Читать книгу Бог нам не поможет. В эпицентре урагана - Джейн Гук - Страница 9

Манхеттен. Нью-Йорк. США

Сибил дочка профессора Сивирена была необычайно красивой девушкой. Таким мастерством не владел ни один художник мира, с каким расписала внешность Сибил сама природа. Здесь она не поскупилась. Огромными зелеными глазами, обрамленными пышными ресницами, тонким аккуратным носиком и восхитительно красивой линией губ можно было любоваться часами. Длинные волосы волнами спадали до самой талии, словно это были и не волосы вовсе, а нити золотого шелка. Только свое шелковое великолепие Сибил периодически нещадно прятала в конский хвост, а на голове постоянно носила кепку. Девушка не принадлежала к разряду худышек, а имела достаточно округлые формы. Пышные бедра в сочетании с тончайшей талией и стройными ножками сводили с ума каждого мужчину. Это была настоящая дочь Вальфрейи, в крепком теле которой заключались красота Афродиты, изящность нимфы и воинственная сила Афины. В огромном сердце викингши легко уживались неподдельная доброта и стойкий боевой дух валькирии, привитый ей таким восточным видом единоборств, как айкидо, которым девушка владела мастерски. Но об этом никто никогда не знал, ведь применять свои силы ей еще не доводилось.

Сибил была общительная, жизнерадостная и очень любила похохотать, пошутить и повеселиться, но в виду своего положения предпочитала все же вести спокойный образ жизни, производя впечатление скучной зазнайки, но это касалось только ее сокурсников и преподавателей. С незнакомцами она не контактировала, но если случалось, то при первом знакомстве с этой девушкой, могло показаться, что эта особа – обалденная шипучка со вкусом клубники. При дальнейшем общении такое мимолетное впечатление улетучивалось, но появлялось другое, нечто более изысканное. Она была подобна тонизирующему коктейлю, доставляющему при первом глотке удовольствие любому гурману и неожиданно взрывающему его рецепторы своим ярким фруктовым вкусом. С последующими глотками непременно следовал нокдаун, благодаря глубине и многообразию оттенков, которые оставляли после себя долгоиграющее послевкусие и неуемное желание повторной порции.

Девушка была умна и имела потрясающие аналитические способности. Единственной странностью, что окружающим сразу бросалось в глаза – ее манеры поведения, как и мировоззрения больше соответствовали умудренной женщине, нежели молодой. И хотя, она обожала веселиться, в компании сверстников девушка откровенно скучала. Это и понятно, ведь как могло быть взрослой женщине интересно среди детей.

И никто даже и не догадывался, что в действительности возраст этой молодой особы приближался к отметке 41. Да! Биологически Сибил не старела. Ее отец не только знал об этом. Именно с его подачи это и началось, когда он собственноручно остановил процесс старения в ее генах, что с самого рождения девочки хранилось в глубокой тайне. И Сибил намеревалась продолжить эту традицию. В противном случае, она бы стала популярным экспонатом или игрушкой в руках ученых мужей.

Сознавая, что друзей у нее, возможно, никогда не будет, в виду ее постоянной молодости и зрелости одновременно, она все же не принимала это за драму. Девушка вообще относилась к жизни несерьезно. То, что она не старела, Сибил даже радовало, ведь это давало огромное преимущество во времени. За многие годы она убедила себя в том, что этот звездный дар или проклятие дан ей для того, чтобы она успела закончить свою миссию. Поэтому внутреннее время не особо ее волновало, хотя она в полной мере осознавала ему цену и тратила его только с пользой и выгодой, обменивая на информацию.

Сибил была страстной открывательницей всего нового и неизведанного, а потому все свое время посвящала изучению и чтению. Книги были ее друзьями и учителями. Она не отдавала предпочтения определенному жанру или писателю, а старалась читать все, что ей попадалось на глаза на волновавшие ее темы. Но в одном она все же была ярой фанаткой: Сибил обожала мифы, легенды и сказки народов мира. Она, словно черная дыра, поглощала любую информацию, касающуюся данной тематики. Это не только было ей интересно. Она с полной серьезностью относилась к такому роду информации и с детских лет полагала, что именно в сказаниях и народных преданиях содержались спрятанные реалии бытия, не искаженные ложными историческими данными. И, взрослея, девушка только больше убеждалась в своей правоте. Другие бы назвали такое увлечение сумасшествием или глупостью, и Сибил, хорошо это понимая, особенно не распространялась о своих существующих взглядах на реальность.

