Читать книгу Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон - Страница 17

Тори ждала бала-маскарада «Арабские ночи» с самого начала плавания. Он устраивался в полнолуние, когда пароход входил в Аравийское море. Опытные путешественники утверждали, что это одно из самых ярких событий за весь рейс, и ее даже при мысли об этом переполнял восторг. На балу приветствовались экзотические костюмы, и к платью, которое она собиралась надеть – длинному, облегающему, из тонкого золотистого шелка, – требовались красные губы, мундштук и томное выражение лица. Это был костюм женщины-вамп, и любая другая мать, кроме ее собственной, запретила бы его надевать.

Несколько дней назад, сидя в наполненной паром ванне, чтобы избавиться от морщин, Тори буквально дрожала от предвкушения при виде платья. Она решила надеть его с короткой золотой маской, длинной ниткой жемчуга и ярко накрасить губы. В нем она будет египетской богиней, какой именно, она не знала, поскольку ее знания в этой области были весьма туманными, но уж точно властной, величественной и не знающей над собой никаких законов. Всякий раз думая о бале она мысленно прокручивала короткий фильм, в котором Фрэнк снимал с нее золотую маску и проникновенно глядел ей в глаза. Иногда он говорил, что у нее удивительно красивые глаза, иногда просто вел ее, испуганную, но полную восторга, в свою каюту, где она становилась женщиной. И опять – что с ней поделаешь? – ее голова наполнялась мыслями о детях, домах и альбомах с фотографиями.

Утром накануне бала она проснулась рано, злясь на себя. Золотое платье уныло висело на плечиках на двери гардероба и дразнило ее идиотскими обещаниями. Сколько еще нужно времени, подумала она, чтобы твоя тупая голова поняла, что ты не привлекаешь мужчин? Сейчас ей нравилась только одна часть ее плана – маска, все остальное казалось ей жалким.

Она ударила кулаком по подушке и перевернулась на другой бок. Ревность – ужасная штука! С того момента, как она увидела Виву и Фрэнка, выходивших из каюты мальчишки, ревность прокралась в ее солнечную картину мира, словно злодей из пантомимы, с вилами, сверкающими глазами и дымом из ушей.

Их вид – почему-то заговорщицкий, да и вообще Вива как-то переменились в последние дни, – заставил ее смириться с тем, что Фрэнк, несмотря на их прогулки по палубе вокруг парохода, не интересуется ею и никогда не интересовался. Зачем же она, так живо помня свою недавнюю унизительную привязанность к Полу Таттершелу, вообразила, что интересна ему? Теперь для нее это была полная загадка. Но на этот раз, сказала она себе, уткнувшись носом в подушку, на этот раз она будет себя вести как большая. «Хватит так влюбляться, – строго твердила она себе в последние дни, – просто выбрось их из головы».

Накануне вечером, когда их компания встретилась в баре, чтобы выпить джина с содовой, Тори флиртовала и танцевала со всеми, чтобы показать, как ей весело. Когда неожиданно появился Фрэнк, быстро выпил и так же неожиданно ушел с Вивой, она отвернулась, зная, что Роза с беспокойством за ней наблюдает. И засмеялась на чью-то шутку. Она танцевала с Найджелом, симпатичным, но слишком рафинированным и поэтичным, потом с Джиту, который был, как они решили с Розой, самым экзотичным мужчиной, какого они видели. Теперь из-за выпитого вчера у нее больно стучало в голове и было противно во рту.

Когда она искала на столике соль «Эно», ей почему-то вспомнилась девочка, которая нравилась ей в школе и обладала даже тогда каким-то неуловимым качеством, отсутствовавшим у нее самой. Девочку звали Афина, она была черненькая и красивая, а школьные каникулы проводила в Южной Америке, где ее отец выполнял важную и секретную работу по поручению правительства.

После школьных каникул многие девочки садились на поезд и болтали без умолку до самого Челтнема, где была их школа. Все, кроме Афины, которая, пока они рассказывали про то, как ловили креветок в Салкомбе или потрясающе весело проводили время на острове Уайт, сидела восхитительно молчаливая.

– Афина, пожалуйста, – просили они, – расскажи нам, где ты была.

– В Буэнос-Айресе, – отвечала она со своим не вполне английским акцентом и с улыбкой замолкала.

– И что? Давай, Афина, расскажи! Не вредничай!

– Ах, знаете, обычные вещи: вечеринки, мальчики.

Когда Тори жадно ждала новых подробностей, которые так и не звучали, она понимала, как мощно может действовать на окружающих молчание, и даже как-то и сама попыталась его применить.

Во время школьной поездки в Лондон она заставила себя хранить свой секрет (что-то важное, но теперь она совершенно не может это вспомнить) хотя бы до Ридинга. Но возле Дидкота она проболталась Афине, а та вежливо подняла брови и сказала «Ого!» таким же скучным тоном, каким говорила по телефону мать, когда хотела поскорее отделаться от докучливого собеседника.

