Читать книгу Свет, который мы потеряли - Джилл Сантополо - Страница 11

Ты, конечно, бросил работу и пошел на курсы фотографии. Мы продолжали встречаться, и чем больше времени проводили вместе, находя друг в друге утешение, обретая надежду, черпая энергию в объятиях, тем крепче становилась наша, так сказать, физическая связь. Мы раздевались даже в туалетах ресторанов – не было сил ждать, когда доберемся до дому. А на улицах порой, когда наши губы впивались друг в друга и выпирающие кирпичи вонзались нам в спину, мы готовы были раздавить друг друга о стены домов. Мы устраивали пикники в парке, набрав с собой бутылок из-под яблочного сока, наполненных белым вином, и валялись на земле, вдыхая аромат влажной земли, свежескошенной травы и запах друг друга.

– Расскажи про своего отца, – попросила я однажды, через несколько месяцев после того, как у нас началось все заново и мы словно скользили по краю тектонического разлома, шагнув с открытыми глазами на край обрыва и рискуя свернуть себе шею.

– Да рассказывать особо нечего, – отозвался ты и подвинулся, чтобы моя голова умостилась на твоей груди. Твой голос оставался все таким же беззаботно-веселым, но я почувствовала, как напряглись твои мышцы. – Козел он был, – добавил ты.

– Почему козел?

Я повернулась, обняла тебя за талию и прижалась к тебе еще крепче. У меня иногда возникало чувство, что мы с тобой хотя и близки, но все-таки недостаточно. Хотелось залезть тебе внутрь, забраться в твой мозг, чтобы узнать о тебе все, что можно.

– Папаша мой был… непредсказуемый, – медленно проговорил ты, словно выбирал это слово с наиболее возможной тщательностью. – Однажды… я уже был достаточно большой… мне даже пришлось защищать маму.

Я подняла голову и заглянула тебе в лицо. Не знала, что сказать, как далеко можно заходить в своих вопросах. Хотелось узнать, что значит «достаточно большой». Четыре года? Или десять? Или тринадцать?

– О, Гейб… – Это единственное, на что я решилась.

Жаль, конечно.

– Они с мамой познакомились в художественной школе. Она говорила, что он был великолепным скульптором, но я не видел ни одной его работы. – Ты с усилием сглотнул. – Как только родился я, он все работы расколотил вдребезги, все до единой. Он хотел проектировать монументы, огромные инсталляции. Но у него совсем не было заказов. И работы его никто не покупал. – Ты повернулся и посмотрел на меня. – Конечно, ему было трудно, я понимаю. Но не могу себе представить… – Ты покачал головой. – Он все бросил. Пытался открыть галерею. Но бизнесмен из него никакой. Как и торговец. Всю дорогу ходил злой как черт. То за одно схватится, то за другое. А я… я не понимал, что все это оттого, что он бросил заниматься искусством. Так сильно это на него подействовало. Однажды он искромсал ножом мамин холст… Эту картину она писала несколько месяцев… Только потому, что, как он заявил, нужно не тратить время на мазню, а писать пейзажи с закатами. Она плакала так, словно он порезал ее, а не картину. А потом он ушел от нас.

Я сжала твою руку:

– Сколько тебе было лет?

– Девять, – проговорил ты тихо. – Я вызвал полицию.

Мое детство было совсем другим, мы жили идиллической жизнью в пригороде Коннектикута. Я опять не знала, что говорить и что делать. Случись этот разговор сейчас, я бы гораздо ближе к сердцу приняла эту боль, и твою, и твоего отца. Сказала бы, что твоему отцу было очень трудно, что ему пришлось биться с демонами и мне очень жаль, что его демоны теперь перекинулись на тебя. Потому что это ведь так, разве нет? Бо́льшая часть твоей жизни была ответом на жизнь отца, ты изо всех сил пытался не стать таким, как он, и в конце концов тебе пришлось биться и с его демонами, и со своими.

Но в тот день я не могла как следует осмыслить твои слова, мне лишь хотелось утешить тебя.

– Ты все сделал правильно, – глубоко вдохнув, сказала я.

– Знаю, – отозвался ты, и в глазах твоих появилась жесткость. – Никогда не стану таким, как он. Никогда не причиню тебе такой боли. Твои мечты никогда не станут для меня никому не нужными пустяками.

– И твои, Гейб, никогда не станут для меня пустяками.

Я снова опустила голову тебе на грудь, поцеловала ее сквозь футболку, пытаясь выразить поцелуем всю глубину своего восхищения и сочувствия.

– Я это знаю. – Ты погладил меня по голове. – И обожаю тебя за это. Но и за многое другое, конечно. – (Я села, чтобы снова видеть тебя.) – Я люблю тебя, Люси.

Эти слова ты произнес впервые. Никто до тебя не говорил мне этих слов.

– Я тоже люблю тебя.

Надеюсь, ты помнишь этот день. Я его никогда не забуду.