Читать книгу Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон - Страница 12

«Сколько стоит муж?» Этюд номер шесть. Вива Холлоуэй

Вива сидела на койке и чуть не плакала от разочарования; пишущая машинка балансировала на подушке. Только что с извинениями – Простите, простите, простите! – вошла мисс Сноу и теперь приводила в порядок свое «приданое»: нижнее белье, платья цвета «пыли» и книги.

– По-моему, вам здесь ужасно неудобно, – не без ехидства заметила она. – Вы не находите, что в библиотеке работать гораздо удобнее?

Вива пыталась. Это было невозможно. Четыре пожилые мэмсахиб, пугающие ее своим раскатистым смехом и напористыми провинциальными голосами, повадились играть там в четыре руки в бридж, и тишина нарушалась возгласами «четверка пик», или «я ведь говорила, что вы хитрая птичка», или «а вот вам и туз».

Вчера, когда салон опустел (на палубе начались какие-то спортивные состязания) и Вива еще раз попыталась взяться за этюд номер шесть, вошел молодой стюард, вызывающе красивый в своей униформе «P&O» (Британского пароходства), заглянул ей через плечо, отчего ее щеки густо покраснели, и спросил заговорщицким шепотом:

– Много секретов написали, мадам?

Позже, слыша, как он так же развязно любезничал с Марлен и Сюзанной – те взвизгивали от смеха и что-то отвечали, – Вива подумала, что, будь она настоящей писательницей, возможно, она бы тоже попыталась узнать его получше. Может, позаигрывала немного, добилась бы его доверия и попросила бы рассказать о случаях недостойного поведения на борту парохода. То же самое касается и Фрэнка, помощника судового доктора, который, по ее наблюдениям, любил приударить за пассажирками. Ясно, что Тори и многие другие дамы на корабле были к нему неравнодушны. Вчера она наблюдала, как он шел по палубе, слегка кривоногий – этакий молодой петушок с горделивой походкой. И все дамы глядели ему вслед.

Открыто он не флиртовал – Тори объяснила им, что на «Императрице» это запрещено.

– Ему нельзя заговаривать с нами первым, но он может отвечать, если мы обратимся к нему, – сообщила она. Но ему и не надо было флиртовать, ведь даже Вива, глядевшая на него с недоверием, была вынуждена признать, что у него чудесная улыбка.

Она вставила в каретку новый листок бумаги и тихо застонала от разочарования. Стартовав с такого козыря, как «Рыболовецкая флотилия», она теперь твердо выбрала другой заголовок – «Сколько стоит муж?» – и внезапно поняла, что проклятый материал почти невозможно закончить. С каждым разом он казался ей все более глупым, и рыхлым, и даже фальшивым, если учесть, что Вива даже и не пыталась поговорить с женщинами, о которых писала. Пока не пыталась. Она представила, как небрежно подойдет к одной из молодых женщин, которых видела на танцах или на палубе за метанием колец, – таким как Марлен и Сюзанна с их ослепительными улыбками, или к одной из гувернанток, или даже к мисс Сноу. Возможно, пройдет с ними кружок по палубе, увлечет интересной беседой. Но пока что ей казалось абсолютной наглостью брать за пуговицу незнакомых женщин и задавать им нескромные вопросы об их жизни.

Пока что, если не считать вечерних биши с Розой и Тори, Вива не говорила по душам ни с кем, даже с мисс Сноу. Другие молодые пассажирки были с ней вежливыми, здоровались на пути в столовую, да и просто так, но она была всего лишь компаньонкой, поэтому они исключали ее из своего круга и ничем с ней не делились. Сидя в библиотеке или на палубе, она слышала обрывки их разговоров.

«Я велела маме вывернуть его и выбросить на траву… я буду охотиться на него в следующую зиму… о, конечно, она настоящая умница… такой славный человечек… костюм от Кристофера, буквально за полцены… конечно, мы их знаем, мы охотились там в прошлую зиму… мы пришли на их вечеринку, переодевшись в циркачей».