А вот еще про Афину: когда во время школьных экскурсий девочкам раздавали сэндвичи и плитки шоколада, чтобы они съели их на ленч, она в самом деле хранила свои припасы до ленча.

Тори обычно съедала свои без четверти десять. Никакой силы воли, мать была права.

Вива была как Афина. Когда Фрэнк спросил насчет ее планов, она не забубнила что-то беспомощное, как сделала бы на ее месте Тори, не просила у него одобрения или совета. Она просто ответила: «Я пока не знаю», – и Тори увидела, что он попался на крючок.

Заполнить таинственные пробелы теперь могли она и Роза, сообщив ему, что Вива хочет стать писательницей; что она может поехать, а может и не поехать в Шимлу, где погибли ее родители – никто точно не знал, каким образом, – и где ее ждал загадочный сундук, вероятно, полный сокровищ и других любопытных вещей, и что до этого она, вероятно, попробует жить на свой страх и риск в Бомбее.

«Моя самая большая проблема в том, – решила Тори, – что я не умею ждать: еду, любовь или людей, которые сочтут меня интересной».

Тихонько пройдя по каюте при свете занимавшейся зари, Тори достала приглашение, сунутое за зеркало, и прочла его еще раз.

КАПИТАН И КОМАНДА С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ, И ПРОЧ., И ПРОЧ., И ПРОЧ., ШАМПАНСКОЕ И ВОСТОЧНЫЕ БЛЮДА БУДУТ ПОДАНЫ, КОГДА ВЗОЙДЕТ ЛУНА – В 7 ЧАСОВ ПОПОЛУДНИ.

Теперь все звучало ужасно. Тори прикинула, как бы ей отказаться от бала – Роза скажет всем, что она лежит в каюте с температурой и расстройством желудка; но тогда здесь появится Фрэнк, добродушный и внимательный, а с ним Вива. К тому же – она поглядела на Розу, спокойно спавшую на своей койке, – на этот раз ей не хочется вовлекать во все это Розу. Просто она устала быть ее некрасивой сестрой, вечной «третьей лишней», тоскующим ребенком, который, прижав нос к стеклу, глядит в окно на чужое счастье, в то время как Розе достаточно взглянуть на мужчину, и тот падает к ее ногам.

«Но дорогая, – могла бы возразить рассудительная Роза, – ты его почти не знаешь», или могла вообще поговорить с ней о пароходных романах, и Тори показалась бы себе обыкновенной дурочкой.

Я таю, я рву и мечу, я горю.

Трудно даже вообразить, чтобы Роза таяла, рвала и метала или горела. Только кажется, что она живет, может, потому что она такая хорошенькая. А я слишком сильно стараюсь.

Ее стон разбудил Розу. Она села на кровати в своей кружевной ночнушке и потянулась, подняв к потолку свои безупречные руки.

– Хм, божественно, – сонно проговорила она. – Я только что видела странный сон, что у меня маленький ребенок и он едет на слоне в самом крошечном тропическом шлеме, какой я когда-либо видела, и все говорят, что ему слишком рано ездить, а я так счастлива.

– Надо же.

В наступившей тишине Роза сказала:

– Ой, ведь сегодня вечером бал «Арабские ночи». Давай поболтаем о тряпках?

– Извини, не могу, – ответила Тори. – Я хочу спать. Спокойной ночи.

– Ладно, но как ты думаешь, мое широкое розовое платье годится, если я использую шаль-воротник как вуаль?

– Мне это неинтересно. Извини.

– Тори, вообще-то, ты в долгу передо мной, потому что ты очень шумела ночью – металась, будто сумасшедшая рыба в сетке.

– Я сплю, Роза, извини. Больше никаких разговоров.

«Вообще-то Фрэнк не такой уж и привлекательный, – размышляла она, когда снова услышала размеренное дыхание спящей Розы. – Милая улыбка, острый ум, но он недостаточно высокий для того, чтобы стать неотразимым, да и ноги у него кривоватые, если присмотреться. Мамочка не будет в восторге от его профессии, хотя он не настоящий судовой доктор. В Индии он отправится на север и будет исследовать что-то ужасное.

Вот и хорошо, что он предпочел Виву. Не стану делать из этого историю и устраивать сцены к их радости. Лучшая месть – хорошая жизнь! Вот это я и продемонстрирую сегодня вечером. Танцы, флирт, и плевать, плевать на все. Найдется много мужчин, которые захотят со мной потанцевать!»

