Читать книгу Молот Люцифера - Джерри Пурнелл - Страница 11

Фред Лорен чуть-чуть перенастроил телескоп. Прибор был большой: четырехдюймовый рефрактор на массивной треноге. Квартира, в которой он стоял, обошлась самому хозяину слишком дорого, но она была ему необходима – для наблюдений. Обстановка включала в себя дешевую кушетку, несколько подушек, брошенных прямо на пол, и телескоп.

Фред наблюдал за темным окном в четверти мили отсюда. Скоро она вернется домой. Она всегда возвращается именно в это время. Кто она? Чем занимается? Ушла она одна. Внезапная мысль ужаснула Лорена, его даже замутило. А вдруг она познакомилась с мужчиной? И они вместе поужинали, а потом отправились к нему? Может, именно сейчас он лапает ее грудь. Руки у него, конечно же, волосатые, грубые, как у слесаря, и его пальцы скользят вниз, лаская изгиб ее гладкого живота…

Нет! Она не из таких. Она не позволит никому проделывать с собой нечто подобное. Ни за что на свете.

Но все женщины позволяли, причем всегда. Даже его мать. Лорен содрогнулся. Невольно всплыло давнее воспоминание: ему девять лет, он заходит к матери попросить ее о чем-то. Она лежит в кровати, а на ней – мужчина, которого Фред называет дядей Джеком. Мать стонет и извивается.

Дядя Джек мигом соскакивает с нее и орет:

– Ах ты, сучонок, я тебе, черт побери, яйца отрежу! Что, посмотреть захотелось? Думаешь, увидишь что-нибудь интересное? Стой и попробуй только пикнуть! Писюн оторву!

И Фред стал смотреть. А мать позволяла этому мужчине…

В окне зажегся свет. Пришла! Он затаил дыхание. Она одна? Да, так и есть.

Она принесла большую сумку с продуктами и сразу направилась на кухню.

«Вольет в себя свою обычную порцию, – подумал Лорен, – зря она пьет так много. У нее усталый вид». Он наблюдал, как девушка смешивает себе мартини. Она взяла стакан и подошла к буфету. Фред не стал смотреть, что она там делает, хотя и мог бы. Ожидание раздразнивало его.

У нее было личико сердечком с высокими скулами, маленький рот и большие темные глаза. Длинные вьющиеся волосы – светлые, крашеные. В паху они оказались почти черными. Лорен прощал ей этот обман, хотя сперва был шокирован.

В ее руке что-то блеснуло. Стеклянная ложечка. В магазине подарков на его улице продавалась посеребренная специальная ложечка для мартини, и Фред частенько глазел на безделушку, пытаясь собраться с духом и купить ей подарок. Может, тогда она пригласила бы его в гости. Ведь чтобы получить приглашение, надо завалить ее такими вещицами, но этого он сделать не может: ведь он знает, что ей нравится, а ей обязательно захочется понять, откуда у него такая информация. Лорен подался вперед, чтобы «коснуться» ее с помощью волшебного зеркала телескопа… разумеется, лишь мысленно, в безнадежном томлении.

Да. Сейчас она сделает это. У нее мало платьев, которые можно надеть в офис. Она работает в банке, и хотя девушкам там разрешается носить брюки и прочее безобразие, вошедшее в моду в последнее время, она выбирала совершенно иные наряды. Колин – она другая. Ему известно ее имя. Он хотел положить свои деньги в ее банк, но не осмелился. Одевается она хорошо, так, чтобы заслужить продвижение по службе, и ее действительно повысили – перевели в отдел новых вкладов, где говорить с ней Фред уже не мог. Он гордился ее повышением, но ему хотелось, чтобы она оставалась на прежнем месте, в справочной. Ведь тогда он мог бы сразу направиться к ее окошку и…

Она стянула с себя голубое платье и бережно повесила его в шкаф. Квартирка у нее была небольшая: комната, ванная и крошечная кухня. Спала она на кушетке.

Подол ее комбинации обтрепался. А однажды Фред видел, как она вечером подшивала бретельки. Обычно она надевала черные кружевные трусики. Сквозь комбинацию можно было разглядеть цвет нижнего белья. А иногда она была в розовых в черную полоску.

Скоро она будет принимать ванну. Колин моется подолгу. Он мог бы дойти до ее дома, подняться на ее этаж и постучать в дверь. Он бы увидел ее совсем близко. Она доверяет людям. Однажды она открыла дверь, не одевшись, в одном полотенце. Тогда на лестничной площадке стоял монтер из телефонной компании. В другой раз она, тоже в полотенце, поговорила о чем-то с управляющим. Фред сумел бы сымитировать его голос. Он часто следил за управляющим, сидел неподалеку от него в баре и прислушивался к его интонациям.

Она бы открыла дверь…

Но он так не сделает. Он прекрасно понимает, что произойдет потом. Все случится уже в третий раз. Третье изнасилование. Его опять запрут с этими мужиками, с нелюдями. Лорен вспомнил, как называли его в камере те типы, что они с ним вытворяли. И сдавленно заскулил – будто она могла услышать.

