Читать книгу Наставник. Учитель Цесаревича Алексея Романова. Дневники и воспоминания Чарльза Гиббса - Джон Тревин - Страница 17

В то время как Великие Княжны писали диктанты и постигали премудрости английского синтаксиса на уроках с Гиббсом, в Петрограде, где короткие серые ноябрьские дни сменялись холодными ночами, Временное правительство России исчезло навсегда. Однако период безвластия продлился лишь семь месяцев. Большевики преуспели во всем, и в конце августа генерал Корнилов, Верховный главнокомандующий, решился на отчаянный ход – отправку в Петроград кавалерийских корпусов, чтобы сокрушить Петроградский Совет. Он намеревался ввести военную диктатуру, во главе которой стоял бы он сам (хотя Керенский оставлял за собой кресло в правительстве). Социалист Керенский, боясь давления со стороны правых сил, попросил Совет посодействовать ему. Соглашение, которое они заключили, предполагало освобождение Льва Троцкого и других видных большевиков. Дальнейшие события развивались с поразительной быстротой. Конница генерала Корнилова сразу поладила с недавно сформированными частями красногвардейцев. Они просто посмеялись, как и солдаты из письма Анастасии148, когда Керенский потребовал возвратить предоставленное им оружие. Большевики обеспечили себе большинство в Петроградском Совете. Ленин, все еще находясь в Финляндии, отправил очередную телеграмму: «История не простит нам, если мы не возьмем власть теперь». В октябре этот плотный коренастый человек с круглой головой и маленькими татарскими глазами вновь прибыл в Петроград. Как раз тогда, когда переодетый Ленин вернулся в город, Центральный комитет большевиков проголосовал большинством голосов (лишь двое высказались против) за немедленное восстание. В назначенный день, 24 октября / 6 ноября, ключевые пункты в Петрограде сдались практически без сопротивления, в то время как жизнь в столице, в целом, шла своим чередом. В то утро крейсер «Аврора» поднялся вверх по Неве и стал на якорь у Зимнего Дворца. Над ним развевался красный флаг. На следующий день из Петрограда выехал открытый автомобиль. Он вез маленького человека с квадратным лицом, коротко подстриженными волосами и огненным взором. Это был Керенский, который направлялся к армии на юг. В ранний час 26 октября / 8 ноября остальные члены Временного правительства сдались. Керенский, не получив поддержки, скрывался шесть месяцев и, в конце концов, бежал из страны через Мурманск. В течение остальных пятидесятидесяти лет своей жизни ему никогда больше не довелось побывать в России.

Почта и газеты приходили в Тобольск нерегулярно, и это постоянно беспокоило Николая Александровича. День за днем в ожидании известий он просиживал у себя в кабинете, где на стенах висели портреты Императора Александра II и Царевича, но до него доходили только слухи и немного правды. Вот как это время вспоминал Жильяр:

«Одним из высших лишений во время нашего пребывания в Тобольске было почти абсолютное отсутствие известий. Письма доходили до нас очень нерегулярно и с большим опозданием. Что же касается газет, то мы были ограничены жалким местным листком, печатавшимся на оберточной бумаге, в котором публиковались только старые, запоздавшие на несколько дней телеграммы и чаще всего сокращенные и искаженные известия. Император, однако, с тревогой следил за событиями, происходившими в России. Он понимал, что страна неслась к гибели. Лишь однажды надежда возвратилась к нему, когда генерал Корнилов предложил Керенскому выступить на Петроград, чтобы положить конец агитации большевиков, которая становилась все более и более угрожающей. Его печаль была неизмерима, когда стало ясно, что Временное правительство отвергло это единственное средство спасения. Это была, как он понимал, последняя возможность избежать, быть может, угрожающей катастрофы. Я услышал тогда в первый раз, что Император пожалел о своем отречении от престола. Он принял это решение в надежде, что лица, которые желали его удаления, были способны успешно окончить войну и спасти Россию. Он опасался, чтобы его сопротивление не было причиной гражданской войны в присутствии неприятеля, и не пожелал, чтобы кровь даже одного русского была пролита из-за него» (Жильяр П. Трагическая судьба Николая II и Царской Семьи/Петергоф, сентябрь 1905 г. — Екатеринбург, май 1918 г. М., 1992. С. 140).

Когда Николай Александрович, наконец, получил большой пакет газет с полным, даже чрезмерно подробным описанием восстания, он, по словам Гиббса, был потрясен больше, чем когда-либо. Это был истинный террор: разве для этого он отрекся?

