Читать книгу Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Джон Тревин - Страница 12

Записи Гиббса о Цесаревиче продолжались и во время отсутствия Императора. В Царском Селе этой холодной весной произошла вспышка кори, передавшейся, очевидно, от одного из тех юных кадетов, которые приходили играть к Наследнику86. Сначала заболели Алексей Николаевич и его старшая сестра Ольга Николаевна, затем Татьяна Николаевна и близкая подруга Императрицы Анна Александровна Вырубова – у обеих был сильный жар. Тем временем Александре Федоровне, на руках у которой было четверо больных, продолжали поступать тревожные вести о бунтах и мятежах Февральской революции в Петрограде. Это с трудом угадывается из типично сдержанных записей Гиббса:

«Суббота, 25 февраля / 10 марта 1917:

[Царевич] лежал большую часть дня в затемненной комнате и слушал как С. S. G. читал вслух русские сказки. Настроение довольно хорошее. После обеда носили посмотреть на остальных больных.

Воскресенье, 26 февраля / 11 марта 1917:

День прошел, как и предыдущий. Слушал, как читал вслух Ч. С. Г. Провел день и вечер с остальными больными.

Понедельник, 27 февраля / 12 марта 1917:

Чувствует себя лучше и сразу после пробуждения был перенесен в комнату к остальным больным.

Вторник, 28 февраля / 13 марта 1917:

Г-н Ж. [Жильяр] позвонил мне в ночь на понедельник передать, что Ее Императорское Величество сказала, что мне нет необходимости приезжать сегодня (во вторник), так как А. Н. [Алексей Николаевич] проведет весь день с сестрами, у него слишком высокая температура, чтобы делать что-то еще.

Среда, 1/14 марта 1917:

Пошел проведать А. Н. и нашел, что ему лучше. В игровой комнате. Ее Величество была очень обеспокоена тем, что нет известий от Императора.

Четверг, 2/15 марта 1917:

Больной чувствует себя лучше и уже может играть. Строили модели домов и читали вслух. День прошел почти как обычно. Все с беспокойством ожидают новостей. Поезда в Петроград не ходят с самого утра. Спал в моих собственных комнатах.

Пятница, 3/16 марта 1917:

В Петрограде.

Суббота, 4/17 марта 1917:

Ему (Цесаревичу) лучше, но он не в очень хорошем настроении. Ничего не знает о том, что происходит, но все равно чувствует неладное. Метали свинцовые шарики и строили модели домов. День прошел в многочисленных визитах Императрицы и семьи.

Воскресенье, 5/18 марта 1917:

Больной чувствует себя не очень хорошо.

Вторник, 7/20 марта 1917:

Больному лучше, но беспокоят глаза и уши. Утро провел тихо. Находится в классной комнате, так как нет воды и невозможно обогреть игровую комнату. Ланч провел с сестрами, проспал почти всю вторую половину дня и обедал с ними же. После обеда собирал модели домов и играл в домино».

Эта последняя запись была сделана в ночь перед возвращением бывшего Царя. События предыдущих дней безвозвратно разрушили изолированный мир Царского Села. Утром 28 февраля/13 марта метель кружила снег по парку. В расположенном к северу Петрограде воцарился хаос. Хотя председатель Временного комитета Государственной Думы87 посоветовал Императрице уехать с детьми как можно быстрее, было маловероятно, что железнодорожные рабочие подадут им поезд. Впрочем, это не имело значения, так как Императрица не собиралась уезжать, а больные были для этого слишком слабы. В тот день возникла опасность взятия Александровского дворца штурмом. Многие мятежные солдаты пошли на приступ Царского Села, чтобы захватить «Немецкую женщину» и ее сына. К счастью, обер-гофмаршал Императорского двора граф Бенкендорф88 настоял на своем требовании и получил гарнизон охраны из 1500 человек. В 9 часов приблизительно в четверти мили от Екатерининского дворца прогремели выстрелы, но затем все стихло. Ночью произошла перестрелка, но мятежники отступили, так как до них дошли преувеличенные слухи о многочисленной охране дворца.