Их самоуверенные голоса и бесконечная смена нарядов заставляли ее иногда злиться на себя. Почему ее задевает, что с ней не хотят знаться люди, с которыми она все равно не хотела бы дружить? Это нелогично, нелепо!

Но былая неуверенность в себе давала знать, особенно когда не ладилась работа, и тогда Вива ощущала себя не самодостаточной и свободной творческой личностью, случайно выбравшей этот пароход, а скорее изгоем, падчерицей судьбы. Не исключено, что она останется одинокой на всю жизнь, ведь и в детстве из-за постоянных переездов родителей у нее не было друзей, но возможно и другое – что она сама себя убедила, будто выбирает одиночество, лампу во мраке, творчество, книги. Впрочем, ты не всегда вольна в своем выборе.

Она прогнала от себя мрачные мысли. Ей все больше и больше нравились Тори и Роза. Конечно, они молодые и глупенькие, но их ежевечерние биши были забавные. Вчера Тори завела граммофон, угостила ее мятным ликером и научила танцевать чарльстон.

Невозможно было не полюбить Розу, такую беленькую и очаровательную, добрую, готовую всегда улыбнуться и совершенно не сознающую, какая она красивая. Она из тех, кто ожидает счастья и, пожалуй, обычно его получает. Вива слышала, как Роза рассказывала группе пожилых леди про свою грядущую свадьбу. «Да, я в восторге! Это будет так замечательно! Мы устроим прием в яхт-клубе в Бомбее… Ах, как хорошо! Я слышала, что там очень мило… Я не совсем уверена насчет платья, но везу с собой мамину фату».

В Тилбери Вива наблюдала издалека, как она прощалась с родственниками и знакомыми, – все явно ее обожали. При виде такого единодушия Вива ощутила знакомую боль: все семейство, взаимосвязанный организм, подобный колонии муравьев, помогал своему младшему члену перейти из одной жизни в другую. Они поправляли на ней шляпку, жали ей руку; ее отец, худой, безупречно одетый пожилой мужчина, глядел на нее с тихим отчаянием.

В дверь постучали.

– Вива, – мисс Сноу повернула к ней голову, – я забыла сказать. Только что я столкнулась в коридоре с вашим подопечным; он выглядел очень бледным и растерянным. Он спросил, когда вы пойдете на ленч, в первую или вторую смену.

Проклятье! Этого еще не хватало! Втайне Вива рассчитывала, что Великий Угрюмец, как теперь она мысленно называла Гая, подружится на пароходе со своими ровесниками и у нее будет время на то, чтобы писать свои заметки. Ничего подобного не произошло: он болтался в одиночестве на палубе, курил сигареты да сидел в столовой за одним столом с Вивой. Если бы он предпринял хотя бы минимальные усилия к общению, возможно, она и простила бы его, но разговаривать с ним было невозможно. Не то чтобы она сама горела желанием играть в карты в джин рами, или хлопать свернутой в трубку газетой по бумажным лягушкам, или сидеть в игровом салоне с прилепленной ко лбу надписью «Мария Королева Шотландии». Но это было частью корабельной жизни, и полное отсутствие у него интереса к таким развлечениям начинало ее раздражать. Ей уже казалось, что они оба парализованы его робостью, если это была робость.

– Что же вы ответили?

– Что вы сами скажете ему, когда закончите свои дела.

Ясно, что мисс Сноу считала их отношения странными. Несколько раз она спрашивала, почему его родители не выбрали в компаньоны пожилого мужчину или хотя бы пожилую женщину, и, кажется, была убеждена, что без него Вива «распрекрасно проводила бы время на пароходе». «Но ничего, дорогая моя, – заявила она несколько дней назад, к досаде Вивы, – через неполных две недели мы прибудем в Индию, а там полно мужчин, ищущих молодых женщин, таких, как вы». Как будто творческие усилия Вивы служили лишь ширмой для иных, более земных планов.