«Я никогда не видел Императора таким потрясенным», – вспоминал Гиббс. «На мгновение он был совершенно не в силах сказать или сделать что-нибудь, и никто не осмелился произнести ни слова. Затем постепенно вновь началась наша обычная жизнь, но с одним отличием. Все те, кто жил вне дома, должны были переехать туда, или их больше не впускали в дом. Надвигающаяся опасность была очевидна для всех, и это сильно нас сблизило».

Какое-то время в доме губернатора все оставалось так, как было изначально с момента заключения в нем Августейшей Семьи и некоторых членов свиты. Тогда у большевистского правительства были другие задачи, которые предстояло решить с помощью лозунгов и обращений. В ноябре 1917 года в одном из таких обращений, подписанном Лениным, говорилось:

«Мусульмане России, татары Поволжья и Крыма, киргизы, казахи и сарты Сибири и Туркестана, турки и татары Закавказья, чеченцы и горцы Кавказа, все вы, мечети и молельни которых разрушались, верования и обычаи которых попирались царями и угнетателями России! Отныне ваши верования и обычаи, национальные и культурные учреждения объявляются свободными и неприкосновенными. Устраивайте свою национальную жизнь свободно и беспрепятственно. Вы имеете право на это, знайте, что Ваши права, как права всех народов России, охраняются всей мощью революции и ее органов. Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов… Вы сами должны устроить свою жизнь по своему образу и подобию! Вы имеете на это право, ибо ваша судьба в собственных руках» (Декреты Советской власти. М., 1957. Т. I. С. 113—114).

Тобольск, небольшой город в российской глубинке, до поры до времени забытый, замерзал под снежным покровом зимы. В белом здании – доме губернатора на улице Свободы – несмотря на топившиеся печи, часто бывало холодно. В письме к Анне Вырубовой, с которой она была разлучена навсегда, Императрица Александра Федоровна писала:

«…Прошедшее, как сон! только слезы и благодарность. Мирское все проходит: дома и вещи отняты и испорчены, друзья в разлуке, живешь изо дня в день. В Боге все, и природа никогда не изменяется. Вокруг вижу много церквей (тянет их посетить) и горы. Волков везет меня в кресле в церковь – только через улицу – из сада прохожу пешком. Некоторые люди – кланяются и нас благословляют, другие не смеют. Каждое письмо читается, пакет просматривается… Поблагодари добрую Ек. Вик. от нас, очень тронуты. «Father» и Алексей грустят, что им нечего тебе послать. Очень много грустного… и тогда мы тебя вспоминаем. Сердце разрывается по временам, к счастью, здесь ничего нет, что напоминает тебя, – это лучше – дома же каждый уголок напоминал тебя. А дитя мое, я горжусь тобой. Да, трудный урок, тяжелая школа страданья, но ты прекрасно прошла через экзамен. Благодарим тебя за все, что ты за нас говорила, что защищала нас и что все за нас и за Россию перенесла и перестрадала. Господь один может воздать… Наши души еще ближе теперь, я чувствую твою близость, когда мы читаем Библию, Иисуса Сираха и т. д… Дети тоже всегда находят подходящие места – я так довольна их думами. Надеюсь, Господь благословит мои уроки с Беби – почва богатая – стараюсь, как умею – вся жизнь моя в нем. Ты всегда со мной, никогда не снимаю твое кольцо, ночью надеваю на браслет, так как оно мне велико – и ношу всегда твой браслет…

Тяжело быть отрезанной от дорогих после того, что привыкла знать каждую мысль. Благодарю за всю твою любовь, как хотела бы быть вместе, но Бог лучше знает. Учиться теперь не иметь никаких личных желаний. Господь милосерд и не оставит тех, кто на Него уповает…

Какая я стала старая, но чувствую себя матерью страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, – ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь, смилуйся и спаси Россию!..» (Рассулин Ю. Ю. Верная Богу, Царю и Отечеству. СПб., 2005. С. 211—212).

