энтузиазмом, – наш труд, если внимательнее взглянуть, – выгодная сделка и с другой стороны. Мы не собираемся писать в романе об обычных, каждодневных вещах, а хотим собрать в нем всю накопленную нами за жизнь мудрость и остроумие, если только книга способна вместить столь огромный материал. После такого романа новый писать не будет нужды. Да мы и не сможем – так выложимся, что за душой уже ничего не останется. Наш роман из области интеллектуальной литературы, идущей по распродаже. В него мы вложим все, что знаем.

Этельберта тихо пробормотала что-то себе под нос, а вслух предположила, что нет сомнений – все действительно уместится в одном томе.

Я почувствовал себя уязвленным скрытой насмешкой. И поспешил сообщить жене, что на свете существует множество специально натасканных людей, которым только и надо, что писать гадости о писателях и их творениях, и они это делают, насколько я могу судить, весьма успешно, не нуждаясь в помощи дилетантов. А еще намекнул, что писателю хотелось бы наслаждаться более дружественной атмосферой у себя дома и он вправе на это рассчитывать.

Неужели я не понял, что она имеет в виду, возразила Этельберта. Ее сомнения никак не относились ко мне, да и Джефсон достаточно разумный человек (мой друг был к этому времени помолвлен), но она не видит смысла привлекать к этому делу половину нашего прихода. (А кто говорил о «половине прихода»? Как все-таки небрежно Этельберта относится к языку.) Жена считала опрометчивым вовлекать в это дело Брауна и Макшонесси. Какой от них толк? Что могут знать два закоренелых холостяка о жизни и человеческой природе? Что до Макшонесси, то она считала, что все его жизненные познания, если, конечно, нам удастся засадить его за работу, легко уместятся на одной странице.

Этельберта не всегда так низко оценивала способности Макшонесси. При первой встрече они отлично поладили, и когда я, проводив друга до калитки, вернулся в гостиную, жена встретила меня словами: «Какой замечательный человек мистер Макшонесси! Он столько всего знает!»

Трудно более точно описать Макшонесси. Такое впечатление, что нет ничего, чего бы мой друг не знал. Я не встречал другого человека, который обладал бы большей информацией. Иногда она соответствует действительности, но по большому счету ненадежность ее поистине уникальна. Где Макшонесси ее добывает – загадка, которую никому еще не удалось разгадать.

Этельберта была еще очень молода, когда мы зажили своей семьей. (Помнится, наш первый мясник чуть не потерял в ней раз и навсегда клиентку, назвав «мисс» и посоветовав в дальнейшем приходить вместе с матушкой. Домой Этельберта вернулась в слезах, повторяя, что, может, она и не годится никому в жены, однако не понимает, почему должна узнавать об этом от лавочника.) Хозяйкой она была начинающей, отдавала себе в этом отчет и потому радовалась любому дельному совету и подсказке. Когда в нашем доме появился Макшонесси, он показался Этельберте кем-то вроде прославленной миссис Битон [1]. Ему было известно все, что нужно знать домохозяйке, – от чистки картофеля по последнему слову науки до лечения судорог у кошек – и Этельберта, выражаясь фигурально, ловила каждое его слово, набираясь за один вечер столько сведений, что потом в нашем доме целый месяц нельзя было находиться.

Так, Макшонесси учил ее разжигать огонь в плите. По его мнению, в нашей стране это делалось вопреки всем законам природы, и он рассказал, как в данном случае поступают крымские татары и прочие народности, достигшие в этом деле высот мастерства. Если следовать их системе, это позволит основательно сэкономить время при меньших затратах труда, не говоря уж об угле. Макшонесси обучил жену этому способу, и она сразу спустилась вниз и объяснила нашей служанке, как правильно разжигать огонь.

Аменда, помогавшая нам в то время по хозяйству, была невозмутимой молодой особой и в некоторых отношениях образцовой служанкой, потому что никогда не вступала в спор. Казалось, у нее просто не было собственного мнения. Наши просьбы она не комментировала и исполняла с педантичной точностью без всякого чувства ответственности за результат, что придавало нашему домашнему законодательству привкус армейской дисциплины.

Пока Этельберта излагала ей предложенный Макшонесси способ разжигания огня, Аменда стояла молча, не говоря ни слова, и, когда жена закончила, только спросила:

– Вы хотите, чтобы я так разводила огонь?

– Да, Аменда, отныне вы будете разводить огонь только так.

– Хорошо, мэм, – равнодушно отозвалась Аменда, и на этом разговор окончился.

Когда на следующее утро мы спустились вниз, нас ждал идеально накрытый стол, но завтрака на нем не было. Мы сидели и ждали. Прошло десять минут, пятнадцать, двадцать. Наконец Этельберта позвонила. На звонок вышла Аменда – спокойная и почтительная, как всегда.

– Известно ли тебе, Аменда, что завтрак следует подавать точно в половине девятого?

– Да, мэм.