Она надела халат. Ужин разогревался на плите. Она села на кушетку, включила телевизор. Лорен рысью пересек комнату, включил свой, нашел тот же канал. И опять приник к телескопу. Теперь он, глядя поверх ее плеча, мог даже слышать звук. Словно они смотрят телик вместе – она и Фред.

Была передача о комете.

Худощавые, безволосые мужские руки были сильнее, чем казалось на первый взгляд. Они скользили по телу Морин – искусные, опытные.

– Мур, – проговорила она и вдруг притянула мужчину к себе, изогнулась, лежа на боку, и обхватила его длинными ногами.

Он мягко отодвинул ее и продолжал гладить, играя с ней… как с реактивным двигателем при посадке на Луну. Мысль пронзила его мозг. Странная, какая-то неуместная. Губы его елозили по ее груди, язык так и мелькал. И добился своего: она растворилась в нем. Забыла о технике любви. Но он – не забыл, он никогда не терял контроля над собой. Он не кончит раньше ее, можно не сомневаться, но сейчас было не до раздумий, существовали только волны содроганий…

Она очнулась, вернулась из дальнего странствия.

Они лежали, обнявшись, дыша в едином ритме. Наконец он пошевелился. Она захватила в горсть его кудри и запрокинула его лицо. Стоя, он был с ней одного роста – астронавты обычно невысоки, – а когда лежал на ней, его голова оказывалась вровень с ее горлом. Пригнувшись, она поцеловала его и удовлетворенно вздохнула.

Но ее мозг вновь включился. «Жаль, я его не люблю, – сказала она себе, – но почему? Слишком неуязвимый?»

– Джонни, ты хоть когда-нибудь расслабляешься?

Прежде чем ответить, он немного подумал.

– Знаешь, про Джона Гленна рассказывают одну историю… – Он повернулся и оперся на локоть. – Парни из отдела космической медицины решили проверить воздействие стресса на работоспособность астронавтов. Гленна опутали кучей проводов, идущих к различным приборам – фиксировали сердечный ритм, потоотделение и так далее, пока он прогоняет на симуляторе полет «Джемини». В середине процесса за его спиной сбросили железные чушки на наклонную плиту. От грохота зазвенела вся лаборатория, и звук никак не утихал… А сердце Гленна продолжало тикать! – Палец Джонни нарисовал в воздухе индейский вигвам. – Он и глазом не моргнул. Выполнил все, что от него требовалось, и только потом заявил: «Сучьи вы дети».

Он смотрел, как она смеется, а потом печально добавил:

– Мы не имеем права на слабости или ошибки. – Сел. – Если мы собираемся посмотреть твою программу, надо вставать.

– Да. Наверное. Ты первый.

– Хорошо. – Он, нагнувшись, опять поцеловал ее и спрыгнул с кровати.

Она услышала, как зашумел душ, и подумала, не присоединиться ли к нему. Нет, сейчас ему это не интересно. Она сболтнула лишнее, и его захлестнут воспоминания о погубленной карьере – не из-за допущенного им недочета, а потому что Америка ушла из космоса.

Халат она обнаружила там, где он его оставил. Заботливый. «Мы не имеем права на слабости или ошибки». Если что-то делаешь – делай постепенно и наилучшим образом, ползешь ли ты по потерпевшему катастрофу «Скайлэбу», восстанавливая его в условиях орбитального полета, или крутишь романы. Он делал все как надо. Четко и без суеты.

Они познакомились в Хьюстоне, где Джонни Бейкера из Комитета по астронавтике назначили сопровождать сенатора Джеллисона и его свиту. Бейкер, женатый, растивший двух детей, оказался джентльменом в полном смысле этого слова. Когда сенатору пришлось внезапно уехать, он пригласил Морин пообедать. И целую неделю, пока босс пребывал в Вашингтоне, составлял ей компанию. И взял ее на запуск ракеты во Флориду.

А джентльменом он оставался только до тех пор, пока они не вернулись в мотель за забытым кошельком… и ей до сих пор непонятно, кто же кого тогда соблазнил. Она не спала с женатыми. Если уж говорить начистоту, она никогда не занималась сексом с теми, в кого не была влюблена.

Да что любовь! В нем было нечто такое, перед чем Морин не смогла устоять. Единственная жизненная цель и способность добиваться ее любыми способами.

А она была молода, успела побывать замужем и не давала обета целомудрия… «Оставь, в конце концов дурацкие навязчивые мысли!» Морин живо скатилась с кровати и включила телевизор. Только для того, чтобы прервать цепь размышлений.

Но я ведь не гулящая девка.

«Вопрос о его разводе решится на следующей неделе, но я не имею к этому никакого отношения. Энн ничего не знала. И точка. А если он не захочет разводиться? Если виновата я – ладно, но Энн вообще не в курсе. И мы с ней по-прежнему хорошие подруги».

«Джонни не всегда был таким, – рассказывала Энн, – но все переменилось после полета. Конечно, раньше он пропадал на тренировках, а я составляла маленькую толику его жизни… но была для него хоть чем-то. А потом он ухватился за свой шанс, все получилось, он стал героем, а я оказалась без мужа».