Вдали от городов, где жизнь проходила под лозунгом «Устраивайте вашу жизнь в полной свободе», бывший Император и его дочери, находясь под арестом, гуляли по пустому двору. Алексей Николаевич, милосердно избавленный от боли, ходил на лыжах или играл, собирая старые гвозди и куски веревок. Солдаты охраны из 2-го полка – редко из 1-го или 4-го149 – иногда грубо вмешивались, а Никольский, непоколебимый, как скала, осматривал все вокруг, выискивая, к чему бы придраться. Однажды, когда для бывшего Императора прибыл из Петрограда ящик вина, посланный с разрешения Керенского, Никольский выбросил его нераспечатанным в реку150. Другой ящик был пронесен незаметно. Подозрительный Никольский осмотрел весь дом, комнату за комнатой, но он не знал, что бутылки спрятали в корзину, а человек, несший ее, следовал за солдатами, немного от них отставая. Таким образом, Николай Александрович мог по-прежнему выпивать по бокалу вина за ланчем и обедом, однако запасы были довольно скудны, поэтому вино держали только для него.

В конце года, когда город был зажат в плотных тисках зимы, семье пришлось придумать какое-нибудь развлечение, чтобы коротать холодные вечера. Днем было проще. Тогда все могли убедить себя в том, что им следует придерживаться заведенного распорядка. У Великих Княжон и Алексея Николаевича уроки шли по три или четыре часа в день. Великая Княжна Ольга, слишком взрослая для школы, страдала от скуки больше остальных, поэтому она начала учить свою сестру Татьяну немецкому языку. Члены семьи могли совершать длительные прогулки, которые состояли в неизменном топтании на одном и том же участке снега. Николай Александрович, полный решимости использовать любую возможность для занятия физическим трудом, построил платформу на крыше теплицы. Другие мужчины помогли ему сделать к ней ступеньки. Императору, который больше всего страдал от жизни взаперти, понравилось сидеть там. Часто в середине дня Алексей Николаевич просил сыграть с ним в одну из своих любимых карточных игр «Тише едешь, дальше будешь», в которую играл, как правило, вместе с Жильяром или с Гиббсом против князя Долгорукова и мадмуазель Шнейдер. В конце почти каждой игры мадмуазель Шнейдер, относившаяся к этому слишком серьезно, клялась, что это – в последний раз. Алексей Николаевич не любил проигрывать. Он становился очень молчаливым и, когда началась следующая партия, начинал играть со сосредоточенным рвением.

В таких заботах проходил день. Но вечером всегда хотелось заняться чем-то еще. После обеда семья собиралась в большой комнате внизу, единственной по-настоящему уютной комнате в доме. Часто Николай Александрович читал вслух. Александра Федоровна играла несколько партий в безик с генералом Татищевым или занималась шитьем. Великие Княжны склонялись над своим рукоделием. Было довольно скучно, но Гиббс предложил другой способ заполнить вечерние часы. Почему бы не играть пьесы по воскресеньям вечером и не репетировать их в течение недели? Здесь он снова мог быть актером – стремление, которое он так и не утратил, – и к тому же еще и постановщиком. Среди его книг оказался сборник коротких английских сценок. Жильяр добавил несколько таких же сценок на французском. В качестве премьеры151 была исполнена одноактная пьеса Антона Чехова «Медведь», фарс (российская версия французского «водевиля»). Около тридцати лет назад этот спектакль с успехом шел в Москве и Санкт-Петербурге. В пьесе три действующих лица – «вдовушка с ямочками на щеках, помещица», «нестарый помещик» и «лакей Поповой, старик». Попова, вдова, в течение семи месяцев в глубоком трауре, скорбит по умершему мужу, как Оливия, героиня пьесы Шекспира, после смерти брата. Ее муж был должен деньги Смирнову, который сердито требует выплаты долга. Находясь, как она говорит, «не в настроении», она отказывается выплатить долг до приезда «приказчика». Смирнов выходит из себя. Сначала он исполняет несколько гневных монологов, а затем, когда спор переходит от денег к природе женщин, произносит неистовую речь в присутствии Поповой. За этим следует шумная ссора, в которую вовлечен даже лакей. Смирнов вызывает ее стреляться. «Стреляться, вот это и есть равноправность, эмансипация! Тут оба пола равны! Подстрелю ее из принципа!» Совершенно естественно, эта последняя сцена, полная фарса, заканчивается длительным поцелуем. Спектакль прошел с аншлагом в переполненной комнате в доме губернатора, с Николаем Александровичем, сумевшим достоверно передать гнев Смирнова (единственная роль, которую он сыграл), Ольгой Николаевной в роли Поповой и Марией Николаевной на замену.