– Но сейчас ведь почти девять.

– Да, мэм.

– Так завтрак готов?

– Нет, мэм.

– Но он будет когда-нибудь готов?

– По правде говоря, мэм, – ответила Аменда с подкупающей искренностью, – не думаю, что это случится.

– Но почему? Разве огонь не загорается?

– Загораться-то он загорается…

– Тогда в чем дело? Почему нельзя приготовить завтрак?

– Стоит мне отвернуться, как он уже тухнет.

Аменда никогда не заговаривала по собственной инициативе. Она отвечала на вопрос и тут же замолкала. Еще не зная об этой ее особенности, я как-то крикнул ей сверху и спросил, знает ли она, какой час. «Да, сэр», – ответила она и скрылась на кухне. Прождав полминуты или около того, я снова ее позвал. «Аменда, – укоризненно произнес я, – прошло десять минут, как я попросил тебя сказать, сколько сейчас времени». – «Разве? – простодушно переспросила Аменда. – Простите, но я подумала, что вас интересует, знаю ли я, который час. Теперь половина пятого».

Однако вернемся к розжигу огня… Тогда Этельберта задала служанке вопрос, пыталась ли она еще раз развести огонь.

– Да, мэм, – был ответ. – Четыре раза. Если хотите, мэм, могу еще попробовать.

Такой услужливой служанки у нас никогда не было.

Этельберта заявила, что спустится и сама разведет огонь, а Аменде велела следовать за ней и учиться. Эксперимент меня заинтересовал, и я к ним присоединился. Этельберта подоткнула платье и принялась за работу. Мы с Амендой стояли рядом и смотрели во все глаза.

Через полчаса Этельберта, раскрасневшаяся, перепачканная и раздосадованная, отказалась от намерения развести огонь. Плита по-прежнему сохраняла тот холодный и надменный вид, с которым нас встретила.

Тогда пришлось мне приняться за дело. Я старался изо всех сил. Горел желанием победить в нелегкой борьбе. Во-первых, мне хотелось позавтракать. А во‑вторых, я думал, как приятно будет сказать, что задача оказалась мне по плечу. Ведь каждый, кто попытается разжечь огонь таким способом и у него получится, может гордиться успехом. Даже при обычных обстоятельствах развести огонь в плите – нелегкое дело, а сделать это, следуя указаниям Макшонесси, – настоящий подвиг, о котором приятно будет вспоминать. Я уже представлял, как буду хвастаться перед соседями.

Но, увы, успех меня не ждал. Кое-что поджечь мне, правда, удалось – например, кухонный коврик и снующую под ногами и что-то вынюхивающую кошку, но топливо в плите оставалось огнеупорным.

Усевшись по обеим сторонам нашей холодной и унылой плиты, мы с Этельбертой смотрели друг на друга и проклинали Макшонесси, но тут Аменда вывела нас из глубокого отчаяния одним из своих практических советов, оставив за нами право решать, принимать его или нет.

– Может, сегодня мне разок развести огонь по старинке? – спросила она.

– Да, Аменда, разводи, – согласилась Этельберта, вставая. И еще добавила: – Думаю, будем так делать и впредь.

В другой раз Макшонесси показал нам, как готовить кофе по-арабски. Жители Аравии, похоже, не очень опрятны, если варят кофе таким способом. Макшонесси извозил две кастрюли, три кувшина, скатерть, терку для мускатных орехов, коврик перед камином, три чашки и сам измазался с головы до ног. А ведь он делал кофе на двоих – трудно представить, сколько было бы перепачкано посуды, если бы он готовил его на целую компанию.

То, что кофе нам не понравился, Макшонесси приписал нашему извращенному вкусу – слишком уж долго мы довольствовались низкопробным продуктом. Обе чашки он выпил сам, после чего отправился домой на такси.

Помнится, в те дни у него была тетушка, загадочная старая дама, жившая в каком-то богом забытом местечке, откуда умудрялась насылать бесчисленные беды на друзей племянника. Чего не знал Макшонесси – была пара-тройка вещей, в которых он не считал себя авторитетом, – знала его тетя. «Нет, – говорил мой друг с подкупающей искренностью, – в этом я не слишком хорошо разбираюсь. Однако, – прибавлял он, – я вот что сделаю. Напишу тетушке и попрошу ее совета». Через день-другой он появлялся снова и передавал совет от тетушки, и если вы были молоды и неопытны или бестолковы от рождения, то следовали ему.

Однажды она прислала нам через Макшонесси рецепт средства от тараканов. Мы жили в живописном старом доме, но, как это часто бывает со старыми домами, его достоинства начинались и заканчивались внешним видом. Внутри было множество дыр и щелей, старые доски скрипели и трещали. Сбившиеся с дороги лягушки, неожиданно не только для нас, но и для самих себя и явно недовольные таким поворотом, оказывались посреди нашей столовой. Многочисленные семейства крыс и мышей, обожающие физическую активность, использовали наше жилище как гимнастический зал, а наша кухня после десяти часов вечера превращалась в тараканий клуб. Они вползали к нам через пол и щели в стенах и беззаботно резвились в доме до самого утра.