«Энн не понять, – подумала Морин, – зато я – другое дело. Суть не в полете, а в том, что он стал последним… Если ты – Джонни Бейкер, ты вкалываешь до седьмого пота, готовясь взять новый рекорд, а в результате это уже никому не нужно».

Да, некая одержимость. Кстати, и у Тима Хамнера есть нечто этакое. А Джонни может похвастаться невероятной целеустремленностью. Быть может, Морин тоже кое-что позаимствовала у него. А теперь, пожалуйста: у Джонни исчезла его единственная цель, а самым важным для Морин Джеллисон стала стычка с хозяйкой пафосного вашингтонского салона.

Вот что заводило ее всякий раз, как Морин вспоминала о ней.

Аннабелл Коул причисляла себя к феминисткам. Полгода назад ее встревожила угроза вымирания какого-то вида улиток. А спустя шесть месяцев она, вероятно, будет оплакивать угасание древних традиций среди австралийских аборигенов. Сейчас же ей оставалось только винить мужчин, сколько их есть на белом свете, во всем плохом, что когда-либо случалось. И никто ей по-настоящему не возражал. Не смел. На вечеринках у Аннабелл решалась значительная часть вопросов мирового бизнеса.

Недавно она связалась с Морин посреди ночи – понадобилась поддержка ее отца. Дочь сенатора разозлилась. Коул хотелось, чтобы Конгресс выделил средства на создание искусственной матки, необходимой для освобождения женщин от девяти месяцев рабства, на которое обрекает их внезапная перестройка организма.

«И я сказала ей, – подумала Морин, – что дети – составляющая секса, и, если она не хочет беременеть, ей придется перестать трахаться. Забавно, ведь у меня и детей-то нет!»

Конечно, папочка может потерять некоторые важные связи из-за упражнений его дочери в тактичности, но иных проблем на этом поприще не предвидится. Когда Аннабелл найдет очередной повод, Морин закатит вечеринку и пригласит какую-нибудь шишку, с которой надо будет познакомить Аннабелл. Прекрасная идея. Но волнует ее другое: ощущение, что стычка с Коул – самое важное в ее жизни!

– Налью нам выпить! – крикнул Джонни. – А ты пока приняла бы душ – передача начнется буквально через минуту.

– Хорошо, – отозвалась она.

Выйти за него? Создать ему условия для новой карьеры. Заставить баллотироваться на государственную должность или писать мемуары. Ему все по плечу… И почему она не может найти своей цели?

Комната выглядела типично мужской. Книги, миниатюрные модели истребителей, на которых летал Джонни Бейкер, «Скайлэб» с поломанными крыльями. Большая картина в раме: человек в раздутом, неуклюжем скафандре пробирается в открытом космосе к разрушенной панели «Скайлэба» – безликая фигура непривычных очертаний, не связанная с посудиной тросом, рискующая погибнуть в полнейшем одиночестве, если хоть на мгновение потеряет контакт с кораблем. Внизу висела медаль НАСА.

Напоминания о прошлом. И только. Ни рисунков, ни фотографий «Шаттла», запуск которого снова отложен. Никакого упоминания о Пентагоне, нынешнем месте службы Джонни. Две фотографии детей (на одной – на заднем плане – Энн, глядит с грустью и недоумением).

В руке Джонни держал стакан, но, похоже, давно забыл о выпивке. Морин наблюдала за его лицом, а он не сознавал, что на него смотрят. Он видел то, что показывали на экране телевизора.

Параболические орбиты, пересекающие концентрические круговые орбиты планет. Старые снимки комет Галлея, Брукса, Каннингема и других, наконец, фото расплывшейся точки. Комета Хамнера – Брауна. Молодой мужчина в круглых очках, делающих его глаза похожими на сферические глазища насекомых, яростно и напористо говорит.

– Да, столкновение неизбежно – когда-нибудь. Но не стоит рассчитывать на астероиды. Их орбиты слишком близки к стабильным. Наверняка существовали астероиды, чьи орбиты пересекались с орбитой Земли. У них было четыре миллиарда лет, и почти все они врезались в нас, – вещает он. – Так давно, что от кратеров даже и следа не осталось, они выветрились, хотя, конечно, есть кое-что – самые крупные и самые свежие отпечатки. Но взгляните, какие отметины астероиды оставили на Луне! А кометы – это нечто совершенно иное.

Указательный палец лектора проехался по нарисованной мелом параболе.

– За орбитой Плутона находится скопление материи. Возможно, еще не обнаруженная нами планета… Мы уже придумали ей имя. Персефона. Некая масса возмущает орбиты вращающихся там громадных снежков – и они в шлейфе кипящих химических соединений валятся прямо на наши головы. Ни одно из данных скоплений никак не может столкнуться с Землей, пока его не зашвырнет во внутреннюю систему. Когда-нибудь катастрофы не избежать. Мы узнаем об этом заранее – примерно за год. Пожалуй, в нашем распоряжении будет побольше времени, если мы изучим комету Хамнера – Брауна.

