Читать книгу Как мы писали роман. Наблюдения Генри - Джером К. Джером, Джером Джером - Страница 6

Наша следующая встреча состоялась в моем плавучем домике. Браун с самого начала был против моего переезда туда. Он настаивал, чтобы никто не покидал город до окончания работы над романом.

Макшонесси, напротив, считал, что нам лучше работать у воды. По его словам, он особенно сильно ощущал в себе способность создать нечто поистине великое, когда лежал в гамаке среди шелестящей листвы под глубокой синевой небес с бокалом ледяного кларета рядом. Гамак он предлагал заменить шезлонгом, тоже стимулирующим работу мысли. Дабы работа над романом шла хорошо, он в интересах дела рекомендовал мне взять с собой хотя бы один шезлонг и запас лимонов.

Сам я не видел никаких причин, которые могли помешать нам работать в плавучем домике столь же успешно, как и в любом другом месте. Мы решили, что сначала я поеду в плавучий домик один, основательно обоснуюсь на месте, а все остальные будут время от времени туда наведываться и совместно трудиться над романом.

Плавучий домик – идея Этельберты. За год до этого мы провели один летний день в таком доме у моего друга, и жена пришла в полный восторг. Она сочла, что особая прелесть такого жилища заключается в его миниатюрности. Вы жили в крохотной комнатке, спали на крохотной кроватке в крохотной спаленке, стряпали обед на крохотной плитке в самой крохотной кухоньке из всех, что вы видели. «О, как прекрасно жить в таком доме! – воскликнула Этельберта с восторженным придыханием. – Он словно кукольный».

Я уже упоминал, что в те дни, о которых идет речь, Этельберта была очень молода, невероятно молода, любила кукол в пышных, роскошных платьях и нелепые, со множеством окон домики, в которых они обитали, или предполагалось, что будут обитать, потому что обычно куклы сидели на крышах, болтая ногами над парадным входом. Абсолютно неженственная поза, на мой взгляд. Впрочем, не такой уж я большой знаток по части кукольного этикета. Однако разве я не вспоминаю с нежностью годы спустя, как смотрю в приоткрытую дверь и вижу жену, сидящую на полу (в комнате, стены которой украшают произведения искусства, способные свести с ума любого человека с нормальным эстетическим вкусом) перед красным кирпичным домиком с двумя комнатками и кухней; руки ее дрожат от восторга, когда она ставит на кухонный столик три оловянные тарелочки – совсем как настоящие? Она стучит медным дверным молоточком по входной двери, пока та не срывается. И тогда мне приходится садиться рядом на пол и снова прикреплять дверь, так похожую на настоящую.

Возможно, не стоит мне вспоминать эти вещи, словно укоряя жену, ведь она в ответ тоже может посмеяться надо мной. Разве не я помогал ей обустроить кукольный дом и сделать его красивым? Помнится, мы разошлись во мнении, какого цвета должен быть ковер в гостиной. Этельберте нравился темно-синий бархат, а я уверял ее, что, учитывая цвет обоев, больше подойдет один из оттенков терракотового. В конце концов она со мной согласилась, и мы изготовили ковер из старого чехла для сундука. Он придал гостиной изысканный вид, внося в комнату теплые краски. Синий бархат украсил кухню. Я посчитал это экстравагантным, но Этельберта заявила, что слуги ценят хорошие ковры, а им всегда надо потакать, если есть возможность.

В спальне стояла большая кровать и крошечная детская кроватка, и я не мог понять, где будет спать служанка. Архитектор совсем о ней забыл. Как это похоже на архитекторов! Были и другие неудобства, обычные для таких жилищ, – отсутствовали лестницы, и, чтобы переместиться из одной комнаты в другую, надо было прокладывать путь через потолок или выходить из дома и лезть в окно. Оба способа изрядно утомляют, если часто к ним прибегать.

