Читать книгу Безвременье - Дмитрий Барабаш - Страница 8

Тургенев! Трах да тибидох.

Зачем ему отцы и дети?!

Уроки, зубы, ласки, плети

и геморрой пока не сдох.

Как будто бы он думал так,

что «воплотится в каждом чаде

глава неписаной тетради,

вершина призрачной горы,

к которой я стремлюсь добраться.

И та, которая за ней,

и те, которые за ними, —

вершины мыслящих детей!

Я на земле останусь в сыне!

И буду дальше продолжать

к небесным высям восхожденье.

Так шли мои отец и мать…

Но, чёрт возьми, законы тленья!

И время узенький удел!

И кандалы на бренной мысли…

Чего же я от них хотел…

и почему они прокисли,

те щи больничные…

и вкус

металла на капусте

метла над улицей светала,

и в каждом взмахе листик грусти

ложился мне на одеяло…

Вот санитарка записала,

что я хочу писать о Прусте…

Она вчера запеленала

меня в крахмально-синем хрусте

с улыбкой детского оскала,

когда наслушалась в Ла-Скала,

как Демис Руссос пел о чувстве,

её халат белее сала

и Вуди Алена в искусстве.

С детьми уже, хлебая горя,

Лжедмитрий приближался.

Воря

ему казалась неприступней

Днепра и Волги.

Злые волки

объеденной игрались сту́пней

Сусанина.

Дни становились злей и судней.

Одетый в шкуру печенег

ел печень наших серых будней.

И в небо капала с ножа,

как снег, над льдинами кружа,

по капле каждая секунда.

В дежурном свете, нежно ржа,

к звезде, усевшись на верблюда,

копытом оставляя след,

и там – невидимы при этом,

шли ангелы… Автопортрет

вождя смотрел на нас,

секретом

и страхом собственным страша.

Когда б писал во сне, поэтом

я стал бы.

Чёрная дыра

рассвета всасывала мысли,

способность прыгать тут и там,

по крышам лазить и кустам

взбивать нахохленные перья.

Реальность гаже и тошней,

в ней невозможно даже дней

порядок лестничный нарушить.

Когда я вышел из дверей,

я оказался весь снаружи.

И силюсь вспомнить и решить

недорасслышанное слово.

Я знаю, что оно основа,

но снова начинаю, снова —

куда ступать и не грешить?