Затем на экране появилась прилизанная девица и заявила, что не могла выйти замуж: женихи, стоило им посетить ее дом, тут же исчезали. Ей ответили, что «Мыло Кальва» изобрела новое дезинфицирующее средство для мойки унитазов. Джонни с улыбкой вернулся на грешную землю: дескать, четко гнет свою линию, да?

– Снято неплохо. Я говорила, что знакома с человеком, с которого все началось? И с Тимом тоже. Познакомилась с ним на том же вечере, где был Харви Рэндолл. Хамнер – не просто тяжелый случай. Он маньяк. Он только что открыл комету и рвался поскорее поведать о ней всем и каждому.

Бейкер мелкими глотками пил из стакана. Затем, после долгой паузы, произнес:

– В Пентагоне ходят странные слухи.

– То есть?

– Звонил Гас. Из Дауни. Похоже, с «Аполлона» счищают ржавчину. И что-то проскользнуло… о том, что титановый стартовый двигатель «Большой птицы» переставят куда-то еще. Тебе что-нибудь известно?

Она отхлебнула из стакана, и ее захлестнула волна печали. Понятно, почему Джонни вчера позвонил. Провести шесть недель в Пентагоне, столько же – в Вашингтоне, не пытаясь повидаться с ней, а затем…

«А я-то собиралась удивить его. Хорош сюрприз».

– Папа пытается заставить Конгресс ассигновать средства на отправку экспедиции к комете, – сказала Морин.

– Правда? – спросил Джонни.

– Угу.

– Но… – Его внезапно стала бить жрожь. Ничего подобного Морин прежде с ним не замечала.

Бейкер летал на истребителях над Ханоем, и его маневры всегда были безупречны. Он не оставлял «МиГам» ни единого шанса. А однажды, когда не было времени вызвать врача, он собственноручно вытаскивал осколки из командира своего экипажа. Один крупный штырь застрял в груди, и Бейкер извлек его: ловко рассек ткани, обнажив артерию, и твердыми, как сталь, пальцами зажал сосуд, хотя раненый пронзительно кричал, а вьетконговцы вовсю лупили по противнику. Но Джонни не дрогнул.

А сейчас он места себе не находил.

– Конгресс не даст денег.

– А может, и раскошелится. Русские тоже планируют экспедицию. Нельзя позволить им опередить нас, – объяснила Морин. – Ради сохранения мира мы обязаны показать им, что готовы к соревнованию – в какой области им бы ни хотелось с нами посоперничать. Мы ведь все равно выигрываем.

– Наплевать, хоть бы это были марсиане! Мне пора. – Он вновь приложился к стакану.

Руки его вдруг снова перестали дрожать.

Морин зачарованно смотрела на Джонни. Похоже, у него появилась цель.

«И я знаю, что за цель: я. С моей помощью попасть на корабль. Минуту назад он, пожалуй, и впрямь меня любил. Сейчас – нет».

– Извини, – выпалил он. – Мы мало времени провели вместе, но… сейчас ты меня взяла за жабры. Моя голова сейчас занята только одним. – Он отпил глоток виски со льдом и уставился на экран телевизора.

Морин оставалось только гадать, не разыгралось ли ее воображение. И насколько умен Джонни Бейкер?

Рекламный ролик милосердно закончился. Камера дала крупный план Лаборатории реактивного движения.

Одной рукой ведя почтовый фургон, Гарри Ньюкомб торопливо дожевал остатки сэндвича. По контракту ему полагался обеденный перерыв, но он не тратил зря ни минуты. У него всегда находилось что-нибудь поинтереснее.

День уже клонился к вечеру, когда Гарри добрался до ранчо Силвер-Вэлли. Как обычно, остановился у ворот. Там было место, откуда в просвете между холмами открывалось все великолепие простирающейся к востоку Высокой Сьерры и горные вершины, покрытые снегом. К западу расстилались предгорья, над ними висело солнце. Наконец Ньюкомб вылез из машины и открыл ворота. Снова забрался внутрь, проехал, куда положено, спрыгнул на землю и тщательно затворил створки за собой. На приколоченный к столбу за воротами почтовый ящик он не соизволил обратить внимания.

По дороге он притормозил и сорвал гранат с дерева. Роща началась с одного побега. И с тех пор сама безо всякого ухода разрасталась на склоне холма, неподалеку от ручья. Гарри наблюдал за этим уже в течение шести месяцев: благо маршрут его не менялся. Он предположил, что гранатовые деревья будут захватывать все новые участки территории и доберутся до самых зарослей бурьяна внизу. Кто в итоге победит? Ньюкомб понятия не имел. Он парень городской.

Нет. Бывший городской. Ха! Он будет счастлив, если никогда не увидит Лос-Анджелес!

Он ухмыльнулся, взвалил свой груз на плечо и, кренясь набок, поплелся к входной двери. Позвонил. Скинул сумку наземь.

Еле слышное завывание пылесоса стихло. Миссис Кокс распахнула дверь и улыбнулась, увидев раздувшуюся сумку почтальона.

– Добрый день, Гарри!

– Ага. С Днем хлама, миссис Кокс!

– И вас тоже. Кофе?