Впрочем, у мисс Сноу имелись собственные проблемы – новая школа в новом месте, страх перед одиночеством, нехватка денег и вина перед престарелой матерью, оставленной в дорсетском пансионе для благородных леди.

В столовой первого класса гудели оживленные разговоры, когда Вива вошла туда вечером. Помещение было помпезное, с росписью стен, зеркалами и массивными люстрами. Девушке, питавшейся до этого консервированными сардинами и вареными бобами, разогретыми на примусе, который она прятала под кроватью, все это казалось прекрасным сном. Ей с трудом верилось, что она может сидеть среди такой роскоши и глядеть на официантов, снующих между столиков с серебряными подносами, на буфеты, полные экзотических фруктов и хороших вин, а иногда на бурлящий мир кухни, ненадолго открывающийся за дверями-вертушками.

Окинув взглядом салон, она с досадой увидела, что в углу ее ждал Гай Гловер, бледный и, как всегда, недовольный. Когда она подошла к столику, он поднял на нее глаза и вяло пошевелил рукой.

Стало гораздо жарче – 102 градуса[14], по словам одного из пассажиров, полковника Прайса, который в то утро замучил Виву рассказом о своем карманном термометре и его достоинствах. Пассажиры переоделись в летние наряды – легкие платья, смокинги. Но Гай по-прежнему носил длинное черное пальто и выделялся среди всех словно гробовщик на свадебной церемонии.

Три официанта вскочили, когда она села за столик, Гай даже не привстал.

Она отметила, что он скверно выбрит – на подбородке остался кустистый пушок, рядом был виден порез, залепленный клочком ваты.

Официант вручил ей меню. За соседним столиком раздался взрыв смеха. «Молодежь», как пожилые пассажиры именовали всех, кто был моложе тридцати, пробовали друг у друга кушанья. Роза и Тори сидели с двумя женщинами, имена которых она не знала, и молодым чиновником по имени Найджел. Роза засмеялась, и светлая прядь упала ей на лицо. Молодой морской офицер наливал вино в бокал Тори. Та кокетливо хлопала ресницами. Недавно она призналась Виве, что ей хочется любви.

– Извините за опоздание, – сказала Вива.

– Я и не заметил, – буркнул Гай. Он невольно встретился с ней взглядом и тут же отвел глаза.

– Вы уже заказали себе что-нибудь?

– Еще нет.

С тяжелым чувством долга она взяла в руки меню.

– Так что вы хотите?

– О господи, если бы я знал.

– Sole Véronique из дуврской камбалы – блюдо дня. Полагаю, очень вкусное. – На самом деле она понятия не имела, но надо же было что-то сказать. – Еще стейк Россини. Лобстер термидор. – Блюда на «Императрице» были потрясающие; кто-то сказал, что это как-то зависит от того, что кухонные плиты топили дровами. – Как хорошо, – добавила она, – что сегодня в меню есть Pommes Dauphinoise («Картофель Дофинуа»[15]).

– Вообще-то, я тоже умею читать. – К его лимитированному инструментарию общения добавился нервный сарказм.

– Извините, – сказала она.

Поначалу она честно пыталась с ним общаться: спрашивала, рад ли он, что едет домой. – «Не очень». – Какими видами спорта он занимался в школе. – «Никакими». – И сейчас она могла бы восхититься росписью стен, красивыми светильниками, спросить, какую песню наигрывал пианист, но ее терпение было уже на пределе.

– Воды?

– Да, пожалуйста. И, – он посмотрел на нее с едва скрытой наглостью, – бутылку Pouilly-Fuissé[16]. Официант!

В первый вечер она обидела его, спросив, позволяют ли ему родители пить вино, и он не простил ей этого. «Неужели вы не понимаете, что мне уже восемнадцать лет, а не восемь? – заявил он. (Миссис Баннистер говорила, что ему шестнадцать, да он уж точно и не выглядел старше, но Вива не стала спорить.) – Не понимаю, почему мои родители решили, что мне нужен сопровождающий».