«Кто это стреляет?» – спрашивали больные дети, находясь в жилой половине Дворца. На это им дали краткое объяснение – «маневры».

На следующий день Императрица, пребывавшая в беспокойном ожидании, узнала, что императорский поезд задерживается. Это произошло в тот момент, когда Император повернул поезд на запад к Пскову, и шквал телеграмм, адресованных ему, оставался без ответа. 2/15 марта, в то самое время как Царь в императорском поезде, отведенном на заснеженный запасной путь, готовился подписать отречение, Царское Село оказалось в бедственном положении. Дворцовая стража дезертировала, слуг оставалось мало, здание дворца стояло без электричества и водопроводной воды (хотя воду можно было брать из покрытого льдом пруда), и даже Великие Княжны Ольга Николаевна и Анастасия Николаевна, менее восприимчивые к болезням, были чрезмерно бледны и молчаливы. Вечер прошедшего дня стал самой серьезной проверкой на прочность, самым тяжелым испытанием из всех. 3/16 марта, дядя Царя, Великий Князь Павел Александрович, прибыл с вестью об отречении Императора и отказе Великого Князя Михаила Александровича от трона. Крайне опечаленная Императрица сильно ослабла. Тем не менее Пьер Жильяр отметил, что она заставила себя, как обычно, навестить детей, и они ни о чем не догадались.

Гиббс в ту пятницу был в Петрограде. На следующее утро ему стало ясно, что Алексей чувствует гнет событий, которые никто не мог объяснить ему без разрешения Императрицы. Государыня Александра Федоровна, часто в слезах, сортировала свои личные бумаги. До этого часа поддерживаемая надеждой и молитвами, всегда помогавшими ей справиться со страхами, Императрица до конца не верила, что Император может лишиться трона. Она также не понимала, что близость Распутина ко двору лишь усиливала ее непопулярность. Гиббс, веривший в пророчества и предсказания, был очень впечатлен историей, рассказанной баронессой Буксгевден89 полтора года спустя. В декабре 1916 года в качестве личной фрейлины она сопровождала царствующую Императрицу в ее последнее путешествие:

«…Императрица поехала в Новгород, который очень хотела посетить, поскольку в городе было множество красивых древних церквей. Однако времени на это не хватало, так как планировались только визиты в госпитали. В поездке по городу Ее сопровождал губернатор, а дворянство устроило в Ее честь большой чайный прием, но членам свиты было видно, что Императрицу приветствуют без теплоты и радушия, хотя сама Александра Федоровна этого не заметила. Она смогла увидеть сокровища старых церквей и собор, а с Дочерьми и князем Иоанном Константиновичем посетила весьма почитаемую в городе старицу, которой было больше ста лет. Старица приветствовала Ее словами: „Вот мученица Императрица Александра“. Ее Величество, казалось, не расслышала этих слов. Она получила благословение старицы и ушла, ободренная и утешенная; но те, кто был с Ней, вернулись подавленными и напуганными, поскольку увидели в этом предзнаменование» (Буксгевден С. К. Жизнь и трагедия Александры Федоровны Императрицы России. Т. I, М. 2012, стр. 233—234).

По мнению Гиббса, с тревогой наблюдавшего за Александрой Федоровной, причина непопулярности Императрицы была совсем иной. Приехав в принявшую ее страну, она стала более православной, чем сами православные в России. Но одного качества ей не хватало:

«…Думаю, что это явление может быть объяснено как полное отсутствие у Императрицы чувства «театральности». Театральный инстинкт врос в русскую натуру. Иногда кажется, что русские скорее играют свои жизни, чем проживают их. Это было совершенно чуждо манере мышления Императрицы, которую Она приобрела благодаря воспитанию Ее любимой бабушки королевы Виктории. Она осталась без матери в возрасте шести лет, и королева Виктория заняла место Ее любимой матери, насколько расстояние и обстоятельства позволяли ей. Они находились в постоянной переписке, которая продолжалась и после замужества Императрицы, фактически до смерти старой королевы в 1901 году.