– Не-а, не задерживайте меня. Не положено.

– Свежесваренный. С только что испеченными булочками.

– Ладно… Этому я противиться не способен. – Ньюкомб полез в сумку, висевшую на боку. – Письмо от вашей сестры из Айдахо. И еще от сенатора. – Он передал женщине конверты, затем вновь взвалил груз на плечо и, пошатываясь, вошел в дом. – Куда?

– На обеденном столе поместится.

Гарри вывалил содержимое на полированную поверхность. Казалось, стол сделан из цельного куска дерева, и на вид ему примерно лет пятьдесят. Таких теперь уже не делают. Если это мебель в жилище экономки, что же находится в особняке на вершине холма?

Красивая текстура столешницы утонула в бумажном потоке: просьбы о пожертвованиях от благотворительных организаций, письма различных политических партий, послания из колледжей. Призывы участвовать во всяческих лотереях, покупая для этой цели граммофонные пластинки, одежду, книги, подписку на журналы. «Возможно, вы только что выиграли дополнительные сто долларов в неделю!» Религиозные трактаты. Политические лекции. Брошюры по налоговой политике. Образчики мыла, зубной пасты, моющих средств, дезодорантов.

Элис Кокс принесла кофе. Одиннадцать, а уже красавица. Длинные светлые волосы. Голубые глаза. Доверчивая девочка, в чем Гарри убедился, наблюдая за ней в свободное время. Но она вправе быть такой: тут ее никто не обидит. В автомобилях большинства мужчин, проживающих в Силвер-Вэлли, покачиваются в ременных петлях винтовки. И ребята эти преотлично знают, как следует поступать со всяким, кто вздумает приставать к одиннадцатилетней девочке.

Вот что действительно нравилось Ньюкомбу (как и многое другое в Силвер-Вэлли). И, конечно же, не насилие, ибо Гарри ненавидел насилие. Нет, его привлекало ощущение угрозы, словно бы витающей в воздухе. Винтовки здесь брали в руки только для охоты на кабанов (необязательно в охотничий сезон, закон нарушался, если жителям ранчо хотелось свежатины или олени вытаптывали посевы).

Миссис Кокс подала булочки. Когда Ньюкомб вопреки правилам доставлял почту прямо на дом, его частенько угощали чем-нибудь вкусным. Кофе экономка варила не самый лучший, но уж другой такой чашки, безусловно, в долине не сыскать: тонкий костяной фарфор был чересчур хорош для почтальона с замашками хиппи. Попав сюда в первый раз, Гарри выпил воды из оловянной кружки, стоя на пороге.

А теперь он сидел за превосходным столом и смаковал горячий напиток из хрупкой чашки. Дополнительная причина держаться подальше от городов.

Но все же он торопливо допил кофе. На свете существует еще одна девочка – блондинка, – и ей исполнилось восемнадцать, с ней все законно, и у нее тоже намечается День хлама. Она наверняка никуда не выходила. Для него Донна Адамс всегда дома.

– Здесь полно всего для сенатора, – заявил Ньюкомб.

– Да. Он сейчас в Вашингтоне, – ответила миссис Кокс.

– Но скоро вернется, – пискнула Элис.

– Лучше бы поскорее, – добавила ее мать. – Хорошо, когда он бывает на ранчо. У нас все время толкутся разные люди. Важные персоны. Однажды в особняке ночевал сам президент. В тот раз была суматоха, ранчо кишело людьми из секретной службы. – Она засмеялась, и Элис захихикала.

Гарри непонимающе уставился на них.

– Как будто кто-нибудь в долине мог покуситься на президента Соединенных Штатов, – пояснила женщина.

– Все равно, по мне, ваш сенатор Джеллисон – выдумка, – произнес Ньюкомб. – Я развожу почту по этому маршруту целых восемь месяцев и пока не видел его.

Экономка смерила его взглядом. С виду славный паренек, хотя миссис Адамс утверждает, что ее дочь уделяет ему чересчур много внимания. Волосы у него длинные, вьющиеся, каштановые, такая шевелюра украсила бы любую девушку. И борода у него неплоха. А усы – настоящее произведение искусства. Наверное, Гарри их завивает и чем-то умащивает: на концах они закручивались маленькими колечками.

«Он может отращивать волосы сколько угодно, – подумала миссис Кокс, – но он все равно тощий хлюпик, даже меньше меня». И снова удивилась: что в нем нашла Донна Адамс? Вероятно, причина в машине? У Ньюкомба – спортивный автомобиль, а местные парни – как и их отцы – водят пикапы.

– Возможно, вы скоро повстречаетесь с сенатором, – заметила она. Ее слова (хотя Гарри ничего не подозревал) означали высшее одобрение: миссис Кокс очень бдительно относилась к тому, кто именно допущен к ее боссу.

Элис начала рыться в возвышающейся на столе груде разноцветных конвертов.

– Как же их много! Сколько времени они копились?

– Две недели, – ответил почтальон.

– Ну, спасибо вам, Гарри, – вымолвила миссис Кокс.