– Так что насчет меню? – спросила Вива. – Вы готовы что-то заказать?

– Пока нет. – Он загородился меню.

Она намазала маслом булочку, послушала смех за другими столиками и пианиста, игравшего «Clair de Lune» («Свет луны») Дебюсси.

«Должно быть, вот так люди чувствуют себя в несчастливом браке, – размышляла она. – Бесконечная вереница проплывающих мимо блюд, которые вы не хотите есть вместе; разговор как утомительная работа, ментальная форма нудной домашней уборки».

– Я закажу себе «Турнедо Россини»[17], – сказала она. – Средне прожаренное.

Когда принесли блюдо, она слушала стук ножей и вилок по тарелке, наблюдала за немолодой четой супругов за соседним столиком, которые тоже ели в полном молчании.

– Сегодня суббота, – сказала она ему. – В бальном зале будет играть оркестр. Кажется, довольно приличный. Вы хотите пойти?

– Нет, не хочу. – Он тяжело вздохнул и капризно выпятил губы.

– Ну а есть ли что-то, чем вы хотели бы заняться? – Ох, честное слово, иногда ей хотелось отвесить ему хорошую оплеуху.

– Просто говорить.

– Великий Угрюмец, – пробормотала она еле слышно.

На кондитерской тележке прибыли лимонный пирог с меренгой, фруктовые желе, яблочное суфле, мороженое и индийские джалеби, которые показались ей слишком приторными.

– Еще вина, сэр? – Официант сиял улыбкой. – У нас есть очень приятное Beaumes de Venise[18], оно прекрасно сочетается с crème anglaise. Мадам?

– Благодарю вас, мне только лимонную меренгу. – Она допила свой бокал. – Думаю, нам достаточно.

– А я хочу бутылку Beaumes de Venise, – заявил официанту Великий Угрюмец. Потом опустил голову и с вызовом посмотрел на Виву, напомнив ей молодого бычка, готового броситься в драку.

– Кто будет платить за это? – поинтересовалась она сердитым шепотом, когда официант торопливо удалился.

– Мои родители, – чопорно заявил он. – Не волнуйтесь.

Она глядела на «молодежь», болтающую, смеющуюся, поднимающуюся по ступенькам наверх, и ей ужасно хотелось хорошенько врезать ему промеж ушей – вот было бы славно! Столовая пустела, а Гай опять хмуро глядел на Виву с едва скрываемым презрением.

– Ваши родители будут в Бомбее, когда мы прибудем туда? – нарочно спросила она, зная, к чему это приведет.

– Не знаю. – Прищурясь, он разглядывал кого-то за ее спиной, давая понять, что для него они гораздо интереснее, чем Вива. А ей внезапно захотелось заставить его хоть что-то почувствовать – обиду, смятение, чтобы он понял, что она тоже живой человек.

– Моих родителей там точно не будет, – сообщила она.

– Почему? – Это был первый вопрос, который он ей задал.

– Мои родители и сестра умерли в Индии, когда мне не исполнилось и десяти лет. Вот почему я приехала в Англию. Сейчас я возвращаюсь туда отчасти для того, чтобы забрать их вещи. Там осталась пара сундуков.

Он посмотрел на нее поначалу так отрешенно, что ей даже показалось, что он не слышал ее слов. Потом встал, уронив стул.

– Они были убиты? – На его лице был написан неподдельный, даже чрезмерный ужас. – Их убили индийцы? – Он поморщился от отвращения.

Стыд зашевелился у нее под ложечкой и разлился по грудной клетке. Ей даже не верилось, что она высказала все это именно ему, ведь менее подходящего собеседника еще надо поискать. Но было слишком поздно – казалось, его ужасно поразила ее история.

– Нет. – Она выставила перед собой ладони, словно успокаивая его.

– Их застрелили?

Пожилая чета за соседним столиком с любопытством глядела на них.

– Нет, – ответила Вива.

– Так что же?