Она включила над головой вентилятор, допила воду в стакане, прислушиваясь к звукам, вроде бы доносившимся из соседней каюты. Почему они выходили из той каюты, ей было совершенно непонятно. Ведь там Гай Гловер. Она не видела его уже давно. Когда она спросила у Вивы, почему она так поспешно вернулась к нему, та лишь отмахнулась и сказала, что это была ложная тревога.

Роза ничего не замечала, но это объяснимо. До прибытия в Бомбей оставалось всего шесть дней, и она, понятное дело, думала о предстоящей встрече с Джеком Чендлером. Еще одна причина, почему ее не стоило грузить пустяками вроде того, почему Фрэнк не ухаживает за ней. Это был корабельный роман… Ну вот, опять она плетет из ничего свои смехотворные фантазии.

Бал «Арабские ночи» был в полном разгаре, когда Тори поднялась на палубу. Небо пылало всеми оттенками кораллов и кларета, и лица участников бала купались в этом свете. Команда весь день готовилась к празднику; столики были накрыты розовыми скатертями, на них высились горки инжира, манго, папайи, засахаренных фруктов – и рахат-лукума. На палубе были развешаны разноцветные фонарики, а спортивная палуба словно по волшебству преобразилась в шатер султана.

В шатре лицедействовали факир – пожиратель огня и шумная толпа в масках, турецких сандалиях, сари и свободной одежде. Полковник Кеттеринг в длинном кафтане раскачивался под мелодии египетских музыкантов.

Тори набрала в грудь воздуха. Расправь плечи. Выше голову. Улыбайся. Иди. Ее целью была другая сторона розовой палубы, где пила и веселилась их компания.

– Божественно! – воскликнул Найджел и церемонно поклонился. На нем был смокинг из акульей шкуры и феска. – Ну просто Нефертити, и как, хм, как обворожительно она выглядит.

– Спасибо, Найджел. – Тори чмокнула его в щеку.

– Кто вы? – спросила она у Джейн Ормсби Бут, стоявшей возле Найджела, рослой молодой женщины, чья фигура явно не подходила для сари.

– Сама не знаю, – последовал добродушный ответ. – Что-то экзотическое.

– Спасибо, дорогой. – Тори взяла бокал шампанского из рук Найджела и небрежно встала возле релинга. Ее золотая маска лежала в вечерней сумочке на случай, если все зайдет слишком далеко. – Как все чудесно, правда?

– Это наше последнее море перед Индией, – сказала Джейн. – Как мы теперь сможем вернуться в обыденную жизнь, не представляю. Я…

Ее прервали громкие возгласы – Аааах! Роза появилась в ярко-розовом шелке, а когда музыканты заиграли «Разве она не мила?»[32], она протанцевала в сторону полковника и почтенных мэм, сидевших за столиком. «Я Шехерезада, – весело сообщила она им, – и у меня много историй, которые я не собираюсь вам рассказывать». Те снисходительно засмеялись.

Оркестр неистовствовал, трубы пели, и тут все снова затаили дыхание. Марлен и Сюзанна появились в масках и смелых и роскошных вечерних платьях; за ними небрежно шел Джиту Сингх, сверкая глазами и зубами. На нем были синяя шелковая рубашка, мешковатые брюки и мягкие кожаные сапоги, в которые он, на манер Валентино, небрежно сунул кинжал. На талии был кожаный пояс с несколькими патронами, на голове шелковый тюрбан с крупным бриллиантом.

– Джиту, – закричали все, – иди сюда и расскажи нам, кто ты такой!

Он слегка шлепнул по заду сначала Марлен, потом Сюзанну и направился к своей компании, низко кланяясь и касаясь глаз, рта и груди.

– Мое имя, – объявил он, – Назим Али Хан. Я повелитель империи Великих Моголов. Я принес вам в дар золото, благовония и самоцветы.

Когда он припал губами к руке Тори, ей хотелось, чтобы Фрэнк это видел.

Когда солнце скрылось за горизонтом в последних лучах своей красы, на темнеющем небе зажглись звезды. Пассажиры «Императрицы» танцевали, потом ужинали, сидя на шелковых подушках, разложенных в шатре. Потом играли в салонную игру под названием «Кто я?», в которой вам на лоб наклеивали полоску бумаги с каким-нибудь известным именем. А вам приходилось задавать окружающим вопросы, чтобы угадать, кто же вы. Игра вызывала взрывы веселья, а когда закончилась, пожилые пассажиры отправились спать.

Египетские музыканты уплыли в свои деревни – их лодки скользили по ярко фосфоресцирующим волнам. Их сменили свои музыканты, заиграв медленно и негромко; пары танцевали щека к щеке; в дальних углах палубы целовались парочки.

Тори смотрела на все это, сидя за столом, на котором валялись испачканные губной помадой окурки и помятые разноцветные бумажные ленты. Ее платье намокло от пота, на пятке болела водяная мозоль. Найджел только что ушел, и она собиралась с силами, чтобы доковылять до постели, когда возле нее неожиданно появился Фрэнк. Он был бледным и усталым.