– И от меня спасибо, – сказала девочка. – Если б вы их не доставили прямо на дом, тащить всю кипу пришлось бы мне.

Ньюкомб вернулся к автомобилю и спустя полминуты уже катил вниз по длинной улице. Притормозил, чтобы полюбоваться Высокой Сьеррой. И поехал к соседнему ранчо, за добрых полмили отсюда. Джеллисон владел обширным поместьем, хотя немалая часть его угодий представляла собой пустоши, усеянные норками сусликов. Хорошая почва, но воды для ирригации не хватало.

Возле следующих ворот Джордж Кристофер делал что-то непонятное в апельсиновой роще. «Собирается окуривать деревья», – решил Гарри.

Ньюкомб открыл ворота, и хозяин тяжелой походкой направился ему навстречу. Мужчина оказался здоровенным – ростом с Гарри, зато раза в три объемнее, с бычьей шеей. И абсолютно лыс (череп загорел на солнце), хотя ему вряд ли было сильно за тридцать. На нем были клетчатая фланелевая рубаха, темные брюки и заляпанные грязью ботинки.

Гарри поставил сумку на землю. Кристофер насупился:

– Снова День хлама?

Он оглядел длинные волосы и экстравагантно подстриженную бородку почтальона и нахмурился еще пуще.

Гарри в ответ оскалился.

– Ага. Через каждые две недели, как часы. Я занесу это в дом.

– Вы не обязаны так поступать.

– Мне нравится.

Здесь не было миссис Кристофер, зато у Джорджа имелась сестренка, наверное, однолетка Элис Кокс, и она любила поболтать с Гарри. Очень умная девчушка, с которой приятно беседовать. Всегда в курсе последних новостей долины.

– Отлично. Не забудьте о собаке.

– Не беспокойтесь. – Ньюкомб не боялся собак.

– Вы когда-нибудь думали, сколько дала бы за вашу голову рекламная индустрия? – спросил Кристофер.

– У меня к ним есть встречный вопрос, – парировал Гарри. – Почему правительство снижает рекламщикам налоги, и у них появляется все больше возможностей попусту тратить наше время? Что скажете? Ваши-то налоги растут?

Кристофер перестал морщить лоб. Он уже улыбался:

– Задайте им эти вопросы. Тут стоит сражаться только за безнадежные дела. А дело налогоплательщика, считай, теперь почти безнадежное. Я закрою за вами ворота.

Конец дня. Работа закончена. Ньюкомб зашел в сортировочную в глубине здания почты. К спинке стула оказалась приколота записка.

«Волчище желает тебя видеть. Джина!!!»

Сама Джина стояла у стола, где разбирали письма, – высокая, черноволосая, прямая, с широкой костью. Единственная брюнетка – насколько известно Гарри – на всю долину. Он подмигнул ей и постучался к управляющему.

Когда он вошел, мистер Вулф холодно уставился на него.

– Поздравляю с Днем хлама, – наконец процедил мужчина.

Бемц! Но Ньюкомб ухмыльнулся:

– Спасибо. И вас с праздником, сэр.

– Не смешно. Зачем вы это делаете? Для чего вы отбираете коммерческие рассылки и храните, чтобы разом развезти их в один день… раз в две недели?

Гарри пожал плечами. Он мог бы объяснить: сортировка «почтового хлама» отнимала столько времени, что не оставалось никакой возможности поболтать с клиентами, поэтому он и начал сваливать бумаги в одну кучу. Все началось именно так, и адресаты не встретили идею Гарри в штыки.

– Людям это по душе, – обороняясь, сказал Ньюкомб. – Они могут прочесть сразу все. Или просто отправить в камин.

– Тем самым вы препятствуете работе государственной почты, – произнес Вулф.

– Если кто-либо возражает, я вычеркну его из списка празднующих День хлама, – ответил Гарри. – Не люблю огорчать клиентов.

– Миссис Адамс, – начал Вулф.

– А!..

Жаль. Не будет Дня хлама – и у Гарри не будет предлога навещать Адамсов и беседовать с Донной.

– Вам придется доставлять коммерческую почту так, как предписывают правила, – гнул свое начальник. – По мере ее поступления. Не надо накапливать ее. День хлама отменяется.

– Хорошо, сэр. Какие еще изволите дать указания?

– Сбрейте бороду. Постригитесь короче.

Ньюкомб замотал головой. Он знал эту часть правил.

Вулф вздохнул:

– Послушайте. Гарри, вы не понимаете, что значит быть почтальоном.

Кабинет у Эйлин Сьюзан Хэнкок был маленький и тесный, зато ее собственный. И она не один год работала, чтобы заполучить его. Раньше у нее был только стол. Кабинет доказывал, что она не просто секретарша.

Она нажимала кнопки калькулятора, хмурилась, потом от внезапно мелькнувшей мысли заливисто рассмеялась. А мгновением позже поняла, что в дверях маячит Джо Корриган.

Он шагнул в кабинет. Верхняя пуговица на брюках его опять не застегнута. Жена не разрешала ему покупать брюки другого размера, не теряя надежды, что супруг еще похудеет. Корриган сунул большие пальцы за пояс и насмешливо уставился на Эйлин.