– Они просто умерли, – прошептала она, и ее захлестнула жаркая волна. – Вообще-то я не люблю говорить об этом. Произошла автомобильная авария. Где – не знаю. – Она терпеть не могла, когда ее собеседники интересовались деталями.

– Я не знаю, что сказать. Подскажите мне, что я должен сказать. – Он почти кричал, и она уже жалела, что открыла рот: кажется, она лишила его душевного равновесия. Теперь ей хотелось вернуть назад молчаливого мальчишку. Но тут Гай стремглав выскочил из столовой.

Когда она вышла на палубу, чтобы отыскать его, воздух был теплый и густой, а луна лежала в корзинке из облаков.

– Гай! – позвала она, но шум волн и слабое эхо музыки, доносившейся из бального зала, заглушили ее голос. Освещенные окна с пассажирами в них были похожи на серию жанровых картин: женщины играли в карты, седовласый мужчина доставал из кармана жилетки нож для обрезки сигар; веселая компания произносила тосты и смеялась. В темном углу возле дымовой трубы обнималась парочка.

– Гай? – Она подошла к шлюпкам; теплый ветер взъерошил ей волосы. – Гай, где вы?

Охотнее всего она оставила бы его «тушиться в собственном соку», но время шло, и Вива все сильнее и сильнее тревожилась за него. Такая почти истеричная реакция на ее рассказ, нежелание вылезти из этого ужасного пальто, хотя температура воздуха регулярно поднималась под 100 градусов, неискренность его улыбки, временами очень заметная, словно он был исполнителем главной роли в лондонском театре «Олд Вик»[19], – вдруг он теперь начнет бешено лаять, вместо того чтобы ходить, погруженным в себя?

После бесплодных поисков в пустых коридорах и на палубе А она наконец его отыскала – он лежал, вытянувшись во весь рост в шлюпке в своем длинном пальто. Курил сигарету.

– Послушайте, – сказала она. – У кучи людей умерли в Индии родители, так что не принимайте это слишком близко к сердцу. Да я и сама не очень переживаю. Еще мне плевать, как вы ко мне относетесь.

Луна нырнула за облако, но Вива видела влагу на его щеках и отчаяние в глазах. Он был пьян, точно пьян, и ему было больно.

– Почему жизнь такая ужасная? – спросил он.

– Совсем не ужасная, – возразила она. – Все меняется к лучшему. Зря я рассказала об этом, не знаю, зачем я это сделала.

– Они ушли из жизни. Навсегда.

– Да.

– Вся ваша семья. – Луна омыла его лицо зеленоватым светом. – Они ушли навсегда, – повторил он.

Она была почти уверена, что он снова подумал о себе.

– Нет, – сказала она. – Нет, я не верю в это. Не до конца верю. А вы?

Он сел и уставился на нее.

– Слушайте, забудьте на минуту обо мне, – сказала она, понимая, что, возможно, это ее единственный шанс. – Я хотела попросить вас, чтобы вы рассказали о себе. Вероятно, вы думаете, что мне сто лет, но это не так, и я хорошо помню, каково это, когда тебя вырывают из одного места и переносят в другое, которое… – Ее голос оборвался, и это было самое удачное, что она могла сделать.

– Нет, дело не в этом, – перебил он ее. – Совсем нет. Слушайте… Извините… Я пойду спать.

Когда он вылез из шлюпки, вата свалилась с его пореза, и он снова стал кровоточить. Гай уходил своей неестественной походкой, высоко подняв плечи, и вскоре скрылся в освещенном дверном проеме.

– Я предала вас, – произнесла она вслух.

– Простите… – послышалось из-за горки шезлонгов. – Получилось так, будто я подслушивала, но это не нарочно. – Тень выпрямилась: это была Роза в белом газовом платье; светлые волосы сияли в лунном свете. – Я вышла сюда, чтобы немного подумать в тишине, – сказала она. – Все так шумели.

– Вы слышали наш разговор? – спросила Вива.

Роза смутилась.

– Не все. Когда-то я часто спорила с братом – разве можно подслушивать? Ведь это абсолютно недопустимо.