Сказки и мифы были ее главными путевыми нитями в расследовании, которое она продолжала весьма длительное время. За 20 лет поисков ответов на свои вопросы, Сибил продвинулась достаточно далеко. Картина, которую она получила в результате своей расследовательской миссии, возложенной на себя собой и отцом, получилась масштабной и исчерпывающей. И если бы не убийство папы, которое ее сильно пошатнуло, она бы так и шлепала дальше, бесстрашно всматриваясь в новые горизонты. Но теперь Сибил действительно не была уверена в правильности своих действий. Отец поплатился своей жизнью, пытаясь остановить безумие, творящееся в мире и открывшееся ему, и теперь, возможно, опасность грозила и ей, ведь следуя по кровавым следам, оставленных отцом, она вышла на туже самую тропу.

И сейчас в этот дождливый поздний час, завернувшись в теплый плед в мягком кресле у высокого окна с видом на ночной город, мисс Сивирен мысленно составляла план дальнейших действий. Эту неделю она просто должна была отсидеться здесь, в безопасном месте, где ни одна душа не смогла бы ее найти. Ее убежище находилось в самом сердце Манхеттена, а отец всегда говорил: «Если хочешь что-то спрятать, положи на самое видное место». А уж куда виднее, чем в сердце Нью-Йорка…

Это были скромные апартаменты, купленные на деньги ее отца и зарегистрированные на немецкого гражданина, друга профессора Алфи Бома. О том, что у Сибил была квартира, знали только трое: она, отец и его друг. Отец считал, что приобретение недвижимости, таким образом, сохранит тайну о ее обитателях и в итоге позволит укрыться дочери от опасности.

Сибил вспоминала отца каждую минуту. Если бы она только могла предотвратить его гибель! Ведь она навещала его в ту злополучную ночь и с убийцей могла встретиться лицом к лицу. Но, что Сибил смогла бы сделать, окажись она перед убийцей? У нее не было ответа на этот вопрос. Вместо него в ее сердце покоилось сожаление, что это трагическое событие она не предугадала.

Ей ужасно хотелось попрощаться с папой, но она понимала, что ее появление на похоронах обнаружит и привлечет внимание к ее персоне, чего никак допускать было нельзя. Но затем девушку осенило. Что, если она переоденется и использует грим, постоит в сторонке и исчезнет?! Хотя бы таким образом ей удастся проводить отца в последний путь, ведь он был единственным родным для нее человеком.

Теперь, когда она осталась совсем одна, Сибил чувствовала себя обнаженной. Ее защитная рубашка, будто бы была неожиданно сорвана и предана огню, а перед ее взором разверзлась пропасть ужасов и неизведанных ею страхов. А ведь с папой эти чувства ей были незнакомы. И, хотя, профессор на протяжении 10 лет страдал слабоумием, он продолжал заботиться о дочери: готовил ей ужин, покупал ей подарки, справлялся о здоровье малышки. Сибил в свою очередь делала все возможное, чтобы его вылечить. Возила по клиникам в надежде, что память к нему вернется в прежнем объеме, но шли годы, он старел, и никто не мог помочь. Правда, частенько у него происходили вспышки озарения и утраченная память к нему частично возвращалась. Когда он смотрел в родные ему глаза дочери и слышал любимый голос, говорящий на родном русском, происходило чудо, будто бы Сибил посредством языка активировала его мозговую деятельность. В эти минуты казалось, что отец выздоравливал, а его разговоры были полностью адекватными, хотя, и очень недолгими. Но даже этого Сибил было достаточно. Для нее такие просветления были свежим глотком и лучиком надежды, что однажды память вернется к отцу, и все станет, как раньше.