Несмотря на эти недостатки, агенты по продаже кукольных домов справедливо называли такой вариант «лучшей семейной резиденцией», и действительно, обставлен наш дом был c дотошностью, граничившей с показухой, не вызывавшей однако раздражения. В спальне стоял умывальник, на нем кувшин и тазик, и в кувшине была настоящая вода. Но все это пустяки. Я видел обыкновенные домики для семей среднего класса, в которых, помимо умывальников, тазиков и кувшинов с настоящей водой, было еще и мыло. В этой обители роскоши висело и настоящее полотенце, так что член семьи мог не только помыться, но и вытереться полотенцем, а это – как знают все куклы – доступно только в первоклассных жилищах.

В гостиной были часы, они тикали, если их встряхнуть (и, казалось, никогда не уставали), на стене висела картина, стояло пианино, на столе лежала книга, а стоящая рядом ваза готова была опрокинуться, как только вы к ней прикасались – точь-в-точь как в жизни. Нельзя отрицать того, что в комнате чувствовался стиль.

Но гордостью дома была кухня. Все в ней радовало глаз хозяйки – кастрюльки со снимающимися крышками, утюжок и скалка. Обеденный сервиз на троих занимал чуть ли не половину кухни, остальное место принадлежало плите – настоящей плите! Только представьте себе вы, владельцы кукольных домиков, плиту, которую можно разжечь угольками и на которой можно сварить на обед картофель, – конечно, родители могут вам не разрешить, сказав, что это опасно, загасят огонь и не дадут маленькой хозяйке стряпать обед.

Никогда не видел другого дома, созданного с таким вниманием к деталям. Все было предусмотрено – даже семья. В ожидании покупателей они лежали навзничь у парадного входа, гордые и спокойные. Семья была небольшая и состояла из папы, мамы, малыша и служанки. По виду это была молодая семья. И, кстати, очень хорошо одетая. Не так, как бывает подчас в других кукольных семействах – верхняя одежда безукоризненна, а нижнее белье – просто срам. Нет, все предметы дамского и мужского туалета были на месте и подобраны с хорошим вкусом, вплоть до вещей, которые я лучше не стану называть. И, да будет вам известно, всю одежду можно было легко расстегнуть и снять. А ведь я видел кукол, достаточно стильно одетых, однако эти несчастные смирялись с приклеенной одеждой или одеждой на скрепках. Лично мне такое решение кажется неряшливым и негигиеничным. А вот нашу семью можно было раздеть за пять минут, не прибегая к горячей воде или стамеске.

С эстетической точки зрения лучше было их не раздевать. Фигуры у них были, прямо скажем, не ахти – все слишком тощие. Кроме того, без одежды трудно было отличить ребенка от папы или служанку от хозяйки, что могло стать источником семейных сложностей.

Когда с формальностями было покончено, семейство заселили в дом. Мы постарались, насколько возможно, втиснуть малыша в кроватку, а родителей разместили в гостиной, где они сидели на полу и глазели друг на друга через стол. (Им приходилось всегда сидеть на полу – слишком уж малы были стулья.) Служанку отправили на кухню, и она стояла, привалившись к буфету в позе, наводившей на мысль, что она слегка подшофе. В руки ей мы вложили метлу, желая создать сентиментальный образ идеальной прислуги.

После мы осторожно подняли дом, бережно перенесли его в другую комнату и с ловкостью опытных заговорщиков поставили у изножья маленькой кроватки, на юго-восточном углу которой кто-то до смешного маленький повесил крошечный чулочек.

Но вернемся к разговору о нашем собственном кукольном доме. Возвращаясь от моего друга, мы с Этельбертой обсудили этот вопрос и приняли решение уже следующим летом обзавестись плавучим домиком, который был бы по возможности еще миниатюрнее, чем тот, на котором мы побывали. Там обязательно будут художественно расписанные занавеси из муслина и флаг, а еще цветы – дикие розы и незабудки. Утром я смогу работать на крыше под навесом от солнца, в то время как Этельберта будет подрезать розы и печь кексы к чаю, а вечера мы будем проводить на небольшой палубе. Этельберта будет играть на гитаре (она сразу же начнет брать уроки), или мы просто будем молча сидеть и слушать трели соловья.