Смех оборвался. Она снова принялась считать на калькуляторе и теперь даже не улыбалась.

– Ладно, – проворчал он. – В чем соль шутки?

Эйлин взглянула на него круглыми глазами:

– Что? Нет уж! Такое я вам не могу рассказать.

– Думаете, если свести меня с ума, власть над компанией перейдет к вам? Не выйдет. Я принял меры.

Джо нравилось, когда она такая. Эйлин относилась к породе людей «все или ничего». Либо она была серьезна и полностью погружена в работу, либо веселилась от души.

– Ладно, – заявил он. – Меняю секрет на секрет. Я нанял оформителей. Дело в том, что Робин Джестон подписал контракт.

– Вот и отлично.

– Ага. Значит, нам понадобится помощь. В общем, в качестве первого шага вы назначаетесь помощником генерального директора, если хотите.

– Очень хочу. Спасибо. – Беглая улыбка осветила ее лицо (как фотовспышка: пых! – и нету, не успеешь заметить).

Она снова склонилась над калькулятором.

– Я знал, что вы согласитесь. Потому и пригласил оформителей. Оборудовать для вас новый кабинет по соседству с моим. Я им сказал, что, когда закончат подготовительные работы, пусть проконсультируются с вами. – Корриган грузно уселся на край стола. – Хотел сделать вам сюрприз. А у вас какой секрет?

– Я забыла, – произнесла Эйлин. – И мне действительно нужно закончить сметы, чтобы вы могли захватить их к Бейкерсфилду.

– Ясно, – кивнул он и, разбитый наголову, отправился к себе.

«Если б он знал», – подумала Хэнкок. Она едва не захихикала, но сдержалась. Она не пыталась дразнить Корригана.

«Что ж, я сделала это. А Робин милый. Не лучший в мире любовник, но ведь он на данное звание и не претендует».

А как он просил ее об очередном свидании! «Любовникам нужна практика, – говорил он. – Второй раз всегда лучше, чем в первый».

Вопрос остался открытым. Возможно, она переспит с ним еще разок, но скорее всего нет. Он без обиняков признался ей, что женат: до тех пор она это только подозревала.

Никогда не было и намека на то, что личная жизнь и деловые отношения связаны. Но он подписал крупный контракт с компанией «Сантехническое оборудование Корригана» – и теперь Эйлин чувствовала себя странно. Интересно, отнеслась бы она с таким безразличием к семейному положению Робина, если бы сделка не подвисла. И вот теперь он подписал.

А она сидела здесь, возилась с калькулятором и с бумагами… и внезапно спросила себя: какое отношение имеет ее работа к водоснабжению и канализации?

«Я не произвожу трубы. Я их не свариваю. Я не расширяю сеть и не указываю, где следует размещать люки. Я только перекладываю бумажки».

Правда, она выполняла важную задачу, если мерить ее занятость с хаосом, какой Эйлин могла породить, если бы хоть раз ошиблась, случайно или злонамеренно. Малейшая описка, и тысячи тонн материалов и оборудования отправятся на край света. Но к творчеству, к производству цивилизованных скреп ее деятельность имела не больше отношения, чем взыскание налогов или труд кочегара на дизельном поезде.

Босс, похоже, целый день будет ломать голову, от чего она внезапно расхохоталась, но невозможно ведь объяснить ему подноготную. Просто смешинка в рот попала – неожиданно, непреодолимо: то, чем она занималась позапрошлой ночью с Робином Джестоном, было напрямую связано – непосредственно связано! – с трубами и затычками.

Об угоне автомобиля узнают не так скоро. Несколько часов точно есть – вот в чем Алим Нассор не сомневался. Он даже был готов просидеть в тачке еще десять минут.

Раньше Алим был великим человеком. Когда он снова взойдет на пьедестал, ему придется кое-что скрывать.

Итак, в самом начале его звали Джордж Вашингтон Карвер Дэвис. Мать очень гордилась этим именем. Она рассказывала, что семья получила свою фамилию в честь Джефферсона Дэвиса, президента Конфедерации. Он оказался крутым белым чуваком, хотя имечко у него было паршивое, но в нем чувствовалась сила.

С тех пор Алим сменил множество уличных кличек. Мать их не одобряла. Когда она наконец вышвырнула сына из дома, он взял себе настоящее имя.

На арабском и суахили «Алим Нассор» означает «мудрый завоеватель». Немногие это знают – ну и что? Каждая буква пропитана силой. «Алим Нассор» звучит мощно, не то что Джордж Вашингтон Карвер!

И о нем писали в газетах. Он запросто заходил в городскую мэрию – посмотреть, что у них творится. То было его право – после того как он разогнал бунтующих, размахивая выкидухой. А еще у него были спрятаны бритвы в ботинках, а вокруг талии всегда обмотана цепь. Крутой чувак, деньжищи бы грести лопатой. Государственные бабки. Белые не скупились, лишь бы в черном гетто царила тишь да гладь. Это была хорошая игра, и очень жаль, что она закончилась.