Но на календаре перелистывались страницы и с каждым новым годом надежда гасла, как свеча на ветру. Профессор все больше времени оставался в своем мире, блуждая по иллюзорным туннелям разума в поисках выхода наружу, а дочь все меньше лелеяла мечту о его возвращении в реальный мир.

Незадолго до убийства отца, Сибил, как обычно его навещала. Тогда она была сильно расстроена его полной фрустрацией. Отец сидел в своем любимом кресле, слушал музыку и бубнил себе под нос какие-то сложные математические вычисления. Вдруг неожиданно для Сибил, он словно очнулся ото сна и с абсолютно вменяемым видом тревожно обратился к дочери:

– Сибил, запомни имя! Ты должна отыскать человека с этим именем. Сибил, слышишь, Сибил!

Дочь кивала головой и смотрела в глаза отца с готовностью выполнить все, о чем бы он не попросил. Профессор выговаривал с долгими паузами, концентрируясь на своих мыслях, что давалось ему с большим трудом:

– Он поможет тебе, Сибил.

– Папа, кто он? – спрашивала она отца, нежно держа его за руку.

Профессор зажмурился, нахмурив лоб, затем распахнул глаза, округлил их, словно чего-то испугавшись, и произнес: – Гора, гора света. Гора света! – повторял отец вновь и вновь, а потом замолчал и снова впал в свой привычный транс.

Сибил, успокаивая, гладила папу по руке. Ей было горько смотреть на отца в таком состоянии, в котором он напоминал ей живую куклу. Дочь продолжала искать своего родного человека в его отсутствующем взгляде, но он, казалось, больше ее не видел. Глаза профессора превратились в две голубые стекляшки, такие же пустые, как оконные стекла заброшенного дома. Сибил стало нестерпимо больно.

– Папа, ты где-то далеко во тьме, и ты не можешь выбраться, но я знаю, ты слышишь мой голос, -произнесла она по-русски. – Я всегда с тобой, слышишь? Твоя Сибил всегда будет рядом, где бы ты ни был. Папа…

Его взгляд был все еще обращен в никуда, но из небесно- голубых стекляшек потекли слезы. Сибил, сглотнув комок горечи, подступивший к горлу, со злостью и болью смахнула слезу со своей щеки. Она не хотела плакать, но слезы не спрашивали ее и продолжали литься.

Когда она опомнилась, то обнаружила себя рыдающей на коленях отца, а его рука бережно лежала на ее голове. Он успокаивал дочку, поглаживая ее мягкие каштановые волосы.

– Ты здесь, папа?! – обрадовалась Сибил. – Ты со мной!

Словно благодать сошла на Сибил в тот момент. На душе внезапно стало легко и светло, будто ангел коснулся своим крылом и благословил ее. Сибил переполняла нежность к отцу. Она поднялась с колен, очень нежно поцеловала его руки и улыбнулась своей волшебной сияющей улыбкой. В этот момент отец смотрел на нее совсем не пустым взглядом. Глаза излучали то самое чувство, которое испытывает каждый родитель, впервые увидевший свое дитя после долгой разлуки. И сейчас этот взор был таким же, как и много лет назад, когда Сивирен смотрел в глаза своей малышки.

Профессор всегда боготворил Сибил. Она была его космосом, его вселенной. Иногда он утверждал, что Сибил была дитем звезды, которое было зачато и рождено на земле.

И девочка впитывала каждое сказанное папой слово, которое благодарно отзывалось в ее сердце и воплотилось во многих талантах. Будучи еще маленькой, Сибил имела потрясающие навыки к быстрому усвоению информации. Уже в три года профессор заметил, что она проявляла удивительные способности в математике, а также демонстрировала лингвистические дарования.

Вместе они ставили интереснейшие химические опыты и проводили увлекательные эксперименты по физике. Но больше всего Сибил интересовалась генетическим аспектом работы отца, изучая азы биологии, что не могло не льстить ученому. И, хотя Сивирен гордился высокой содержательностью своей дочери, в тоже время он сильно боялся, что, проникнувшись этой наукой, она захочет пойти по его стопам. Судьбу генетика он ей не желал, а потому старался отвлекать дочку от этой области и нагружал ее книгами на разные тематики, частенько подсовывая ей для развлечения простые сказки.