Аменда ничего не имела против крыс и мышей и даже говорила, что любит за ними наблюдать, но к тараканам относилась с большим предубеждением. Поэтому, когда жена сказала ей, что тетушка Макшонесси прислала надежный рецепт для их уничтожения, Аменда была вне себя от радости.

Мы купили необходимые ингредиенты, приготовили смесь и разложили ее в разных местах. Тараканы приползали и ели ее. Похоже, она им нравилась. Они с ней быстро расправились, явно раздосадованные, что пиршеству пришел конец. Мы сообщили Макшонесси о результатах. Тот загадочно улыбнулся и, понизив голос, произнес со значением: «Пусть едят».

Очевидно, это был один из хитрых, медленно действующих ядов. Он не убивал насекомых мгновенно, но подтачивал их здоровье. День ото дня тараканы будут чахнуть и сникать, не понимая, что с ними происходит, а потом однажды, войдя утром в кухню, мы увидим на полу их холодные, бездыханные трупики.

Поэтому мы стали и дальше готовить снадобье и раскладывать его по углам, и тараканы теперь сползались к нам уже со всей округи. Каждую ночь их прибывало все больше. Они приводили с собой всех своих друзей и родственников. Чужие тараканы из соседних домов, не имевшие на нас никаких прав, прослышав о вкусной еде, стали стекаться к нашему дому толпами, стараясь оттеснить наших тараканов от кормушки. К концу недели все тараканы, что были на расстоянии нескольких миль от нас, за исключением немощных калек, кормились на нашей кухне.

Макшонесси сказал, что все идет как нельзя лучше. Мы одним махом очистим всю округу. Тараканы уже десять дней увлеченно пожирали отраву, и, по его словам, конец не заставит себя долго ждать. Я был рад это слышать, потому что наше безграничное гостеприимство обходилось дорого. Яд влетал в копеечку, а тараканы были настоящими обжорами.

Мы спустились вниз посмотреть, как обстоят дела. Макшонесси заявил, что тараканы выглядят не лучшим образом и, похоже, их дни сочтены. Мне же казалось, что здоровее насекомых я в жизни не видел.

Правда, один таракан откинулся тем же вечером. Мы видели, как он пытался удрать, прихватив огромную порцию ядовитого лакомства, а трое или четверо соплеменников яростно напали на него и убили.

Но, насколько мне известно, он был единственным, кто пострадал от рецепта Макшонесси. Остальные набирали жирок, их спинки лоснились. Некоторые обрели роскошные формы. В конце концов мы несколько сократили их количество с помощью обычного средства из керосиновой лавки. Но справиться с полчищем тараканов, привлеченных ядом тетушки Макшонесси, не представлялось возможным.

Я давно ничего не слышал о тетушке Макшонесси. Возможно, кто-то из его друзей раздобыл адрес женщины, приехал на место и прикончил ее. Если это так, мне остается только выразить ему свою благодарность.

В прошлом я сделал попытку излечить Макшонесси от его пагубной страсти давать советы, пересказав печальную историю, которую поведал мне один джентльмен в вагоне американского экспресса. Я ехал из Буффало в Нью-Йорк, и мне неожиданно пришла в голову мысль, что мое путешествие может оказаться интереснее, если я сойду с поезда в Олбани и продолжу путь по воде. Но я не знал расписание пароходов, а путеводителя при мне не было. Я огляделся, ища глазами, у кого бы спросить. У соседнего окна сидел пожилой джентльмен приятной наружности и читал книгу, которую я узнал по обложке.

– Прошу меня простить, – сказал я, садясь напротив. – Не знаете ли вы случайно, каким пароходом можно добраться из Олбани до Нью-Йорка?

– Охотно вам отвечу, – произнес мужчина с любезной улыбкой. – Есть три линии: компании Хеггарти, но ее пароходы не идут дальше Катскилла; компании Покипси, ее пароходы ходят через день; и еще ежедневно по каналу курсирует катер.

– Ах, вот как, – сказал я. – Может, вы посоветуете мне…

Мужчина с воплем вскочил, в его взгляде я увидел неприкрытую ненависть.

– Ах ты, негодяй! – прошипел он, задыхаясь от ярости. – Вот что ты надумал? Но у меня найдется на тебя управа. Сам запросишь совета. – И он выхватил шестизарядный револьвер.

Его поступок меня поразил. Я понимал: если продолжу разговор, дело добром не кончится, поэтому, не говоря ни слова, отошел в дальний конец вагона и занял место между тучной дамой и дверью.

Я все еще размышлял о случившемся, когда, подняв взгляд, увидел, что мой пожилой собеседник направляется ко мне. Вскочив, я схватился за дверную ручку. Пусть знает: меня так просто не возьмешь. Однако джентльмен ободряюще улыбнулся и протянул мне руку.