Когда вы молоды, очень молоды, вам кажется, что лето состоит только из солнечных дней и лунных ночей, ветерок всегда легкий, западный, и повсюду цветут розы. Но с возрастом вы не можете дождаться, когда разойдутся серые облака и выглянет солнце. Вы возвращаетесь в дом, плотно закрываете за собой дверь и садитесь ближе к камину, задаваясь вопросом, почему так происходит, что ветер всегда дует с востока. И даже не помышляете о том, чтобы разводить розы.

Я знал одну молоденькую сельскую девушку, которая много месяцев копила деньги на новое платье, чтобы пойти в нем на выставку цветов. Но в день открытия выставки шел дождь, и ей пришлось надеть старую одежду. И дальше так пошло – во все праздничные дни всегда стояла плохая погода, и девушка боялась, что ей никогда не удастся покрасоваться в хорошеньком белом платьице. И вот наконец наступил праздник, утро которого было веселым и солнечным, девушка радостно захлопала в ладоши и побежала к себе в комнату, чтобы извлечь новое платье (оно так долго было «новым», что теперь перешло в разряд самых старых) из сундука, где оно лежало аккуратно упакованное и переложенное веточками лаванды и тимьяна, она смеялась и думала, как прекрасно будет в нем выглядеть. Однако, пытаясь надеть платье, девушка увидела, что выросла из него, – оно стало слишком узким. Словом, дело кончилось тем, что ей пришлось опять идти в старом наряде.

В нашем мире такое случается. Жили некогда юноша и девушка. Они очень любили друг друга, но оба были бедны и потому договорились подождать со свадьбой до тех пор, пока юноша не заработает достаточно денег, чтобы безбедно жить впредь. Прошло много времени – деньги нелегко даются, а юноша хотел, раз уж за это взялся, накопить денег достаточно, чтобы они с девушкой ни в чем не нуждались и были счастливы. В конце концов он преуспел и, добившись поставленной цели, вернулся домой богатым человеком.

Они встретились снова в той же, бедно обставленной гостиной, где в свое время расстались. Но теперь они не сели рядышком, близко друг к другу, как в прежние времена. Девушка так долго жила одна, что приобрела привычки старой девы, и ее раздражало, что мужчина наследил на ковре грязными ботинками. А он так долго работал как каторжный, сколачивая капитал, что очерствел и стал таким же холодным, как сами деньги, и ему на ум не шли ласковые слова.

Так они сидели некоторое время перед камином по разные стороны бумажного экрана, не понимая, как случилось, что перед разлукой оба проливали жгучие слезы. Не зная, как вести себя дальше, они попрощались и с легким сердцем расстались.

Есть еще один рассказ с той же моралью, в детстве я прочел его в школьном пособии. Если правильно помню, суть его в следующем. Давным-давно жили на свете мудрый кузнечик и глупый муравей. Все жаркое лето кузнечик резвился и играл, прыгая с друзьями в солнечных лучах, с аппетитом ел листочки и пил капельки росы, не заботясь о завтрашнем дне, и мирно стрекотал свою единственную песенку.

Но пришла суровая зима, и кузнечик, оглядевшись по сторонам, увидел, что все его друзья-цветы поникли и лежат мертвые, и понял, что его собственная короткая жизнь тоже близится к концу.

И он порадовался тому, что счастливо и весело прожил отпущенное ему время, не потратив ни дня зря. «Да, жизнь была короткая, – сказал он себе, – но я провел ее в удовольствиях, и ничего другого мне не надо. Я нежился в солнечных лучах, меня ласкал легкий теплый ветерок, я весело играл в высокой, колышущейся траве, пил сок нежных, молодых листьев. Жил, как мог и как хотел. Я взлетал, расправив крылышки, пел свою песенку. А теперь, возблагодарив Бога за минувшие солнечные деньки, умру». И с этими словами он заполз под сухой лист, приняв свою судьбу с мужеством, как подобает всем храбрым кузнечикам, а пролетавшая мимо маленькая птичка нежно клюнула его, и он заснул навеки.