– Ну, Тори, как вы повеселились, хорошо? – спросил он с непривычной церемонностью.

– Великолепно, – ответила она. – А вы?

– Я устал. Мне нужно выпить. – Он налил себе вина. – Будете?

– Нет, спасибо.

Они слушали плеск волн и сонное хрипение трубача.

– Тори, – сказал он.

– Что?

– Подожди-ка.

Он пристально взглянул на нее, и в какой-то волнующий миг она подумала, что ошибалась и что он все-таки может ее поцеловать. Но вместо этого он снял с ее лба бумажную полоску и отдал ей.

– Вирджиния Вулф[33], – прочел он. – Нет, это совсем не вы.

– Кто же, по-вашему, я? – спросила она, надеясь, что ее вопрос прозвучит легко и весело, а сама напряженно ждала ответа. – Звезда кино Теда Бара?[34] Мария королева Шотландии?[35]

Он покачал головой, отказываясь играть в эту игру.

– Я не знаю, – сказал он наконец. – Думаю, что и ты сама тоже не знаешь.

Ее лицо запылало от огорчения. Тогда она встала и крикнула:

– Джиту, что ты сидишь там один? Иди сюда, выпей с нами. – Не потому что ей так хотелось, чтобы он пришел, а просто, чтобы что-то сделать.

– Никто из нас не знает. – Фрэнк мрачно глядел в свой бокал. – Мы…

Но тут подошел Джиту.

– Меня позвала богиня, – сказал он, садясь рядом с ней. – Смеет ли смертный пригласить ее на танец?

Тори достала из сумочки маску и надела, на всякий случай, потому что ответ Фрэнка причинил ей боль. У нее было странное, слегка взвинченное настроение. Когда под ее маской поползла слеза, она порадовалась, что уже темно и никто этого не заметил.

Она улыбнулась Джиту и протянула к нему руки.

– Она хочет танцевать с тобой. Благодарю за то, что ты пригласил ее.

Он вышел с ней на танцпол, где водил ее в танце, умело и бесстрастно. Несколько парочек танцевали щека к щеке. Оркестр играл «Я не могу насытиться тобой»[36]. Она с ужасом увидела, как Марлен целовала кавалерийского офицера, с которым она видела ее и раньше, на виду у официантов.

– Я люблю эту песню, – сказала она Джиту, рука которого подвинулась на пару дюймов вверх по ее спине. – Она так заводит…

Почему она всегда говорит не то, что думает? Из-за этой песни она почувствовала себя несчастной, ей хотелось поскорее лечь в постель.

Он придвинулся к ней ближе, его пальцы тихонько гладили ее спину. Глаза с длинными ресницами глядели на нее, словно спрашивая: «Так можно? Как ты на это смотришь?»

– Ну, Джиту, – она старалась держать его на расстоянии, – ты хорошо сегодня повеселился?

Он ответил самым что ни на есть индийским жестом: ни да ни нет, просто пошевелил рукой из стороны в сторону.

– Было приятно. Нужная вечеринка.

– Какое забавное слово ты сказал.

– Ну, ты все понимаешь.

– Нет.

– Еще одно море проплывем, и я дома.

– Разве ты не рад?

– Не очень. Я долго жил далеко от дома. – Он вздохнул и придвинулся ближе, обдав ее дуновением пряного одеколона. – Я был свободным в Оксфорде и Лондоне. Ну там, вечеринки, много разных национальностей. Я буду скучать без таких озорных девушек, как ты.

Ей захотелось, чтобы теперь он отпустил ее. Он был слишком мужественный, от него исходил слишком сильный аромат. Но ведь это она сама позвала его, выпендривалась перед ним и велела пригласить ее на танец. И теперь, с такой ловкостью, что она и не заметила, он вывел ее, танцуя, на маленькую, залитую лунным светом площадку, а оттуда в темный угол возле пароходной трубы.

– У тебя чудесные глаза, – сказал он, когда ее спина уперлась в стену. – Такие большие, такие синие.

– Спасибо, Джиту, – чопорно ответила она.

Он мгновенно положил ей руку между ног и попытался поцеловать ее в губы.

– Джиту! – Она в ужасе оттолкнула его от себя.

– Ты много пила, – напомнил он, схватив ее за руки. – Ты порочная девка!

Она почувствовала его язык у себя во рту. Он направил ее руку к большой, похожей на резиновый шланг, штуке, которая выпрыгнула из него.

– Бога ради, Джиту, перестань! – сказала она.

Собрав все силы, она оттолкнула его, но перед тем, как побежать вниз, оглянулась и увидела, как он ударил себя ладонью по лбу; он был сконфужен не меньше, чем она.