– Не знаю, сколько еще я смогу его выдержать. – Вива содрогнулась. – Он такой высокомерный.

За Розой следовал официант, на случай, если она чего-то захочет. Как всегда делают мужчины.

– Кофе, мадам? Мятный ликер? Коктейль? Скоро в музыкальном салоне будет петь свои песни Эммелин Питу.

– Я вот что вам скажу, – улыбнулась Роза, – давайте сойдем с ума и выпьем ликера. По-моему, самое плохое в Гае то, что он вам не брат, и вы не можете дать ему по шее. Это было бы так уместно.

Смех у Розы был чудесный – теплый и горловой. В нем звучал легкий задор, который не позволял ей казаться приторно правильной. Слишком хорошей, чтобы это было правдой. Она по-детски зажмурилась и вся отдалась веселью.

Вива взглянула на небо. Луна бежала за пароходом, закручивая на звездной сети тонкий золотистый туман.

– Вероятно, ему странно возвращаться в Индию. – Роза потягивала ликер. – После стольких лет одиночества.

– После десяти лет, – уточнила Вива, пытаясь успокоиться. – Ужасно, когда ты уезжаешь ребенком оттуда, где солнце и свобода, где тебя окружают люди, которые тебя обожают. А потом, ну, он не говорил со мной на эту тему, ты проламываешь лед в тазу для умывания в какой-нибудь выстуженной школе.

– Словно тебя пинком вышвырнули из рая, – добавила Роза.

– Да, но Индия не рай. Она тоже ужасная, но по-своему.

– Пожалуйста, приведите примеры, только не слишком мрачные.

– Ну, к примеру, жара. Вы никогда не испытывали ничего подобного в Англии; это иногда похоже на удар по голове. А еще мухи, ужасающая нищета, но если любить Индию, как люблю ее я, то она проникает тебе в душу. Ну, скоро вы сами все увидите.

Это получилась их самая долгая беседа после отплытия из Тилбери. Вива была рада ей, хоть и едва не расплакалась.

– Так странно думать, что я скоро выйду там замуж, – проговорила Роза. Кончик ее безупречно прямого носика торчал над столой, в которую она куталась, словно в одеяло. – Мне надо над многим поразмыслить.

«Боится, – подумала Вива. – Как все мы».

Накануне Роза призналась ей, так, словно это была забавная шутка, что с женихом она встречалась в общей сложности четыре раза, ну пять, если считать скачки возле Солсбери, где они были.

Вива удивилась. Как Роза могла так безрассудно решиться на это? Почему ее родители это допустили? Ведь это даже не походит на индийский договорной брак, когда семьи знакомы друг с другом много поколений.

– Да, я могу себе представить, – сказала Вива. Ей хотелось дотронуться до нежной, как у ребенка, руки Розы или обнять ее за плечи, но она не решилась. Вместо этого она подумала о своей матери в свадебном платье, вспомнила ее смеющиеся карие глаза, веселое лицо. Голова идет кругом, когда подумаешь об этом. «Я застыла как лед, застыла с того самого момента».

– Как хорошо и весело на старой доброй «Императрице»! – Роза крутила на безымянном пальце кольцо с сапфиром, а ее голос звучал мечтательно и отрешенно. – У нас появилось столько новых друзей! А еще ощущение, что ты постоянно движешься к чему-то новому. Вообще-то… – она посмотрела на часы, – скоро мы увидим Порт-Саид. Так сказал наш стюард.

Она вскочила и направилась к релингу. В лунном свете ее платье развевалось, словно крылья бабочки.

– Смотрите! О-о, смотрите! – Она показала на горизонт. – Уже видны огни!

Виве не хотелось шевелиться. Зря она сказала Гаю все это.

– Идите сюда! Посмотрите! Как восхитительно! Это Порт-Саид? Должен быть он.

Они вместе любовались бледным ожерельем огней за темным, морщинистым пространством Средиземного моря. Впереди их ждал чужой город, где чужие люди чистили зубы, мыли после ужина посуду и ложились спать.