Однажды, прочитав «Лягушку-царевну», девочка настолько была потрясена разыгравшимися в книге событиями, что в течении нескольких недель была одержима поиском Кощеева логова и искренне полагала, что все лягушки и ящерицы могут говорить на человеческом языке.

К 7 годам Сибил помнила наизусть все русские, европейские сказки, а также предания и легенды народов мира. Она знала почти все старославянские, кельтские, древнегреческие, египетские и шумерские мифы. Сибил учила поэзию и читала наизусть поэмы и баллады. Ее память хранила тысячи легенд и исторических событий, которые трансформировались в образы, переплетались друг с другом и складывались, словно пазлы в одну большую картинку.

Иногда по возвращении с работы, профессор заставал дочку над изучением знаменитых маршрутов полярных экспедиций по географическим картам, а иногда ему в руки попадались многочисленные записи и инструкции по выживанию в различных климатических условиях, записанных детским почерком, что не могло не вызвать улыбку на лице отца.

Сибил не ходила гулять с детьми, как все ее сверстники. Она не навещала друзей, потому что их у нее не было. Девочка жила, словно в другом измерении. И, конечно, это не могло не отразиться на ее психике. Сибил часто могла сидеть в одиночестве, записывая свои мысли и грустить, глядя в окно на чердаке. В такие минуты профессор, не взирая на свою исключительную занятость, бросал всю работу и проводил время с дочкой, объясняя природу ее тревоги и волнений. Надо сказать, что ему удавалось мастерски выводить дочь из мрачной обители подростковой депрессии, после чего они вместе дискутировали на разные темы, к примеру, Сибил обожала говорить о космосе, планетах, темной материи. А перед сном папа садился к ней на краешек кровати, открывал книгу, одевал очки и начинал читать сказки, каждый раз начиная с одной и той же фразы: «В одном царстве государстве жили-были…». Его голос всегда успокаивал девочку и настраивал на добрый сон.

Сказки Сибил воспринимала по-особому. Это было единственное пространство, где все действия имели для нее законченные действия: добро всегда побеждало зло. Они учили девочку образности, который соединял в себе множество духовных уровней. И поэтому отец говорил с дочкой только на русском языке, прививая ей любовь к языку с детства.

– Папа, а правда, что русский язык нынче не такой богатый, каким он был дан людям? – спрашивала маленькая Сибил.

– Да, малышка, – отвечал, вздыхая отец. – В прошлом он был намного сильнее и могучее. Язык дает своему народу великую волшебную силу, которая заключена в образности. Без нее он становится «без образным», понимаешь, солнышко. То есть без образа. Кроме того, в нем, как и в сказаниях сокрыт генетический код глубинной памяти народа. Тому, кто осилит код, откроется настоящая истина.

– Какой код, папа? – интересовалась любознательная Сибил.

– Генетический, милая, а теперь спать! – улыбаясь отвечал отец.

И, засыпая, воображение Сибил рисовало картины разных народов севера, индейских и африканских племен, живущих далеко в жарких джунглях, которых угнетали и порабощали, заставляя говорить на совершенно чуждом им языке нового света и поклоняться совершенно иным богам. А папа сидел рядом, охраняя сон малышки и поглаживая ее маленькие ручки…

При воспоминаниях о прошлом у Сибил снова покатились слезы. Застилая глаза, крупные капли стекали по щекам. Ей было трудно понять, шел ли все еще ливень или это ее слезы искажали видимость через оконное стекло. Образ отца так и стоял перед ее взором и, оттого ей делалось еще больнее на душе. В глазах отца, которые сознание Сибил проецировало на стекле, дочь видела дождливую улицу Нью-Йорка, холодный блеск огней небоскребов и черное небо над серым мегаполисом.