– Я немного погорячился, – сказал он. – Позвольте объяснить, в чем дело. Думаю, выслушав мою историю, вы все поймете и простите меня.

Было в нем что-то, внушающее доверие. Мы уединились в укромном уголке вагона для курящих. Я заказал виски с лимоном, а джентльмен – неизвестный коктейль собственного изобретения. Потом мы закурили сигары, и он начал свой рассказ:

– Тридцать лет назад я был молодым человеком с естественной, здоровой верой в свои силы и желанием приносить добро людям. Гением себя я не считал. Да и особенно талантливым тоже. Но чем больше я узнавал других мужчин и женщин и видел их поступки, тем больше убеждался в том, что Бог меня не обидел, наделив в высшей степени незаурядным практическим здравым смыслом. Осознав это, я написал небольшую книжку, озаглавив свой труд «Как стать счастливым, богатым и мудрым», и напечатал ее за свой счет. Выгоды я не искал – просто хотел принести пользу людям.

Книга не вызвала того интереса, на который я рассчитывал. Продали всего двести или триста экземпляров, тем дело и кончилось. Надо признаться, поначалу я был сильно расстроен. Но по прошествии времени успокоил себя тем, что, если люди не нуждаются в моих советах, тем хуже для них, и перестал об этом думать.

Прошло около года, и однажды утром ко мне в кабинет вошла служанка со словами, что пришел какой-то мужчина и желает меня видеть. Я велел пригласить гостя, и вскоре он вошел. Предо мной стоял простой человек с открытым и умным лицом, державшийся скромно и почтительно. Я пригласил его сесть. Оглядевшись, он сел не в кресло, а на краешек стула.

– Простите, что пришел без приглашения, сэр. – Мужчина говорил медленно, старательно подбирая слова, и теребил в руках шляпу. – Меня извиняет то, что я проехал больше двухсот миль, чтобы встретиться с вами.

Я сказал, что мне лестно это слышать, и он продолжил:

– Говорят, вы тот самый человек, который написал книжку «Как стать счастливым, богатым и мудрым».

Мужчина перечислил все три ипостаси медленно и отчетливо, с любовью произнося каждую из них. Я признался, что так оно и есть.

– Вы написали прекрасную книгу, сэр, – продолжал он. – Я не принадлежу к разряду умников, но у меня хватает мозгов, чтобы оценить тех, у кого они есть, и, прочитав вашу книжку, я сказал себе: Джосайя Хэкетт (так меня зовут, сэр), когда засомневаешься в чем-то, не полагайся на свой скудный умишко, который может подвести, а поезжай прямиком к джентльмену, написавшему эту книгу, и спроси у него совета. Он человек добрый, это сразу видно, и не откажет тебе. А получив совет, двигай на всех парах вперед без всяких остановок: ведь он лучше знает, что для тебя хорошо. И даже больше – он знает, что хорошо для всех нас. Так я сказал себе, сэр, и вот я здесь.

Мужчина замолчал и вытер лоб зеленым хлопчатобумажным платком. Я просил его продолжать. Оказалось, что этот славный малый решил жениться, но не выбрал, на ком. Мужчина положил глаз – так он выразился – на двух девушек, и у него были основания полагать, что обе относятся к нему более чем благосклонно. Трудность заключалась в том, что он не знал, на ком остановиться – каждая из этих достойных молодых особ обещала стать отличной женой. Одна, Джулиана, единственная дочь отставного морского капитана, была, по его словам, просто «очаровашка». Другая, Ханна, старшая дочь в большой семье, отличалась домовитостью. Ее отец был человек богобоязненный, с успешным бизнесом в торговле древесиной. Мужчина просил моего совета, на ком из них ему лучше жениться.

Я был польщен. А кто бы на моем месте не был? Джосайя Хэкетт приехал издалека за мудрым советом. Он был готов – более того, горел желанием – доверить моему выбору счастье своей жизни. Я нисколько не сомневался в разумности его поступка, считая, что выбор жены требует спокойного, взвешенного обдумывания, на которое влюбленный вряд ли способен. В подобном случае я не постеснялся бы дать совет даже мудрецу. Отказать в подобной услуге этому несчастному простаку казалось верхом жестокости.

Джосайя вручил мне на рассмотрение фотографии обеих девушек. На обратной стороне фотографий я бегло набросал некоторые подробности о каждой, которые, по моему мнению, могли бы помочь разобраться, кто из них больше подходит на открывшуюся вакансию невесты. Я пообещал внимательно изучить проблему и через пару дней письменно сообщить ему свой вердикт. Мужчина трогательно поблагодарил меня.

– Не тратьте свое драгоценное время на письмо, сэр, – сказал он. – Просто черкните на листке бумаги «Джулия» или «Ханна» и суньте в конверт. Тогда я пойму, на ком должен жениться.