Другие пьесы, для которых Николай Александрович и Александра Федоровна делали настоящие программки, были не такими блестящими. В репертуаре Гиббса нашлось несколько фарсовых сценок, одной из которых была «The Crystal Gazer» («Гадальщица на магическом кристалле» – англ.) Леопольда Монтегю152 (конец 1890-х годов). По вине нерадивых работников мнимая гадалка перепутала своих клиентов. Отсюда – комедия с множеством недоразумений о потерянной возлюбленной, которая на самом деле оказалась потерявшейся собакой. «Дело в том, – надменно говорит гадалка, – что я приняла Вас за другого человека. Если Вы настаиваете на визите без предварительной записи, я не в ответе за то, что Вам досталось чужое видение». И так далее. В спектакле приняли участие Великая Княжна Мария Николаевна, Гиббс, игравший гадальщика (в оригинале это была женщина), и пес Шот153, изображавший потерявшегося пуделя. Гиббс вспоминал:

«После спектакля Императрица пришла за кулисы, чтобы поближе рассмотреть наш (в особенности мой) грим. Мне приклеили длинную белую бороду. И Императрица сказала, что в этом виде я напомнил ей епископа Уэйкфилдского, доктора Уолшингэма Хау154».

Татьяна Николаевна играла вместе с Гиббсом в доброй пьеске Х. В. Эсмонда155 «In and Out of a Punt» («В плоскодонке» — англ.) (1896 год).

По всей видимости, вечер, когда давали пьесу-фарс Гарри Грэттона156 «Packing Up» («Упаковка вещей» – англ.), принес актерам наибольший успех:

«Довольно заурядный, но в тоже время очень забавный фарс. В этой комедии главную роль – роль мужа – исполняла Великая Княжна Анастасия, Великая Княжна Мария играла жену, а небольшая роль швейцара досталась Алексею Николаевичу. Спектакль имел такой оглушительный успех, что все просили повторить его снова. Мы согласились, и во второй раз зрители принимали пьесу с не меньшим восторгом. Во время первого представления на Алексее Николаевиче был мой старый домашний халат, а мои твидовые брюки с голубыми подтяжками мы положили на кровать. Когда мы играли пьесу „на бис“, этот халат надела Великая Княжна Анастасия. Мой старый чемодан мы использовали как реквизит. Алексей Николаевич, игравший швейцара, уносил его со сцены. Игра детей с самого начала рассмешила зрителей, но особенно сильно они смеялись в конце представления, когда муж, упаковав свои брюки, распахивал халат, будто собираясь его снять, и восклицал: „Однако мы не можем ехать – я упаковал свои штаны“. Аплодисменты очень воодушевили Анастасию Николаевну. По тексту она должна была повернуться спиной к залу, распахнуть халат, вскрикнуть от удивления и, быстро повернувшись к публике, произнести эту реплику. Великая Княжна быстро отвернулась, чтобы зрители не видели, как она распахивает халат. Обнаружив, что она не надела брюки, Анастасия Николаевна поспешно запахнула халат. Действие разворачивалось так стремительно, что никто не заметил, как полы халата каким-то образом раздуло, и когда Великая Княжна повернулась к зрителям спиной, все увидели, что халат сзади поднялся выше талии. Когда же она запахнула халат, он стал торчком, открыв плотные ножки нашей дорогой Великой Княжны, облаченные в шерстяные кальсоны Императора. Зрители замерли, а секунду спустя, раздался громкий хохот. Император, Императрица, приближенные, слуги – все, кто был в комнате, – лежали на стульях, едва не задыхаясь от смеха. Бедная маленькая Великая Княжна сначала не могла понять, в чем дело, но, увидев, что произошло, она немедленно одернула злополучный халат. Благодаря этой сцене, спектакль удался на славу, и все принялись просить сыграть его еще раз. Однако после этого Великая Княжна, по понятным причинам, была более осторожна. Я всегда вспоминаю этот день, так как это был, вне всякого сомнения, последний раз, когда Императрица так радостно и беззаботно смеялась».

Пьер Жильяр внес свой вклад, пополнив репертуар короткой французской сценкой «Accident de bicyclette» («Случай с велосипедом» – фр.) о столкновении между французом и англичанином где-то в Булонском лесу и конфузе, произошедшем с англичанином. В начале весны 1918 года, когда условия содержания узников значительно ухудшились, Гиббс решил поставить отрывок из произведения У. А. Мэккерси: «Крысы»157.

«Эту пьесу мы так и не поставили, но Алексей Николаевич успел выучить довольно большой кусок роли. К сожалению, когда наступил Великий пост, пьеса еще не была готова к постановке, а в пост мы не ставили спектаклей. Алексею Николаевичу очень нравилась его роль в этой пьесе, и мне было очень жаль, что Он не смог получить удовольствия от исполнения ее на сцене».