Человеческая память очень короткая. Все быстро забывается. Сейчас ей стало по-настоящему страшно, что воспоминания об отце совсем скоро станут не такими яркими, как сейчас. И, хотя, они приносили ей нестерпимую боль, Сибил хотелось сохранить каждую крупицу, что связывала ее с папой. Это все, что ей оставалось.

Боль и злость грызли ее изнутри, заставляя гореть желанием отыскать убийцу. Сибил была уверена, что полиция, имея в своем арсенале даже самые передовые розыскные методы, не сможет выйти на такого рода преступника, а значит, ей придется действовать своими силами. И без слов было ясно, на что преступник был способен, а потому, отважившейся на самостоятельные поиски убийцы Сибил необходимо было все очень тщательно продумать и спланировать, иначе в случае провала, ей грозила таже печальная участь, что настигла ее отца. Но это не останавливало ее ни на секунду.

Вот если бы только она могла проникнуть в дом отца! Сибил помнила, что в его лаборатории хранилась масса полезных инструментов и приборов, которые помогли бы ей в ее обстоятельствах. В профессорском доме под полом она сама лично спрятала самозарядный пистолет five-seven – боевое оружие отца. Имея дульную скорость почти в 700 метров в секунду, FN специализировался на поражении бронежилетников и для военных являлся оружием последнего шанса. Именно таковым он для отца и явился бы, если бы тот смог защищаться, держа ствол не в укрытии, а под руками.

Управляться с огнестрельным оружием отец научил Сибил еще в детстве, но носить его с собой не позволял. И дочь, глубоко уважая отцовский запрет, никогда не смела его ослушаться. Сейчас она впервые жалела, что не сделала по-своему. Возможно, в тот роковой вечер, ее непослушание спасло бы ему жизнь. Но теперь появляться в том районе было слишком опасно. Убийца мог легко выследить ее, а значит ей придется обходиться своими силами и использовать те знания, что имелись в данный момент в ее распоряжении.

Она вздохнула. Слезы закончились, оставив ей распухшие красные глаза. Сибил подошла к окну. Упрямый ливень не прекращался и, казалось, только набирал обороты. Ее машина, которую она попросила припарковать в квартале от места теперешнего нахождения, появилась точно в оговоренное время и виднелась из окна. Это немного обрадовало девушку, потому как автомобиль ей был необходим, ведь очень скоро она собиралась им воспользоваться…

Детектив Росс, припарковавшись рядом с автомобилем девушки, наблюдал как незнакомец в желтом плаще оставил ее форд стоять на парковке и двинулся дальше по тротуару. Росс последовал за ним. Нагнав сзади «желтый плащ», детектив толкнул преследуемого в проем между домами и крепко прижал его к стене. Одного выражения лица Росса хватило тому, чтобы понять серьезность намерений нападавшего. Человек испугался и, словно маленький ребенок, выложил все, что знал.

А знал он, как выяснилось, немного: ни имени, ни адреса. По его свидетельствам вчера поздно вечером некая девушка в черном плаще заплатила ему, чтобы тот перегнал машину с одного адреса на другой. Парень выполнил работу и получил вторую половину суммы, зачисленную ему на сотовый номер. Ключи он оставил в машине под ковриком. Росс потребовал показать ему номер отправителя, но к сожалению, никакой информации не удалось определить. Отпустив парня в плаще на все четыре, недовольный детектив вернулся обратно в машину.

Россу порядком надоели эти прятки под дождем и незаметно для себя он позволил негодованию охватить его дух. Но, взяв себя в руки, детектив быстро нашел и положительную сторону этого события, что принесло ему немного облегчения, ведь, слава богу, Сибил была в добром здравии, чего, собственно, он и хотел. Прикрепив к днищу автомобиля девушки жучок слежения, Росс решил подождать хозяйку форда еще немного, только в домашней атмосфере. В любом случае, детектив был уверен, что благодаря гаджетам так или иначе эта долгожданная встреча произойдет, стоит ей только приблизиться к своей машине. Но даже если она проигнорирует свой транспорт, у детектива оставался еще один вариант, где Аарону Россу могло бы сулить свидание с этой девушкой. Завтрашний день ну просто обязан был заставить Сибил Сивирен покинуть свое укрытие и появиться на похоронах профессора, а уж там детектив ее не упустит…

Похороны профессора Сивирена были немноголюдными. На могиле присутствовали соседи ученого и еще двое неизвестных в строгих костюмах и пальто. Детектив Росс пристально следил за ними, а те, в свою очередь следили за детективом.