На прощание он крепко пожал мне руку и удалился.

Я провел немало времени, размышляя над кандидатурами. Я искренне желал Джосайе счастья.

Джулиана, несомненно, была красавицей. Игривый изгиб губ словно говорил о том, что еще секунда, и мы услышим ее звонкий смех. Если бы я поддался первому импульсу, то прямиком отправил бы ее в объятья Джосайи.

Но в жене ищут более основательные качества, чем красота лица и игривость, размышлял я. В Ханне, не столь хорошенькой, ощущалась энергия и здравый смысл – качества, необходимые для жены простого человека. Отец Ханны, набожный и успешно ведущий дела, наверняка бережливый и благоразумный человек. Дочь с малых лет приучена к рачительности и честности, а со временем ей кое-что перейдет в наследство. Она старшая в большой семье, и, следовательно, ей приходится много помогать матери. Значит, у нее есть опыт в ведении домашнего хозяйства и воспитании детей.

Про отца Джулии известно, что он бывший капитан дальнего плавания. Моряки – ненадежный народ. Возможно, оказываясь на берегу, он слонялся по дому, грязно ругался и высказывал взгляды, которые не могли хорошо отразиться на формировании характера подрастающей дочери. Джулиана – его единственный ребенок. Единственные дети редко бывают хорошими мужьями и женами. Обычно им все позволяется. Хорошенькая дочка отставного капитана, почти наверняка, эгоистка.

Нельзя забывать, что Джосайя явно слабохарактерный человек. Им нужно руководить. А в глазах Ханны было нечто, указывающее на то, что это у нее хорошо получается.

Прошло два дня, и я наконец решился. Написав на листке «Ханна», я отослал письмо. Спустя две недели пришел ответ от Джосайи. Он благодарил меня за совет, мельком прибавив, что предпочел бы видеть невестой Джулию. Однако мне виднее, писал он, в этом у него нет сомнений, и когда я получу письмо, они с Ханной уже станут мужем и женой.

Письмо растревожило меня. Меня охватили сомнения, ту ли девушку я выбрал. А что, если Ханна совсем не такая, какой я себе представлял! На какие беды я тогда обрек Джосайю! Разве я располагал достаточными сведениями, чтобы делать правильные выводы? А вдруг Ханна ленивая, сварливая особа, источник постоянного беспокойства несчастной, изможденной трудами матери и бич, нависший над головами младших братьев и сестер? Как знать, хорошо ли она воспитана? А отец, прикидывающийся добрым христианином, возможно, просто старый плут. От него она могла унаследовать только ханжество.

С другой стороны, озорная ребячливость Джулианы могла перерасти в нежную, дарующую радость женственность. Отец, в противоположность общепринятому мнению о моряках, мог быть достойным, ушедшим на покой капитаном, удачно вложившим скопленную круглую сумму в какое-нибудь надежное дело. А Джулиана – его единственный ребенок. Какое право имел я лишить это прелестное юное существо счастья быть женой Джосайи?

Я достал из ящика письменного стола фотографию Джулианы. В больших глазах мне виделся немой упрек. Я представил себе, как далеко в небольшом домике первые слухи о женитьбе Джосайи упали, подобно гибельному камню, в мирно текущие воды ее жизни. Я видел, как девушка стоит на коленях у отцовского кресла, а седой старик с бронзовым лицом нежно гладит ее белокурые волосы. Прижимаясь к отцовской груди, она с трудом сдерживает подступающие рыдания. Угрызения совести терзали меня.

Отложив фотографию Джулианы, я взял другую – победительницы Ханны. Мне показалось, что она смотрит на меня с холодной, торжествующей улыбкой. Теперь Ханна вызывала у меня неприязнь. Я боролся с этим чувством. Называл его предубеждением. Но чем больше я ему сопротивлялся, тем сильнее оно росло. С течением времени неприязнь сменилась отвращением, а отвращение – ненавистью. Подумать только, и такую женщину я избрал для Джосайи в спутницы жизни.

Несколько недель я не знал покоя. Я боялся вскрывать письма, опасаясь увидеть письмо от Джосайи. При каждом стуке в дверь я вздрагивал, подсознательно ища, где бы спрятаться. Каждый раз, когда я наталкивался в газетах на заголовок «Домашняя трагедия», меня пробивал холодный пот. Вдруг я прочту, что Джосайя и Ханна убили друг друга и скончались, проклиная меня.

Время шло, никаких известий я не получал, страхи мои понемногу улеглись, и ко мне вернулась вера в правильность моего интуитивного выбора. Наверно, я сделал доброе дело для Джосайи и Ханны, они счастливы и благословляют меня. Так мирно протекли еще три года, и я стал понемногу забывать о существовании Хэкетта.

И тут он объявился снова. Однажды вечером, вернувшись с работы, я застал его в холле. Стоило мне бросить на него взгляд, как я понял, что мои худшие опасения сбылись. Я пригласил его в кабинет. Хэкетт послушно последовал за мной и сел на тот же стул, как и три года назад. Перемены в нем были разительные, он очень постарел и выглядел изможденным. Передо мной сидело само воплощение безнадежности и смирения.

