Читать книгу Два императора - Дмитрий Дмитриев - Страница 12

Утро двадцатого ноября было как-то особенно холодное и пасмурное, небо заволоклось серыми тучами; на бивуаках русской армии горели еще костры; солдаты очень исправно жгли разные ненужные вещи. В бараке, сколоченном из тесу, за столом сидели ротмистр Зарницкий, князь Гарин и Николай. Они поспешно пили чай.

– Надо подкрепиться, дело будет жаркое, – проговорил Петр Петрович, отрезая себе толстый кусок солонины. – А ты что, юноша, уткнувши нос сидишь? – обратился он к Николаю. – Что не закусываешь?

– Рано – не хочется.

– Уж не влюбился ли ты в какую-нибудь Гретхен?

– Что вы, Петр Петрович! – вспыхнул молодой человек.

– Чего доброго!

– До того ли теперь, Петр Петрович! Смерть на носу.

– Сколько раз говорил я тебе, что на войне не надо думать о смерти. Или трусишь?

– Что вы, Петр Петрович, помилуйте!

– То-то, брат! Терпеть не могу трусов и неженок!

– А знаешь, Зарницкий, тактика австрийского генерала Вейротера мне не нравится. Боюсь я, не ошибся бы он в расчетах, – сказал князь Гарин.

– Я, брат, сам ненавижу немецких тактиков, а вся наша армия поставлена будет по диспозиции Вейротера в боевом порядке – так решено на военном совете.

– А наш старик, главнокомандующий? – спросил князь.

– У него даже и не спрашивали мнения, – ответил ротмистр.

– Хорошего ждать нечего.

Зарницкий и Гарин вышли из барака. Рассветало; костры догорали и дымились; солдаты тоже подкреплялись перед сражением; они жевали сухие, как камень, сухари и запивали их водой. Австрийские офицеры сновали между русскими солдатами. Вот раздались громкие голоса командиров:

– Стройся!

Офицеры стали поспешно обходить свои ряды. Солдаты суетились, прятали свои трубочки за голенища, подправляли мундиры, как будто шли на смотр, брали ружья и становились во фронт? Полковые командиры и адъютанты садились на лошадей.

– Выступайте.

Солдаты стали усердно креститься и шли, не видя, куда идут: дым от костров и туман застилал свет. Туман в тот день был так силен, что в десяти шагах ничего не было видно. Стройно шли русские колонны; солдаты были веселы, они шли на смертный бой, как на веселый пир. Вследствие тумана произошла путаница. Вожатые сбились с дороги и не знали, куда вести армию.

Русские полки стали на флангах под командою князя Багратиона и Буксгевдена[13]; в центре стала австрийская армия и часть русской под командою генерала Коловрата[14]. При войске находился император Александр, австрийский император Франц[15] и главнокомандующий. По плану Вейротера, генерал Буксгевден должен был обойти неприятеля левым флангом и тем же решить сражение.

Но в этом расположении войска сделана ошибка: армию растянули на большое пространство, фланги потеряли взаимную связь, центр ослабел. Армия была вытянута на три линии: спереди кавалерия, сзади артиллерия, далее пехота.

Император Александр, в конногвардейском мундире, в треугольной шляпе, объезжал армию вместе с австрийским императором и с великим князем Константином Павловичем. На приятном лице государя видна была задумчивость и сосредоточенность; он обратился с милостивым словом к офицерам и солдатам; громкое, нескончаемое «ура» было ему ответом.

Государь в сопровождении генерала Сухтелена[16], Аракчеева и других генералов подъехал к Кутузову и спросил:

– Михайло Илларионович, почему вы не идете вперед и не начинаете сражения?

– Я поджидаю, государь, чтобы все колонны собрались, – ответил главнокомандующий.

– Ведь мы не на Царицынском лугу – это там не начинают парада, пока не придут все полки, – с ноткой неудовольствия возразил император.

– Государь, потому я и не начинаю, что мы не на Царицынском лугу, – ответил Кутузов. – Но если ваше величество приказываете, я начну! – добавил главнокомандующий и отдал приказание к битве. Было девять часов утра; туман отчасти рассеялся, огневое солнце выплыло из-за облаков и ослепляющим блеском осветило поля, по которым нескончаемою вереницею тянулись войска.

Началось жестокое и кровопролитное Аустерлицкое сражение. Наполеон со всею силою ударил на центр нашего войска, находившегося под командою генерала Коловрата, смял его и овладел всеми выгодными пунктами позиции, разрезав союзную армию надвое, и стремительно напал на оба фланга. Корпуса Даву, Бернадота[17] и Сульта жестоко теснили наше войско. Русские, несмотря на значительный урон, стояли твердо и храбро отражали неприятеля, не уступали ни шагу, но, лишенные центра и разделенные на две армии так, что одна часть русских солдат не могла помочь другой, не могли выдержать страшного нападения и смешались.

Цесаревич Константин Павлович, командуя императорскою гвардиею, хотел остановить напор французских войск, но тщетно.

Император Александр сам вводил полки в битву, подвергая опасности свою драгоценную жизнь; под дождем пуль и картечей он скакал от одного полка к другому, воодушевляя солдат своим присутствием. Но сражение было проиграно, союзная армия расстроилась и в большом беспорядке отступила к пределам Венгрии, оставив под Аустерлицем десять тысяч убитыми и столько же ранеными; много, кроме того, попало в плен. Многие из русских бросились в болота, которые прилегали к прудам, но французская пехота преследовала их. Солдаты стали переходить по льду замерзших прудов, но лед был тонок, обломился, и многие утонули. Наконец, много русских погибло на озере Сочанском; лед на этом озере был довольно толст, и тысяч пять солдат уже достигли середины озера, когда Наполеон отдал бесчеловечный приказ – стрелять ядрами в лед… Разумеется, лед раскололся, раздался страшный треск и стоны, солдаты, лошади, повозки и пушки – все погрузилось в пучину. Этот поступок черным пятном падает на память о Наполеоне. Нелегка была и французам победа; множество убитых и раненых оставили они под Аустерлицем.