– Это правда, что теперь нам разрешили спать на палубе? Ведь это очень интересно.

Когда Роза так лучезарно улыбалась, было видно, каким милым ребенком она была когда-то.

«Надеюсь, этот капитан Чендлер хороший человек, – думала Вива. – Надеюсь, он заслуживает ее. Что за чудовищная игра людскими судьбами!»

– Вы знаете Порт-Саид? – Голос Розы проник сквозь ее раздумья.

– Не очень – я была тут всего два раза. – В последний раз ей было шесть лет. Или семь. В памяти остались отдельные картинки: она впервые пробует в кафе апельсиновый сок; отец играет в лошадки, посадив ее на плечи.

– Тори отчаянно хочется на берег, – озабоченно сообщила Роза. – Фрэнк идет туда с группой и приглашает нас всех. Да, кстати, что вы думаете о нем?

– Не знаю. – Вива пожала плечами. – Кажется, он очень уверен в себе и в своей популярности у женщин. Надеюсь, он не обидит Тори.

– Я тоже надеюсь, – вздохнула Роза. – Сезон прошел для нее неудачно. Не понимаю, почему мужчины не обращают на нее внимания.

«Она слишком хочет им понравиться, – подумала Вива. – Не нарочно, но старается, потому что считает себя не очень красивой».

– Полковник Паттерсон сказал мне вчера, что у Фрэнка был старший брат и что он погиб в Ипре, – сообщила Роза. – Вот почему он решил стать доктором. Полковник Паттерсон считает, что Фрэнк изображает из себя повесу и гуляку, так как до сих пор не может смириться с такой утратой. А сам он узнал об этом только потому, что там погиб и сын полковника.

– Это точно? Вы уверены? – На осмысление этой информации у Вивы ушло несколько секунд, и она почувствовала укол стыда: «Я все время поступаю так с людьми, я списываю их со счетов, даже не узнав их ближе, либо принимаю за проявление слабости их открытость и дружелюбие».

– Ну, полковник так сказал мне. – Прекрасные глаза Розы внезапно наполнились слезами. – Мой старший брат тоже погиб – во Франции, а я часто ссорилась с ним, потому что была намного моложе, но хотела делать все, что и он… Ой, давайте больше не говорить об этом. Слишком ужасно. Просто невыносимо ужасно. По-моему, родители отпустили меня в Индию отчасти поэтому – им тоже было невыносимо. Теперь в доме стало тихо… – Помолчав, она продолжала уже спокойным голосом: – Дело в том, что Фрэнк знает тут замечательный ресторан, а еще мы можем съездить к пирамидам. Тори просто умирает – так ей хочется поехать, но я обещала родителям, что никуда не пойду без компаньонки. Так вы поедете с нами на берег в Порт-Саиде?

– Да. Охотно. – Вива постаралась убрать из голоса чрезмерный восторг. – Я недостаточно хорошо знаю город, но…

– Там будет большая группа, – сообщила Роза, – но все мужчины. Мне не хочется, чтобы это выглядело неприлично. Люди так любят сплетничать. Мне не стоило бы обращать на это внимание, но я не могу.

– Понимаю, – сказала Вива. – Конечно, я поеду.

– Но как быть с мальчиком? – осторожно поинтересовалась Роза. – То есть он может поехать, если захочет, но мы покажемся ему пожилыми людьми.

– Когда мы говорили с ним на эту тему, он никуда не хотел, – ответила Вива. (В самом деле, тогда он заявил ей: «Ну, верблюжий помет, фабрика парфюма! Как замечательно», – его голос оборвался на слове «замечательно».)

– Думаю, он охотно проведет день самостоятельно, без опеки, – с надеждой проговорила Роза. – Но вы возьмите его с собой, если надо.

«Нет, нет и нет, – подумала Вива. – Лучше не надо. Он ясно дал мне понять, что хочет побыть денек один».

Она уже приняла решение, и однажды ей придется заплатить за это.