Некоторое время мы молчали. Он, как и в первый раз, теребил свою шляпу, а я делал вид, что привожу в порядок бумаги на столе. Наконец, почувствовав, что молчание слишком затянулось, я заговорил.

– Похоже, дела у вас обстоят не лучшим образом, Джосайя, – сказал я.

– Да, сэр, можно сказать и так, – тихо произнес он. – Ваша Ханна оказалась сварливой особой.

В его голосе не было и тени упрека. Он просто констатировал скорбный факт.

– Но во всем остальном Ханна ведь хорошая жена? – с надеждой в голосе спросил я. – У нее, как и у всех нас, есть недостатки. Но зато она энергичная и хваткая. Согласитесь, ведь у нее все в руках горит.

В эту минуту мне было важно услышать что-нибудь положительное о Ханне. Ни о чем другом я думать не мог.

– Это да, конечно, – согласился Джосайя. – Иногда мне кажется, что она даже слишком энергичная для нашего маленького домика. Видите ли, – продолжал он, – ее иногда сильно заносит, да и мать ее не подарок.

– Ее мать? – воскликнул я. – А она тут при чем?

– Да ведь она живет с нами, сэр, – ответил он. – С тех пор, как старик отчалил.

– Отец Ханны? Отчалил? Вы хотите сказать, умер?

– Не то чтобы умер, сэр, – замялся Джосайя. – Около года назад он сбежал с одной из молодых женщин, что ведут занятия в воскресной школе, и стал мормоном. Все были крайне удивлены.

Я тяжело вздохнул и спросил:

– А его бизнес? Торговля древесиной? Кто им теперь заправляет?

– Вы о бизнесе? – переспросил он. – Бизнес пришлось продать, чтобы расплатиться с кредиторами – хотя бы частично.

Какой удар для всех вас, посочувствовал я, и предположил, что после такого несчастья семья распалась, и ее члены разбрелись кто куда.

– Нет, сэр, – простодушно ответил Джосайя. – Никто никуда не ушел. Все живут с нами. Но вы в этом не виноваты, сэр, – продолжил он, увидев выражение моего лица. – Осмелюсь предположить, что у вас и своих забот хватает. Я приехал сюда не с целью огорчить вас. С моей стороны это было бы черной неблагодарностью после всего, что вы сделали для меня.

– А как дела у Джулии? – спросил я. – У меня пропало всякое желание интересоваться его делами.

Его унылое лицо мгновенно озарила улыбка.

– Ах, – ответил он, сразу повеселев, – при одной мысли о ней на душе сразу теплеет. Она замужем за моим другом, Сэмом Джесопом. Иногда втайне от Ханны я отлучаюсь из дома и забегаю к ним. Господи, каждый раз словно в раю побывал. Сэм любит подкалывать меня. «Ну, ты дал маху, Джосайя», – часто повторяет он. Мы с Сэмом старые друзья, сэр, и я на его шутки не обижаюсь. – Потом улыбка пропала с его лица, и он прибавил, тяжело вздохнув: – Я часто думаю, сэр, как было бы хорошо, если б тогда вы сочли бы для меня возможным жениться на Джулиане.

Я понял, что нужно срочно переключаться на Ханну.

– Значит, вы с женой так и живете на прежнем месте? – спросил я.

– Да, – ответил он. – Только жизнью это не назовешь. Трудно живется, ведь теперь семья у нас большая.

Он даже не представляет, как сводил бы концы с концами, если б не помощь отца Джулии. Капитан – сущий ангел, другого такого не найти.

– Конечно, он не из таких умников, как вы, сэр, – пояснил Джосайя. – К нему не пойдешь за советом, как к вам, но он очень хороший человек. Кстати, это напомнило мне, зачем я приехал к вам, – прибавил он. – Не сочтите меня навязчивым, сэр, но…

– Джосайя, – перебил его я, – во многом, что с вами произошло, виноват я. Вы просили совета – я его дал. Не станем обсуждать, кто из нас поступил глупее. Но все же совет был мой, а я не из тех, кто уклоняется от ответственности. Что бы вы ни попросили, я помогу во всем, если это в моих силах.

Джосайя был вне себя от благодарности.

– Я знал, сэр, что вы мне не откажете. Так и сказал Ханне: «Поеду к тому джентльмену и все ему расскажу. Попрошу у него совета».

– Чего? – переспросил я в испуге.

– Совета в одном небольшом деле. Меня мучают сомнения – не знаю, какое принять решение.