[…] …Таким образом, совершенно не удивительно, что образовалась фундаментальная разница между характером молодой Императрицы России и теми миллионами подданных, что и послужило основой этого отчуждения, которое было замечено всеми, кто писал на эту тему. Императрица и сама знала об этом, не подозревая об истинных причинах. Она скорее приписывала это своей застенчивости, о которой так сожалела, но не могла преодолеть. Чтобы найти истинную причину, нужно было искать глубже. Но возможно, это тоже послужило той ужасной помехой. […] Свидетельства об Императрице, даже краткие, будут не полными без упоминания о Ее благочестии и набожности. Эти качества были присущи Ей с детства, и переход в Православную Церковь послужил усилению всех Ее религиозных инстинктов. Как было замечено, Она всегда стремилась к простой жизни и всем сердцем стала православной. Догматы Православия стали ведущими в Ее жизни [Русская Православная Церковь была тогда в зените]. Будучи преданной Православию, Императрица, до самой своей смерти, скрупулезно соблюдала посты и праздники Святой Церкви. Перед всеми важными событиями Она и Ее муж исповедовались и причащались. Она регулярно и неизменно делала это перед всеми важными событиями в своей жизни – я думаю, в этом всегда поддерживал Ее муж. В тоже время я должен добавить, что Она вела себя без всякого фанатизма и с величайшей умеренностью».

Гиббс никогда не относился к рассказам о Распутине слишком серьезно. Он считал его умным, хитрым и добродушным мужиком, который, несомненно, не посещал дворец так часто, как это утверждали злые языки. Императрице теперь предстояло выполнить то, что позже в разговоре с Гиббсом она назвала самой трудной задачей в своей жизни. Александра Федоровна сожгла в камине своей гостиной все письма от королевы Виктории (и ее собственные письма, присланные из Виндзора после смерти королевы), чтобы недоброжелатели не смогли их прочесть. Также она уничтожила часть своих дневников и большую часть корреспонденции. 8/21 марта, одетая, как обычно, в форму сестры милосердия, она приняла генерала Л. Г. Корнилова, который только что был назначен новым комендантом Петрограда. Он спокойно объяснил, что должен ее арестовать для ее же собственной безопасности, и что бывший Император присоединится к ней уже на следующий день. Поскольку дети уже поправились, Временное правительство сможет выслать Царскую Семью в Мурманск (единственный незамерзающий в течение всего года порт на арктическом побережье России). Оттуда британский крейсер сможет забрать их в Англию. Императрица выслушала это с облегчением. «Поступайте как считаете должным, – сказала она. – Я в вашем распоряжении». Затем некоторые члены свиты Императорского Двора, которые решили остаться90, были формально помещены под домашний арест. Все входы во дворец были опечатаны, кроме главного подъезда и двери в кухню. А новая партия революционных солдат из 1-го стрелкового полка была приписана к дворцовой страже. Императрице также надо было сообщить новости своей семье. Дочерям она сказала сама: Татьяна Николаевна, у которой (как и у Анастасии Николаевны) был тяжелый абсцесс уха, была временно глухой, и детали ей надо было писать. Пьер Жильяр вспоминал:

«Утром 8/21 марта, 10 1\4 часов Ее Величество призвала меня и сказала, что генерал Корнилов пришел сообщить Ей от имени Временного правительства, что Император и Она арестованы, и те, кто не желает разделять с ним заключение, должны оставить дворец до 4 часов дня.

– Император приезжает завтра, необходимо предупредить Алексея, ему нужно сказать все… Не сделаете ли Вы это? Я пойду сообщить дочерям, – сказала Императрица. Видно было, как она страдала от одной мысли вызвать у больных Великих Княжон волнение, объявляя им об отречении их Отца от престола, – волнение, которое могло ухудшить состояние их здоровья.

Я вошел к Алексею Николаевичу и сказал ему, что завтра Император возвращается из Могилева и более туда не поедет.

– Почему?

– Потому что ваш Отец не хочет быть более Верховным Главнокомандующим.

Наследник очень любил ездить в Ставку, и это известие сильно огорчило его. Через некоторое время я прибавил:

– Вы знаете, Алексей Николаевич, ваш Отец не хочет быть более Императором.