Гиббс рассказывал, что:

«В понедельник, во вторник, в среду и четверг мы слушали прекрасный канон св. Андрея Критского. Императрица снабдила каждого из нас копией канона на русском языке, чтобы мы могли следить за чтением».

Каждая книга в доме перечитывалась по нескольку раз. Гиббс привез в Тобольск некоторое количество книг.

«„Краткая история английского народа“ Джона Ричарда Грина158 из моей личной библиотеки, – писал он. – Я взял ее с собой в Тобольск, поскольку ожидал ареста и думал, что если это действительно произойдет, это будет хорошее чтение. Когда мы были в Тобольске, Император сказал мне, что больше всего ему нравится история, и спросил, нет ли у меня какой-нибудь серьезной книги, которую он мог бы взять почитать. До этого я снабжал Николая Александровича и членов семьи лишь многочисленными легкими романами».

«Я немедленно предложил Императору эту книгу [„Краткую историю английского народа“]. Его Величество прочитал ее от начала до конца за два часа сразу же после завтрака. Закончил он к 11 часам, как раз к тому времени, когда семья отдыхала, и все дети собирались вместе. Стоит отметить, что Императору довелось читать эту книгу на рубеже 1917 и 1918 годов. Его Величество возвратил книгу, поблагодарив меня, и сказал, что прочел ее с большим удовольствием. Император добавил, что в молодости он читал много подобных книг, однако с тех пор у него не оставалось на это времени. Я очень хотел попросить Николая Александровича надписать ее для меня, но мне было неловко обратиться к нему с подобной просьбой, и поэтому книга осталась не надписанной».

Гиббс обернул книгу в номер французской газеты «Журналь де Деба», которая должна была приходить каждый день, но это редко случалось. Номер датирован четвергом 27 сентября, 1917 года. Семье также доставляли английские газеты «Таймс» – Император говорил, что эту газету семья получала всегда – и «Дейли телеграф». По словам Гиббса, семья просматривала только последнюю газету. Разумеется, для Гиббса также приходили номера «Таймс».

Среди легких книг, которые Гиббс дал почитать Императорской Семье, были романы «Девушка-гвардеец» («The Maid of Arms») Роберта У. Чэмберса, «Подопечные мистера Уичерли» («Mr. Wycherley’s Wards») Л. Аллена Харкера, «Белый пророк» («The White Prophet») Холла Кейна, «Под красной мантией» («Under the Red Robe») Стэнли Дж. Веймана, «Белая голубка» («The White Dove») У. Дж. Локка, «Кумиры» («Idols») того же автора, «Дух одного народа» («The Soul of a People») Г. Филдинга Холла, «Рождественский гимн птиц» («The Birds Christmas Carol») К. Д. Уиггена. Романы «Ярмарка тщеславия» («Vanity Fair») У. М. Теккерея, «Старый собор святого Павла» («Old St. Paul’s») Ульяма Харриса Энсворта и исторический роман Вальтера Скотта «Квентин Дорвард» («Quentin-Durward»).

В библиотеке Гиббса можно было также найти рассказы о животных Эрнеста Сетона-Томпсона: «Пути диких животных» («Wild Animal Ways»), «История чернобурой лисицы» («The Biography of a Silver-Fox»), «Большой Медведь, Король Таллакский» («Monarch: The Big Bear of Tallac»). И книгу детского писателя Тальбота Бейнса Рида «Пятый класс в школе св. Доминика» («The Fifth Form at St. Dominic’s»), которая, как ни странно, тоже оказалась среди вышеперечисленных произведений.

У Гиббса в основном были лишь сокращенные тексты пьес Шекспира: «Шекспир. Избранные пьесы в сокращении» («Shakespeare. Selected Plays Abriged»), однако среди них нашелся полный текст пьесы «Как вам это понравится» («As You Like It»).

Кроме того, у англичанина имелись также: «Моя книга правдивых историй» («My Book of True Stories») – иллюстрированная книга для детей (Blackie & Son Ltd), «Моя книга о храбрых людях» («My Book of Brave Men») – картинки и рассказы для детей (Blackie & Son Ltd). А также «Молитвослов» (на русском языке) (С.-Петербург, Синодальная типография, 1908).