Не издевается ли он, промелькнуло у меня в голове, но вид у Джосайи был чрезвычайно серьезный. Он сидел в моем кабинете и ждал от меня совета, куда вложить тысячу долларов, которые ему ссудил отец Джулианы. Купить прачечную или бар? Похоже, первого раза ему было мало (я имею в виду мой неудачный совет), и он снова жадно ждал моего приговора. Выбор жены – совсем другое дело, утверждал он. Возможно, тут он дал маху. Наверно, не стоило спрашивать моего совета. Но выбрать лучший бизнес из двух предложенных – под силу любому деловому человеку. По его словам, он еще раз перечитал мою книгу «Как стать счастливым…», и если джентльмен, написавший ее, не в состоянии оценить сравнительные достоинства прачечной и бара в одном и том же городе, тогда остается только прийти к заключению, что знание и мудрость не имеют в нашей жизни никакой практической ценности.

Задача показалась мне простой. В конце концов, я, как опытный бизнесмен, должен больше понимать в таких делах, чем этот простофиля. Было бы жестоко отказать ему в просьбе. Я обещал все хорошенько обдумать и сообщить свое мнение. Джосайя встал и пожал мне руку. Никакие слова не в силах передать его благодарность, сказал он. Уходя, он смахнул с глаз слезу.

Я так много думал об этой тысяче долларов, что за потраченное время мог бы сам учредить банк. Мне не хотелось повторять предыдущий промах. Внимательно изучив оставленные Джосайей бумаги, я не пришел к какому-то определенному мнению. Тогда я инкогнито съездил в город, где жил мой подопечный, и на месте ознакомился с обоими объектами. Втайне навел кое-какие справки в округе. Прикидываясь простодушным молодым человеком, который унаследовал небольшие деньги, я втирался в доверие к слугам. У половины горожан я взял интервью под предлогом, что пишу историю экономического развития Новой Англии и хотел бы узнать, как развивалась их карьера, а под конец беседы непременно спрашивал, какой бар они предпочитают и где стирают свои вещи. В городе я провел две недели. Большую часть свободного времени я сидел в баре, и намеренно запачкал одежду, чтобы отнести ее в прачечную.

В результате этого расследования мне стало ясно, что оба бизнеса равноценны, и отдать одному из них пальму первенства не представлялось возможным. Надо исходить из того, какой вид деятельности больше подходит Джосайе.

Я стал размышлять. У владельца бара много искушений. Слабохарактерный человек, находясь постоянно в компании сильно пьющих людей, сам может спиться с кругу. А у Джосайи исключительно слабый характер. И не стоит забывать, что у него сварливая жена и полный дом жениных родственников. Предоставить такому человеку свободный доступ к горячительным напиткам просто безумие.

С другой стороны, мысль о прачечной навевала спокойствие. Там требуется много рабочих рук. Родственники Ханны были бы пристроены и самостоятельно зарабатывали себе на жизнь. Ханна могла применить свою энергию в утюжке белья, а Джосайя крутил бы ручку отжимного катка. Вырисовывалась уютная картина семейного счастья. И я посоветовал Хэкетту приобрести прачечную.

В следующий понедельник Джосайя сообщил в письме, что последовал моему совету. А уже во вторник я прочитал в «Коммершл интеллидженс», что одной из поразительных примет нашего времени является невероятный рост доходности гостиниц и баров по всей Новой Англии. В четверг там же сообщалось о банкротстве не менее четырех владельцев прачечных, что, по мнению газетчиков, объяснялось возросшей конкуренцией со стороны китайцев, из-за них американские прачечные пребывали на стадии издыхания. Я ушел из дома и напился до чертиков.

Моя жизнь превратилась в ад. Весь день мысли о Джосайе не оставляли меня. Не было ночи, чтобы он мне не снился. Мало того, что я стал причиной его несчастливого брака, так теперь я лишил его возможности добывать средства к существованию, и щедрая помощь старого капитана оказалась на деле бессмысленной. В этой ситуации я выглядел гением зла, постоянно чинившим вред этому простому, но достойному человеку. Однако время шло, от Джосайи не было никаких известий, и понемногу груз вины становился легче. Но через пять лет Джосайя пришел снова.

Когда я открывал ключом входную дверь, он подошел сзади и положил мне на плечо дрожащую руку. Вечер был темный, но я разглядел при свете фонаря его лицо. Несмотря на красные отблески и мутную пелену его глаз, я тотчас узнал Джосайю. Я грубо схватил его за руку, втолкнул внутрь и потащил в кабинет.

– Садитесь, – прошипел я. – И начинайте с самого плохого.

Джосайя огляделся, ища взглядом свой любимый стул. Я нутром почувствовал, что если в третий раз увижу его на том же месте, то сотворю нечто ужасное с обоими. В последний момент я выдернул из-под него этот злосчастный предмет мебели. Джосайя тяжело плюхнулся на пол и залился слезами. Я не сделал никаких попыток его поднять, и он остался сидеть на полу. Всхлипывая и икая, он поведал мне печальные события своей жизни.