Он тихо выругался. Мэр Бентли Аллен. Очередной чернокожий мэр Лос-Анджелеса, и этот чертов дядя Том разом перекрыл все каналы. Обновил состав городского совета. А глупый черный конгрессмен сукин сын – ему, значит, мало, решил впихнуть своих родственничков в платежную ведомость города. Вот о чем сразу пронюхали репортеры телевидения! В наши дни у черного, занявшегося политикой, должна быть снежно-белая репутация.

Ладно, та игра закончилась, и Алим начал новую. Одиннадцать дел прошли гладко. И принесли… что? Добыча составила четверть миллиона долларов за четыре года. Меньше ста штук осталось после барыг. Значит, каждый из четырех заработал за четыре года двадцатку! Такую сумму даже нельзя назвать заработком! Конечно, часть денег ушла на юристов, но пять тысяч в год?

Это дело будет тринадцатым. Ждать недолго. В магазине успешно торгуют. Алим набрался терпения – он всегда точно чувствовал время. Двери распахнулись, и наружу вышли двое. Покупатели. А так улица пустовала.

Ему не нравилось то, чем он вынужден заниматься. Незачем проливать кровь. Он вбил это в головы своим сподвижникам. Белых мочить честно, но черных братьев не тронь. Что они о нем думают? Но он загнан в угол, и надо действовать быстро.

Местечко было неплохое, он приберег его на крайний случай, и вот припекло, чтоб его! А адвокат, надо думать, его вытащит, но и адвокаты и поручители хотят кушать, причем сейчас, а не когда-нибудь потом. Идиотизм: грабить магазин, чтобы иметь возможность заплатить адвокату за то, чтоб он отмазал его от ограбления. Ничего, когда-нибудь положение изменится. Он, Алим Нассор, все исправит.

Пора. Почти. Пять минут назад один из его братьев нарочно отдался в лапы копов, нарушив правила уличного движения в четырнадцати кварталах отсюда: минус одна патрульная машина. Двадцать минут назад другой братишка устроил семейные разборки, и сестра позвонила в полицию. Туда отправили очередной патруль. Тачек у легавых осталось всего две. Районы, где живут черные, патрулируют не так, как улицы, где обитают белые воротилы. У бедолаг не те страховки. Или они просто не знают, как облизывать муниципалитет.

Иногда он использовал четыре отвлекающих маневра одновременно. Лучший вариант – устроить уличную пробку. Нужно дать ребятне мелочишку, и они затеют игры посреди улицы. Нассор оказался прирожденным лидером. И винтили его только в юности – если не считать того случая, когда из прачечной самообслуживания вдруг выперся коп… И ведь он был не на дежурстве! Кто бы мог подумать, что брат – легавый? По сей день непонятно, почему он, Алим, не выстрелил. Он заскочил в переулок и бросил пистолет, маску и сумку: пусть похлопочут адвокаты. Кроме того, доказательством его вины могли стать лишь показания той белой ограбленной морды, но имелись способы отговорить его от дачи показаний.

Пора. Алим вылез из машины. Маска смахивала на лицо, с десяти футов никто бы вообще не понял ничего. Пушку он спрятал под ветровкой. А когда дело будет сделано, куртка и маска исчезнут. Мысли сосредоточились на одном, в данный момент для Нассора не существовало ни прошлого, ни будущего. Дорогу он перешел на перекрестке. Все по закону, ничего привлекающего внимание. Магазин – пуст.

Все было отлично, как по маслу. Он забрал баксы и направлялся к выходу, и вдруг в магазин вошел, это надо же… опять брат.

Его Алим, кстати, знал не один год. Но что ублюдку здесь, спрашивается, понадобилось? Тут за Уоттсом, не должно было быть никого из Бойл-Хайтс! А, черт… Брат тоже увидел его. Может, по походке или еще как-нибудь, но засек.

На то, чтобы взвесить все плюсы и минусы, ушла секунда. Алим развернулся, прицелился и выстрелил. Сделал контрольный. Парень упал. Глаза пожилого владельца магазина округлились от ужаса, и Нассор выстрелил еще три раза. Ограбление никого бы не взволновало. Но убийство? Копы будут землю носом рыть. Лучше не оставлять свидетелей. Но жаль.

Он выскочил на улицу, но не побежал к угнанной машине, стоявшей на противоположной стороне.

Он торопливо оставил позади половину квартала, свернул в переулок и вскоре оказался на параллельной улочке. Руки тряслись – отзвук единственной в своем роде, сохранившейся с древнейших времен дрожи. Человек создан для того, чтоб использовать дубину, а ствол – всем дубинам дубина. Прицелься, сожми кулак, и если враг достаточно близко, чтобы разглядеть его морду, – бей! Ударь или выстрели. Уложи с одного захода. Сила! Власть!

Он знал подсевших на это ощущение.

Его брат (сын его матери, не просто братишка по крови) ждал его в нормальной, не паленой тачке. Они тронулись с места на нужной скорости, но не резко, чтобы их не тормознули.

– Грохнул двоих, – сказал Алим.

Гарольд поморщился, но голос его звучал ровно:

– Плохо. Кто они?

– Никто. Так, мелочь.