Отдав приказание преследовать русских по всем направлениям, счастливый и довольный император французов отправился на свою главную квартиру, расположенную на Ольмюцкой дороге.

На другой день после битвы Наполеон верхом объезжал позиции, где происходило сражение; за ним следовали маршалы и свита. Картина, представившаяся их глазам, была ужасна. Обширное поле, залитое кровью, множество истерзанных, изувеченных воинов валялись повсюду; некоторые из них еще были живы и, истекая кровью, мучились в предсмертных судорогах; их душераздирающие стоны могли тронуть самую черствую натуру – но гордый, тщеславный Наполеон оставался хладнокровным зрителем этой потрясающей картины. Ни один мускул на его сухом, бледном лице не дрогнул.

– А славное было дело! – заговорил Бонапарт, останавливая свою лошадь.

– Эта славная победа под Аустерлицем вплетет в ваш венок неувядаемые лавры, ваше величество! – почтительно заметил Даву.

– Но я ею много обязан вам, любезный Даву! Кроме того, маршалы Сульт и Бернадот были тоже молодцами в этом сражении. Вас, господа, ждет от меня щедрая награда.

– Ваше величество, я обязан жертвовать своей жизнью на благо Франции, не думая при этом о награде.

– Да, господа, могу похвастаться победой! Аустерлицкое солнце я буду долго помнить. И наши враги, надеюсь, не позабудут, как сражаются французы, – это им хороший урок.

Наполеон поскакал к берегам озера Сочанского, которое погребло в своих холодных объятиях не одну тысячу несчастных русских солдат. Наполеон остановил свое внимание на следующем: в нескольких шагах от плотины он заметил большую и крепкую льдину, на которой лежал русский молодой унтер-офицер в гвардейском мундире с Георгиевским крестом на груди; из правого его плеча струилась кровь. Очевидно, он был ранен и не мог ничего предпринять для своего спасения; гибель солдатика была неизбежна, он мог каждую минуту упасть со льдины или сама льдина могла наскочить на какое-либо препятствие и разбиться вдребезги. Бедняга, увидев Наполеона и его блестящую свиту, приподнялся на льдине и крикнул, насколько позволяли ему ослабевшие силы:

– Спасите!

– Что он кричит? – спросил Наполеон. Между свитскими генералами был один, хорошо знавший русский язык.

– Он просит помощи, ваше величество, – перевел генерал.

– Так надо его спасти! – громко сказал Наполеон.

Несколько человек французских солдат и два штабных офицера бросились исполнять приказание императора. Найдя на берегу два толстых бревна, они столкнули их в воду и, усевшись на них верхом, думали добраться до льдины, подталкивая бревна движением ног; но едва они отплыли на сажень от берега, как все они потеряли равновесие и полетели в воду. Спасители чуть сами не утонули, и только благодаря близости берега они вышли из воды. Наполеон нахмурился. Неудача, как всегда, действовала на него самым удручающим образом. Чтобы разогнать это скверное впечатление, два штабных офицера, несмотря на страшный холод, решились раздеться донага и бросились в воду спасать утопающего русского. Достичь его было, однако, нелегко. Лед, покрывавший озеро, был во многих местах пробит ядрами и картечью; кое-где озеро покрылось новым тонким слоем льда, и смелым пловцам приходилось его разбивать собственными усилиями; лед до крови царапал им грудь и руки. Офицеры совершенно выбились из сил, наконец они достигли льдины, на которой стонал русский. Осторожно стали они подталкивать ее к берегу. Кто-то догадался бросить им с берега веревки, они обвязали солдатика и таким образом дотащились до берега. Русский солдат был спасен. Офицеры дрожали от холода; их подвели к горящему костру, обтерли и одели в сухое платье. Наполеон легким кивком головы поблагодарил самоотверженных смельчаков и обратил свое внимание на спасенного русского, которому успели уже перевязать раненое плечо, дали несколько глотков рому и одели.

– Вы русский? – спросил у него Наполеон через переводчика.

– Русский, – тихо ответил Николай Цыганов (это был он).

Во время несчастия на озере Николай каким-то чудом не погиб и спасся на льдине, на которой он провел длинную, мучительную ночь.

– За что вы получили крест? – опять спросил у него император.

– За дело при Кремсе[18], – чуть слышно ответил Николай, которого сильно била лихорадка.

– О, да, в этом сражении Кутузов отличился, но я отомстил ему при Аустерлице. Он слаб, отправьте его на перевязочный пункт и постарайтесь, чтобы этот храбрец выздоровел, – обратился Наполеон к своим приближенным. – Когда вы оправитесь и выздоровеете, надеюсь вас увидеть в рядах моей армии, – сказал Николаю на прощанье Наполеон.

– Я русский, ваше величество, и не изменю присяге, хотя я и обязан вам спасением моей жизни. Лучше отнимите у меня жизнь и прикажите снова бросить в озеро, но не требуйте от меня невозможного, – смело ответил Николай.

– Мне нравится его смелый ответ. Русские славная и храбрая нация, господа! – весело сказал Наполеон и поскакал от озера.

Николая повели на перевязочный пункт. Там, исполняя приказание Наполеона, употребили все усилия, чтобы русский храбрец поскорее оправился от своей раны.