Он посмотрел на меня удивленно, желая прочесть на моем лице, что же произошло.

– Как? Почему?

– Потому что он очень устал, и последнее время у него было много различных затруднений.

– Ах, да! Мама мне говорила, что Его поезд был задержан, когда Он хотел ехать сюда. Но потом папа опять будет Императором?

Тогда я ему объяснил, что Император отказался от престола в пользу Великого Князя Михаила, который также, в свою очередь, отказался.

– Но тогда кто же будет Императором?

– Я не знаю, пока никто…

Ни одного слова относительно Себя, ни одного намека на Свои права Наследника престола. Он раскраснелся и был очень взволнован. После нескольких минут молчания Он сказал мне:

– Но, однако, если не будет более Императора, то кто же будет управлять Россией?

Я пояснил ему, что образовалось Временное правительство, которое будет заниматься делами государства до созыва Учредительного собрания, и тогда, может быть, Его дядя Михаил вступит на престол» (Жильяр П. Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи / Петергоф, сентябрь 1905 г. — Екатеринбург, май 1918 г. М., 1992. С. 123—124).

В ту ночь снег вокруг дворца блестел в ярком лунном свете. На следующий день, после волнительной встречи с Александрой Федоровной, бывший Император, теперь просто «Николай Романов», немедленно отправился навестить выздоравливающих детей. Поправлялись все, кроме Великой Княжны Марии, которая заболела пневмонией. Некоторое время спустя, когда солдаты не позволили ему свободно прогуляться в парке, Николай Александрович осознал все унижение домашнего ареста. «Вернитесь назад, когда Вам приказывают, господин полковник», – говорили они. Однажды вечером приехали солдаты на броневиках и безапелляционно потребовали – в силу резолюции Петроградского совета – чтобы бывшего Царя поместили в тюремную камеру Петропавловской крепости. Их остановили. Но на этом все не закончилось. Как-то на рассвете другие солдаты выкопали тело Распутина из маленькой часовни в парке и сожгли его.

Пьер Жильяр оставил воспоминание об одной из самых странных и драматичных историй. 21 марта/3 апреля Керенский (в синей наглухо застегнутой рубашке без воротника) прибыл во дворец на автомобиле, принадлежавшем Императору. На следующий день Жильяр записал в своем дневнике:

«Среда, 4 апреля. Алексей Николаевич передал мне разговор, происходивший вчера между Керенским и Императором с Императрицей.

Все Семейство собралось в комнатах Великих Княжон. Входит Керенский и, представляясь, говорит: «Я генерал-прокурор Керенский». Затем он пожимает всем руки и, повернувшись к Императрице, говорит: «Английская королева91 просит известий о бывшей Императрице!»

Ее Величество сильно покраснела, видя в первый раз такое к себе обращение. Она отвечает, что чувствует себя неплохо, но страдает, как обыкновенно, от сердца» (Жильяр П. Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи / Петергоф, сентябрь 1905 г. — Екатеринбург, май 1918 г. М., 1992. С. 128).

Позже Император рассказывал Гиббсу, «…что Керенский очень нервничал, когда бывал с Государем. Его нервозность однажды дошла до того, что он схватил со стены нож слоновой кости для разрезывания книг и так его стал вертеть, что Государь побоялся, что он его сломает, и взял его из рук Керенского. Государь мне рассказывал, что Керенский думал про Государя, что Он хочет заключить мирный сепаратный договор с Германией, и об этом с Государем говорил. Государь это отрицал, и Керенский сердился и нервничал. Производил ли Керенский у Государя обыск, я не знаю. Но Государь говорил мне, что Керенский думал, что у Государя есть такие бумаги, из которых было бы видно, что Он хочет заключить мир с Германией. Я знаю Государя и я понимал и видел, что, когда Он рассказывал, у Него в душе было чувство презрения к Керенскому за то, что Керенский смел так думать» (Российский архив VIII. Н. А. Соколов. Предварительное следствие 1919—1922 гг. М., 1998. С.104).