После речи священника, Росс подошел к загадочным незнакомцам и представился. На вопрос о том, знали ли они профессора, Росс получил странное молчание в ответ. Очки они не сняли, а их руки в перчатках даже не дрогнули. Стояли эти люди без какой-либо реакции на внешние раздражители, как часовые солдаты с вытянутыми и прижатыми к телу руками. Они почти не шевелились и продолжали молчать.

– Эй, я задал вопрос! – непонимающе посмотрел на них Росс, ожидая хоть какой-то реакции.

Но в ответ снова была тишина.

– Как символично, – произнес детектив, – на кладбище легко хранить тишину мертвым. А если вы, ребята, живые, то вам все же придется со мной поговорить.

Но эти двое даже и не шелохнулись. Росс почувствовал, как начинает раздражаться. Он подошел к одному из них вплотную, пытаясь заглянуть за очки. Но тот и не дернулся, словно и вправду был неживой.

– Слушайте, – разъяснял Росс, – господа, я ведь могу вас и задержать. Как вам нравится такая…

И тут Росса свалила с ног жуткая головная боль, какой он еще не испытывал прежде. Он упал и стал извиваться, как уж на раскаленной сковороде. Его голова показалась ему орехом, которую нещадно пытались расколоть зубилом. Его затошнило, открылась рвота. К Россу кинулись священник и дежурные полицейские, вызвавшие по рации неотложку. Мучаясь от боли, Росс все еще пытался удерживать внимание на этих двоих, но все, что он мог видеть – лишь отполированные черные ботинки, все еще стоящие на том же самом месте.

Скорая, оправдав свое название, приехала быстро, но к тому моменту детективу неожиданно стало легче. Боль отпустила, также резко, как и накатила. Хотя голова все еще кружилась и его немного подташнивало, Росс вскочил на ноги, вырываясь из рук врачей и хотел было побежать за этими двумя неизвестными, но озираясь по сторонам, он не смог поверить глазам: их след простыл. Росс был обескуражен и обессилен, и поэтому сдался на милость медработникам, которые уложили его на носилки и ввели тонизирующие инъекции.

Вдалеке за деревьями с западной стороны кладбища стояла стройная фигурка в плаще и цветами в руках. Мужские усы и приклеенная щетина не особо шли Сибил к лицу, но так требовал ее план. Девушка наблюдала за происходящим в ужасе. Она постаралась хорошо запомнить портрет человека, который ведет расследование убийства ее отца, хотя, и находилась на приличном расстоянии от эпицентра событий. Но даже и так было очевидно, что детектив пострадал по вине тех самых незнакомцев, воздействовавших на жертву телекинетическим способностями. И если эти куклы могли сотворить с полицейским средь бела дня такое, то одному черту было известно, на что они еще были способны.

Все это убедило Сибил в серьезной опасности того пути, по которому она осмелилась шагать. Но отступать было некуда, хотя скорее всего она просто не хотела сдаваться. Сибил была уверена, что убийца намеревался ее найти, а она не оставляла надежды в свою очередь отыскать его. И наблюдая за всем этим престранным действом на кладбище, она нашла подтверждение своим размышлениям: в смерти отца был ответственен не один человек, а целая группа лиц, что еще больше подогрело ярость Сибил.

С этого момента девушка решила для себя, что все, что она сделает, будет в память об отце и во имя его – Владимира Сивирена – великого ученого, уникальный труд которого правительство использовало в своих целях, а затем выбросило на помойку, как ненужный хлам, отжав все, что тот мог дать. И хотя у нее не было тому доказательств, в своей правоте она даже не сомневалась.