Дела прачечной шли все хуже. Подведенные к городу железнодорожные пути изменили его топографию. Деловой центр и жилые кварталы сместились к северу. Теперь тот бар, которому я предпочел прачечную, оказался в торговом центре города. Человек, купивший бар вместо Джосайи, продал его за круглую сумму и сказочно разбогател. Что до южной части города, где находилась прачечная, выяснилось, что она расположена на болоте, где условия не соответствуют санитарным нормам. Поэтому осторожные хозяйки перестали отдавать белье в прачечную из неблагоприятного района.

Несчастье не приходит одно. Единственный сынок Джосайи, радость его жизни, упал в котел с кипящей водой и сварился заживо. Мать Ханны получила увечья при работе с отжимным катком и стала беспомощным инвалидом, требовавшим постоянного ухода. Беды сыпались одна за другой, и Джосайя стал искать утешение в вине, превратившись со временем в законченного алкоголика. Он остро сознавал свое падение и безудержно плакал. В радостной обстановке бара, считал он, можно ощущать себя сильным и решительным, а в гнетущей атмосфере прачечной с устоявшимся запахом мокрого белья и мыльной пены теряешь остатки мужества.

Я спросил, что думает по этому поводу капитан. Джосайя вновь разрыдался и сказал, что тот умер. Это напомнило ему, зачем он пришел. Добрый старик завещал ему пять тысяч долларов, и Джосайя хотел, чтобы я посоветовал, куда их лучше вложить.

Первым моим желанием было убить его на месте. Жалею, что этого не сделал. Я сдержался и только предложил ему выбор: либо он, не говоря ни слова, уходит через дверь, либо я немедленно выбрасываю его в окно.

Джосайя сказал, что готов вылететь в окно, если я прежде скажу, куда лучше вложить деньги – в компанию нитратов «Терра-дель-Фуего» или в банк «Юнион Пасифик». Жизнь больше не представляет для него ценности. Все, что ему надо, – это знать, что денежки лежат в надежном месте и родные люди после его смерти не будут нуждаться.

Джосайя настаивал, чтобы я высказал суждение о нитратах. Я ничего о них не знал и отказался отвечать. Из моих слов он сделал вывод, что я о нитратах невысокого мнения, и объявил о своем намерении вложить деньги в банк «Юнион Пасифик». Это его право. Пусть поступает, как считает нужным, сказал я.

Джосайя замолчал, и было видно, что он задумался над моими словами. Потом понимающе улыбнулся и сказал, что догадывается, что я имею в виду. И благодарит за намек. Все деньги, до последнего доллара, ему следует вложить в нитратную компанию «Терра-дель-Фуего».

Он с трудом поднялся, чтобы уйти. Я остановил его. У меня не было сомнений, что с той же непреложностью, с какой ежедневно встает солнце, любой мой совет по части инвестирования или предположения Джосайи, каким он мог быть (что, по сути, одно и то же), приведут к тому, что эта компания обанкротится. Моя бабушка инвестировала все свои небольшие сбережения в «Терра-дель-Фуего». И я не хотел, чтобы в старости она бедствовала. Что же касается Джосайи, деньги он потеряет в любом случае. Я посоветовал ему вложить полученное наследство в акции банка «Юнион Пасифик». Он ушел и последовал моему совету.

«Юнион Пасифик» продержался восемнадцать месяцев. Потом его акции пошатнулись. Известие огорошило финансовый мир: банк считался одним из самых надежных в стране. Все недоумевали, но я-то хорошо знал истинную причину. Банк отчаянно сражался, но против судьбы не попрешь. Спустя девять месяцев наступил полный крах.

Все это время нитраты (вряд ли нужно говорить об этом) стремительно росли в цене. Бабушка умерла владелицей миллионного состояния и оставила все деньги на благотворительность. Знай она, что это я спас ее от разорения, возможно, приняла бы другое решение по части наследства.

Спустя несколько дней после банкротства банка на пороге моей квартиры появился Джосайя. В этот раз он был не один, а привел с собой всех своих родственников. В общей сложности я насчитал шестнадцать душ.

Что мне оставалось делать? Шаг за шагом я привел этих людей к нищенскому состоянию. Лишил их радости и надежды на лучшее будущее. Теперь я мог только позаботиться о том, чтобы в дальнейшем они ни в чем не нуждались.

С тех пор прошло семнадцать лет. Я по-прежнему слежу, чтобы у них было все необходимое, и сознание того, что они довольны жизнью, греет мне душу. Число домочадцев с тех пор выросло до двадцати двух, а весной мы ждем еще прибавления.

Вот такая история, – закончил рассказ джентльмен. – Надеюсь, теперь вы простите мне неприличный эмоциональный взрыв, вызванный тем, что вы попросили у меня совета. С определенного времени я никому и ни по какому поводу их не даю.

Все это я пересказал Макшонесси. Тот согласился, что случай поучительный, и он обязательно его запомнит хотя бы для того, чтобы рассказать некоторым знакомым, которым, по его мнению, подобный урок пойдет на пользу.