Алексею Николаевичу нравились следующие книги:

«Копи царя Соломона» («King Solomon’s Mines») Генри Райдера Хаггарда — книга из моей личной библиотеки в Петрограде. Мы читали ее в Тобольске, начали вскоре после моего приезда. Его Высочество был в совершенном восторге и настоятельно просил, чтобы мы прочли его еще раз – так мы и поступили»;

«Записки о Шерлоке Холмсе» Артура Конан Дойля — действие этого тома заканчивается последней схваткой Холмса и Мориарти у Рейхенбахского водопада: «недорогое издание за 6 пенсов. Алексею Николаевичу очень нравилась эта книга, несмотря на то, что она была слишком сложна для него и не подходила для самостоятельного чтения. Иногда я читал ему это произведение вслух. Разумеется, мы читали и другие рассказы о Шерлоке Холмсе, но в Тобольске у меня этой книги не оказалось»;

«Выброшенные на берег» сэра Сэмюэля Бейкера («Cast Up by the Sea») – «я читал эту книгу Цесаревичу, и она очень ему понравилась. Его Высочеству было чрезвычайно интересно, что произойдет с Недом, а когда мы дочитали книгу до конца, он немедленно выразил желание начать сначала. Я читал это произведение во время, до и после Февральской революции. Алексей Николаевич тогда был болен и лежал в постели, и Императрица иногда сидела с нами».

У Гиббса были также книги из серии «Английская литература для детей»: а) «Айвенго», б) «Домби и сын»; в) «Дэвид Копперфилд», г) «Лондонский Тауэр».

«Роман «Айвенго» читали Великие Княжны Татьяна и Анастасия, я же читал его по очереди с Алексеем Николаевичем: одну часть – он, другую – я. Остальные произведения я в основном читал Цесаревичу вслух, когда он болел; книги нравились Ему в той последовательности, в которой они указаны выше.

Один из нескольких учебников – «Junior Course of English Composition» («Начальный курс грамматики английского языка» — англ.) Джона Несфилда. На форзаце надпись: «Ольга. 5.11.1909 г. Царское Село. Четверг». «Имя Ольга (Olga) написано по-английски, после даты стоит буква «г» (сокращенно – года), как принято писать по-русски, «Царское Село» написано по-русски, «четверг (Thursday)» — по-английски. В правом верхнем углу форзаца карандашом написана цена 1/6. Эта книга была доставлена мною в начале второго года учебы, 5 ноября 1909 года, чтобы мы могли заниматься по ней на моих уроках. По этой книге мы обычно учились именно по четвергам. Многие тексты в самом начале книги, по которым я давал диктанты, Великая Княжна помечала крестиком.

«First English reader» («Английский букварь» — англ.) Зоненшайна, издан Geo. Routledge & Sons Ltd. Одна из первых книг на английском языке, которую читал Алексей Николаевич. Цесаревич раскрасил картинку на странице 76.

«Reading in Twelve month» («Хрестоматия. Чтение на каждый день» – англ.) А. Зоненшайна, часть 1. Издана Geo. Routledge & Sons Ltd. Это мой экземпляр первой хрестоматии, которую читал Алексей Николаевич. Слово «shot» («выстрел, стрелок, вспышка») подчеркнуто на страницах 13 (здесь Цесаревич написал перевод этого слова), 14 и 16, так как его любимую собаку тоже звали Шот. Позже Шота159 обнаружили в Екатеринбурге и отослали Императрице Марии Федоровне в Европу. 1, 2, 3, 5, 6, 8 и 9 тома этой же хрестоматии исчезли; по всей видимости, они находились в багаже Императорской Семьи.

«Хрестоматия по истории Кембриджа для юных читателей». Одна из тех книг, которые Великая Княжны читали в Царском Селе, а затем взяли с собой в Тобольск для Алексея Николаевича»160.

В то время никто за пределами замкнутого мира узников не произносил слова «революция». Впрочем, об этом стали говорить все чаще. Гиббс был поражен, узнав, что люди, которые в случае революции лишились бы всего, пускаются в пустые рассуждения на этот счет. И вот она пришла, быстро и сокрушительно, как внезапная смерть к человеку, который лежал больным так много лет, что в его кончину уже и не верилось. Пока заключенные пребывали в непривычной, унылой изоляции в Тобольске, наступление революции стало уже вполне правдоподобным.

Существует молитва в стихах, сочиненная, предположительно, графиней Гендриковой, переписанная Великой Княжной Ольгой Николаевной, и сохраненная Гиббсом в английском варианте: