Читать книгу Мужчина, который забыл свою жену - Джон О`Фаррелл - Страница 4

Гэри обнимал меня сердечно и крепко, а я с трудом терпел этот плотный физический контакт, словно подросток, которого тискает любящая тетушка на Рождество.

– Воган! Я так за тебя волновался. Как же я люблю тебя, парень!

– Любишь? – оцепенел я. – Так я что, твой… Мы что, гомосексуалисты!

Сердечное объятие мгновенно прервалось, и Гэри испуганно покосился на Бернарда.

– Нет, я не так тебя люблю. А как брата, ну, ты понимаешь…

– Ты мой брат?

– Нет, не в буквальном смысле. – Я имею в виду, мы с тобой как братья, ты и я. Йа-ба-даба-ду!

– Как?

– Йа-ба-даба-ду! Мы ведь так говорили, а? Йа-ба-даба-ду! Помнишь? – И он игриво, но, впрочем, довольно болезненно стукнул меня в плечо.

Мой посетитель пытался быть сдержанным и скромным после короткой беседы с врачом. Еще по телефону Гэри предупредили, что я едва ли узнаю его и могу чересчур нервно отреагировать на бесцеремонность и недостаточную тактичность. Хорошо, что его подготовили. Несмотря на длительное одиночество, внезапная любвеобильность этого совершенно незнакомого человека показалась мне неуместной. Включился первобытный защитный механизм; древние охотники и собиратели определенно знали, что чужак может быть дружественно настроен лишь в том случае, если намерен заманить вас на поединок альфа-самцов.

– Послушай, понимаю, это звучит несколько невежливо, но, боюсь, я действительно не знаю, кто ты такой. Пока ты не обратился ко мне, я даже не знал, что меня зовут Воган.

– Вообще-то это твоя фамилия. Но все тебя зовут именно так.

– Правда? Надо же, и не предполагал. Я вообще ничего не знаю о себе. К примеру, есть ли у меня мать?

Мой собеседник помедлил, потом осторожно положил руку мне на плечо:

– Мне так жаль, дружище. Твоя матушка преставилась пять лет назад.

– О, ладно… – Я лишь пожал плечами. – В любом случае, я ничего о ней не помню.

А он расхохотался, как будто услышал удачную шутку.

– Ну да, медсестра сказала, что ты потерял память или вроде того. А она та еще штучка, а? Она видела тебя голым?

– Э-э, нет.

– Что ж, может, это и к лучшему. Пойдем пропустим пинту-другую? Просто мечтаю о маринованных корнишончиках.

И вдруг я рассмеялся. Впервые со Дня Ноль. Хотя мой посетитель вовсе не пытался меня позабавить. Произвольное и непредсказуемое движение его мысли рождало освежающий комический эффект. Когда я оказался в больнице, моя личность для меня самого представляла тайну, нужны были определенные люди, чтобы распахнуть двери сознания и вывести меня наружу. Бернард вскрыл мою раздражительность, легкую нетерпимость; Гэри продемонстрировал, что именно может меня развеселить.

– Давай, Воган, накинь на себя что-нибудь. Бога ради, ты не можешь явиться в паб в этой долбаной пижаме!

– Ему нельзя выходить из больницы! – встрял Бернард, явно раздосадованный появлением этого нахала. – И вообще доктор сказала, что хотела присутствовать при вашей первой встрече.

– Да, но я заколебался ее ждать! Тусил там целых двадцать минут. Да и чего ради я должен записываться на прием, чтоб повидаться с лучшим другом?

Я постарался скрыть самодовольство при этом описании моей персоны. После недели строгого режима пренебрежение правилами, демонстрируемое моим другом, оказалось заразным, и мне ужасно захотелось воспользоваться шансом и увидеть внешний мир. Возможно, я так и пребывал бы в нерешительности, не запрети Бернард, совершенно недвусмысленно, сбежать из заточения.

Скорый выход на волю в компании с Гэри пугал и будоражил одновременно. Я почти забыл, как пахнет свежий воздух, а рядом к тому же находился человек, которому были ведомы все тайны моей прошлой жизни. Мимо с ревом пронесся мотоцикл, и я заполошенно подпрыгнул, напугав спешащих куда-то прохожих, каждый из которых явно знал, куда и зачем спешит.

Гэри, высокий и нетолстый, примерно моего возраста, одет был как юнец двадцатью годами моложе. В байкерскую кожанку – хотя никакого байка, как выяснилось, у него не имелось. Бачки у него топорщились слишком кустисто, не согласуясь со аккуратной прической, и весь он источал аромат легкой самонадеянности вперемешку с резким запахом табака. Бесцеремонные его манеры чуточку смущали, но вместе с тем я испытывал облегчение от того, что хоть кто-то разговаривал со мной как с нормальным. Уже за одно это он мне понравился – мой друг Гэри. У меня есть друг, и мы с ним направляемся в паб.

– Ну, можно, конечно, отложить это дело… – сказал он, когда мы зашли за угол. – Но надеюсь, ты помнишь, что задолжал мне две штуки?

– Я? Прости, у меня нет с собой денег… Я… Не мог бы ты подождать немного?

Глаза Гэри лукаво блеснули, и он расхохотался во весь голос.

– Ох, не могу, ха-ха… ладно, не переживай! Я просто прикалываюсь!

– А, ну ясно! – И я постарался выдавить ответный смешок.

– Хотя мог бы и покруче чего придумать, как считаешь? Ты что, вообще ничего не помнишь?

– Абсолютно. Не представляю, чем занимался последние сорок лет.

– Ого. Теперь понятно, как ты себя чувствуешь.

Сорок – почти в точку. Мне было тридцать девять, и, по мнению Гэри, мое состояние являлось «типичным сраным кризисом среднего возраста». Создавалось впечатление, что медицинская сторона дела его не особенно волновала – как будто он годами практиковал разные наркотики и сейчас просто столкнулся с очередным измененным состоянием сознания. Вдобавок выбивало из равновесия то, как небрежно, походя этот парень называл меня «идиотом» или «тупицей», словно это такие имена мои. Я, конечно, быстро сообразил, что это такая ироничная манера общения, принятая между старыми приятелями, но когда человек, с которым ты едва познакомился, произносит: «Ну вот и паб, недоумок», с трудом преодолеваешь инстинктивную реакцию на грубость.

Время было обеденное, и мы едва успели занять последний свободный столик. Наконец-то я мог расспросить обо всем, что пожелаю. Получилось нечто вроде персонального шоу «Это твоя жизнь», но в этой версии ведущий подробно излагал приглашенной звезде невероятную историю жизни: «Ты не вспомнишь этот голос» или «Сегодня здесь присутствует та самая учительница, что вдохновила тебя много лет назад, но тебе придется поверить на слово, потому что на самом деле она может оказаться всего лишь хозяйкой местной чайной».

Я взял пинту «Гиннесса», потому что, по словам Гэри, всегда так делал. Слишком велик выбор возможностей: я вполне мог предпочесть биттер, светлое пиво или минеральную воду с ломтиком лимона. Мог быть дважды женатым отцом семерых детей, олимпийским чемпионом по парусному спорту или пропащим уголовником.

Вопросы я решил задавать в хронологическом порядке, дабы мы не перескакивали с предмета на предмет и не упустили важных подробностей. В глубине души, вероятно, я надеялся узнавать правду о себе постепенно, и, если я полный неудачник, мне будет не так горько, ежели пойму, как дошел до жизни такой. Но попытки определиться с вехами из ранних лет успеха не имели.

– Итак. У меня есть братья или сестры?

– He-а. Ты единственный ребенок. Ой, я забыл прихватить закуску…

– Хорошо, а откуда я родом?

– Вообще-то ниоткуда. Или отовсюду – как посмотреть. Твой отец был военным, поэтому вы постоянно переезжали с места на место.

Вы жили в Западной Германии, на Кипре, в Малайзии… в Йоркшире. Что я пропустил? Гонконг, кажется. Или Шангри-Ла?

– Это мифическое место.

– Правда? Ну тогда, значит, не Шангри-Ла. Может, Шанхай? Я помню, ты говорил, что ни в одной школе не учился дольше года.

– Иди ты! Выходит, я легко приспосабливаюсь к обстоятельствам?

– Э-э, можно и так сказать… Чипсов, что ли, прихватить…

– Опытный путешественник.

– Опытный, ага. Перекати-поле.

– Сын солдата!

– Он в ВВС служил. Отец твой имел довольно высокий чин, но, думаю, был кем-то вроде бухгалтера. Беднягу пришиб инфаркт вскоре после смерти твоей мамы.

– Ох.

– Но я помню твоих стариков еще с тех пор, как мы были сопляками. Чудесная была пара.

Не имея никаких воспоминаний и переживаний, я воспринимал отца и мать эдакими абстрактными символами – просто имена на генеалогическом древе. Все, что Гэри рассказывал обо мне, вполне могло происходить с другим человеком в какой-нибудь выдуманной истории. На самом деле Гэри имел весьма смутное представление о моем детстве и событиях, предшествовавших нашему знакомству.

– Откуда мне знать, какие оценки ты получил на своих долбаных выпускных экзаменах? – недовольно проворчал он.

– Прости, я просто нервничаю по этому поводу И по всем остальным тоже. Так я учился в университете?

– Ну да, там мы и познакомились, – оживился Гэри. – Я изучал английскую и американскую историю. Перешел с английской…

– Прости, где было дело? Оксфорд? Кембридж?

– Бангор[3]. Я выбрал его, потому что туда собиралась одна роскошная девчонка из нашей школы, но она в результате оказалась где-то в Восточной Англии, так что ничего не вышло…

За следующие десять минут я узнал, что мы с Гэри жили в одном коттедже, вместе играли за футбольную команду колледжа и закончили с одинаковыми результатами, хотя я, в отличие от Гэри, не сдирал целиком свою дипломную работу у какого-то студента из Аберистуита[4]. Откровенно говоря, в один присест узнать столько о себе – непростое испытание.

Гэри вернулся от стойки с очередной пинтой, хотя я просил только половину, и посеревшими от времени маринованными яйцами в качестве закуски – наверное, больше у них ничего не осталось. Мне невыносимо хотелось задать один вопрос, и, пока Гэри топтался у стойки, я не мог оторвать глаз от светлого кольца на своем пальце. Но я был слишком на взводе, чтобы приступить к этому вопросу. Если у меня есть жена, я бы хотел для начала понять контекст, сопровождавший наше знакомство. Хотел узнать, кем я был, когда женился.

– Так ты чего, вообще не помнишь этот паб? – И Гэри упал на стул.

– Нет. А что? Мы бывали тут раньше?

– Ага… ты здесь крэком приторговывал, пока не началась вся эта заварушка с русской мафией…

– Ах, ну да, конечно, русская мафия. Они еще подбросили мне в постель кровавую свеколину, да? – И я горделиво приосанился, вызвав у Гэри довольный смешок. – Это бред. Понятия не имею, кто я такой и чем занимался. Но точно знаю, что не был наркодилером.

– Точняк, тяжелые наркотики – не твой профиль. Ты вечно переживал, можно ли дать детям «Терафлю».

Вот так я и узнал, что я, оказывается, отец. «Детям», – сказал Гэри. Во множественном числе. У меня есть дети.

– Да, точно – твои малютки! – подтвердил Гэри, когда я потребовал развернутой информации. – У тебя пара сорванцов. Мальчик и девочка. Джейми, ну ему пятнадцать или двенадцать, где-то типа того. И еще Дилли, она помладше, лет десяти, наверное. Хотя, пожалуй, уже одиннадцать. Оба ходят в школу. Но не в твою.

– Что значит «моя школа»?

– Школа, в которой ты горбатишься.

– Так я учитель? Погоди минутку, дай мне переварить. Вот поэтому я и хотел, чтобы ты рассказывал по порядку. Давай сначала о детях. – Я отогнал странное видение: облаченный в мантию, я стою у старомодной грифельной доски.

– Ну, дети как дети. Милые. Я даже крестный отец Джейми. Или Дилли? Не помню, но точно у одного из них я был крестным. Да нет, классные ребятишки. Ты можешь ими гордиться.

Но я не мог гордиться. Изо всех сил хотел, но не мог – они были для меня всего лишь абстрактным историческим фактом.

– Не возражаете, если мы тут присядем? – И, не дожидаясь ответа, какая-то дама с охапкой магазинных пакетов плюхнулась на свободный стул за нашим столиком. – Мег, давай сюда! Здесь есть два места!

Я – отец двух незнакомцев. Ничего примечательного, я ведь не моряк, у которого в каждом порту отпрыски, о которых он и не ведает. Эти дети меня прекрасно знают, надеюсь, даже любят.

– Меню захвати! – приказала тетка своей спутнице, вероятно дочери. – Я без очков не могу прочесть, что там на доске, а они вечно забывают положить меню на столик.

Лицо этой женщины я уже успел запомнить, но по-прежнему не представлял, как выглядят мои собственные дети.

– Какие они?

– В каком смысле?

– Мои дети, на кого они похожи?

Дамочка старательно притворялась, что не подслушивает.

– Ну, Джейми похож на тебя, бедолага. Весь такой из себя замкнутый и угрюмый, но, возможно, просто возраст виноват.

Я кивнул, но внутри все содрогнулось. Я отец и учитель – без всякого опыта общения с детьми.

– Он здорово вымахал в последнее время, стильный такой, в музыке рубит. Кажется, девушки у него пока нет, но, может, он просто скрывает.

– А моя дочь, Дилли? Это ее настоящее имя или какое-то сокращение? Или вообще семейное прозвище?

– Не знаю… ты всегда называл ее просто Дилли.

– Может, это от Дайли, – предположила соседка по столику.

– Простите?

– Имя вашей дочки, Дилли может быть сокращением от Дайли. Или еще есть имя Диллвин. Валлийское, кажется. Вы не валлиец, нет?

– Не знаю. Я валлиец?

– He-а, не думаю.

– Ну, я так, просто предположила.

– Спасибо. Вы очень помогли.

Известие об отцовстве внезапно представило ситуацию в гораздо более серьезном свете. Теперь моя личная ментальная катастрофа касалась не только меня, но целого семейства.

– Итак, что еще ты хочешь о них узнать? – Гэри, конечно же, обращался ко мне, но дамочка, видимо, решила, что спрашивает он и ее.

– Э-э, да ладно, – пробормотал я. – Это может подождать.

– В тюрьме сидели, да? – невозмутимо поинтересовалась соседка.

– Вроде того, – криво усмехнулся я.

– Он убийца.

Если Гэри надеялся отпугнуть даму, то ошибся – она лишь еще больше заинтересовалась.

– Мой муж бросил нас, когда Мег было два годика. И с тех пор мы о нем не слыхали. Если встретит на улице, он ее даже не узнает.

– Да уж…

– Ну, так что тебе еще рассказать? – вопросил Гэри. – Тори опять у власти. У всех есть мобильные телефоны и домашние компьютеры, «Вулворт» вышли из игры, и, это, Элтон Джон во всем признался; вот это был шок, скажу я тебе…

– Да, да, я в курсе. Я забыл исключительно то, что касается моей личной жизни. Помню, кто выигрывал Кубок по футболу в восьмидесятые и девяностые, знаю победителей рождественских хит-парадов. Но не помню ни одного имени своих близких, вообще ничего о них не знаю.

– Ха! Как все мужики, – констатировала со вздохом дамочка.

Дальнейшую беседу мы вели шепотом, а Гэри пришлось хотя бы частично систематизировать информацию. Мы отказались от идеи выстроить события моей жизни в хронологическом порядке, и я перешел к вопросу, который терзал меня с того момента, как мозг впервые нажал кнопку перезагрузки.

– Слушай, Гэри, если я отец двоих детей, – прошептал я, – то расскажи мне об их матери.

Последовала пауза, в течение которой слышно было только, что посетители заказывают у барной стойки.

– Э-э… она клевая, да. Господи, ну до чего мерзкие яйца! Надо было взять что-нибудь другое. Интересно, тут есть копченые колбаски…

– Нет, нет, погоди. Я хочу разобраться. Давай начнем с начала. Как ее зовут?

– Зовут как? Мэдди.

– Мэдди?

– Ну да, Мадлен.

– Мою жену зовут Мадлен! Красивое имя, правда? Мадлен и Воган! – Я будто пробовал имя на вкус, наслаждаясь, как оно подходит к моему. – Воган и Мэдди.

Вы ведь знаете Вогана, мужа Мадлен?

Даже такой маленькой детали оказалось достаточно, чтобы вселить надежду: этот факт станет краеугольным камнем, на котором я воссоздам свою жизнь.

– А где я с ней познакомился? И не говори, что заказал по почте из Таиланда.

– Вы встретились в университете, на первом курсе, не помнишь? История типа «Пока, мамочка, привет, женушка!». Сечешь, о чем я?

– Нет.

– Ну, вы были настолько поглощены друг другом, что всех остальных это несколько раздражало.

– Спасибо.

– Короче, после колледжа вы оба пару лет болтались без дела. И поскольку у вас не было ни малейшей идеи, чем бы заняться в жизни, то решили податься в преподы.

– Ух, я все-таки учитель! Но это ведь не просто работа, да? Это призвание! Учитель… – Я пригладил бородку, воображая себя Робином Уильямсом в «Обществе мертвых поэтов» или Сидни Пуатье в фильме «Учителю с любовью».

– Ага, в какой-то муниципальной школе в урловом районе, – буркнул он. – Ты говорил как-то, что твоя школа специализируется на бизнесе и предпринимательстве, так что наркоманов ты на путь истинный не направляешь… твои ученики, скорее, рулят финансовыми потоками в наркоторговле…

– Учитель. Мне нравится. А что я преподаю? Но только, пожалуйста, не слесарное дело.

– Ты преподаешь историю и еще иногда «обществознание», что бы эта штука ни означала.

– Учитель истории? Вот это да! Историк без собственной истории.

– Да, пожалуй, в этом есть некоторая ирония. Ты не только ничего не знаешь о прошлом, так еще и не помнишь собственных учеников, что, впрочем, неудивительно…

Раздался очередной призыв от барной стойки, и Гэри потерянно оглянулся на посетителя, несшего тарелку с «фиш-энд-чипс».

– Погоди, мы не закончили про Мадлен и детей. Нужно ведь сообщить им, что со мной все в порядке? Меня же не было целую неделю. Они беспокоились?

– Не знаю, приятель. Я с ней не разговаривал.

– Я отсутствовал в течение недели, а она даже не позвонила тебе?

– Ну, это не совсем так… Не хочешь порцию картошки или еще чего?

– Не совсем – как? Мадлен уехала, или больна, или… В чем вообще дело?

– Может, съесть пакетик кетчупа, чтобы избавиться от этого мерзкого яичного привкуса? – Он принялся дергать упаковку, безуспешно пытаясь отодрать кончик. – Я разговаривал с твоей докторшей по телефону, и она спросила, не было ли у тебя в последнее время стресса, не дергался ли эмоционально, и я сказал: «А то, он же разводится с женой».

Пакетик с кетчупом неожиданно поддался, и красная жижа забрызгала и меня, и мамашу, и мамашину дочку. Наши соседки дружно отпрыгнули и разразились чудовищными проклятиями, а я пытался переварить травмирующую новость: жена, о которой я и узнал-то всего несколько секунд назад, разводится со мной. Это был, наверное, самый короткий брак в истории.

– О, простите. – В голосе Гэри, впрочем, не слышалось и тени сожаления. – Вот, возьмите салфетки. Или можете слизнуть его с блузки. Неплохой кетчуп, кстати…

– Это вы должны…

– Я не могу слизывать кетчуп с вашей одежды, дорогая… это переходит все границы. Воган, дружище, у тебя капля на рубашке…

– Гэри, – прошептал я. – Кажется, я хочу обратно в больницу.

После грязного темного паба яркое солнце слепило глаза. Гэри зажег сигарету, протянул мне.

– Не надо, благодарю.

– Не надо? Да ты, бывало, смолил как старый шкипер.

– Правда?

– Ну да, ты все перепробовал, чтобы бросить, – жвачку, пластыри, книжки, которые пишут эти самодовольные уроды, но тщетно: ты оставался безнадежно зависимым.

– Понятно, – кивнул я, наблюдая, как смачно он затягивается, но не испытывая при этом ни малейшего желания присоединиться. – Пока не забыл, что я курильщик.

До настоящего момента Гэри успел поведать мне, что я – запойно курящий учитель, работающий в отстойной школе, и мой брак распался. В обычных условиях человек идет к подобному знанию десятилетиями.

– Ты в порядке, приятель? Выглядишь как-то не очень.

– Наверное, мне сейчас лучше вернуться в больницу?

– Слушай, ты же не будешь торчать там вечно. Всегда можно перекантоваться у меня.

Когда на семейном фронте дела пошли неважно, ты жил у меня некоторое время.

– А когда именно дела пошли неважно?

– Эх! – И Гэри скептически хохотнул. – Ты явился ко мне с рукой, обмотанной кровавым бинтом, и объявил, что все кончено – вы разводитесь.

До меня дошло.

– Ну конечно! – расхохотался я. – Это очередная дурацкая шутка! Мы с Мэдди вовсе не собираемся разводиться, правда ведь?

Гэри глубоко затянулся и сморщился так, словно ему достались самые отвратительные сигареты на свете.

– Никаких шуток, парень. Вы с Мэдди больше не в силах выносить друг друга. И в этом еще одна причина, почему тебе нельзя задерживаться в больнице. В четверг у вас развод.

– Я развожусь с ней в четверг?!

– Погоди-ка, нет, я ошибся…

– Что? Это шутка такая?

– Не в четверг. В пятницу. Когда у нас второе ноября, в пятницу? Значит, твой развод в пятницу. Слушай, в больнице есть какой-нибудь автомат с харчем?