Читать книгу Два императора - Дмитрий Дмитриев - Страница 16

Ротмистр Зарницкий встал поздно, но был бодр и весел. Лесничий напоил его и Щетину чаем, и они стали собираться в путь.

– Боюсь удерживать вас, господин ротмистр, в нашей местности бродят еще французские солдаты, и ничто им не мешает заглянуть и ко мне. Но скажите, куда вы намерены идти? – задал он вопрос.

– Хотелось бы догнать нашу армию, – ответил ротмистр.

– Это нетрудно сделать, если вы, господин ротмистр, знаете дорогу.

– В том-то и беда, что я совсем не знаю здесь дороги, – ответил Петр Петрович.

– А ваш денщик?

– Он и подавно не знает.

– В таком случае я дам вам проводника, – предложил лесничий.

– Я просто не нахожу слов, как вас благодарить!

– Не за что. Австрия и так многим обязана русской армии. Больше всего мы должны ценить ваше самопожертвование.

Зарницкий простился с лесничим и с неизменным Щетиною и проводником отправился догонять русскую армию. Франц Гутлих снабдил их на дорогу провизией и подарил ему на память пистолет редкой работы.

– А мне, добрейший господин Гутлих, нечем вас отблагодарить: у меня ничего нет! Но по приезде в Петербург моим первым долгом будет прислать вам сувенир, – крепко пожимая руку лесничего, говорил ротмистр, прощаясь.

Провожатый скоро вывел их из леса на большую дорогу, по которой накануне в беспорядке шли русские солдаты, преследуемые неприятелем. Теперь на этой дороге не было никого.

– Идите прямо по этой дороге, и вы непременно догоните свою армию, – посоветовал проводник.

Ротмистр поблагодарил его и быстро зашагал вперед. Щетина не отставал.

– А как думаешь, Щетина, жив Гарин? – спросил ротмистр у своего денщика.

– Навряд, ваше благородие, уж оченно храбро они сражались: своими глазами видел, как их сиятельство рубил французские головы.

– Да, да, сражался он как герой и пал с честью… Я лишился искреннего приятеля. Пока я жив, буду о нем всегда помнить. Жаль его, Щетина, очень жаль мне его, – грустно сказал ротмистр.

– Как не жалеть: человек молодой и дельный! Михеев, денщик княжеский, сказывал мне, как с князем прощались отец с матерью. Уж оченно больно, говорит, они плакали и убивались, отпуская княжича на войну, особенно сама княгиня.

– А об нас с тобою, Щетина, кто плакал, когда мы на войну отправлялись?

– Никто, ваше благородие!

– И убьют нас – некому будет поплакать, некому вспомянуть о нас!

– Некому, ваше благородие! – печально вторил старик.

– Живы мы – хорошо, а умрем – тужить по нас некому. Вот видишь, и одному быть тоже нехорошо. Правда, Щетина?

– Истинная правда, ваше благородие!

– Ты тоже одинок, Щетина?

– Как перст, ваше благородие!

– И никогда женатым не был?

– Все было, ваше благородие! Жена была, детки были, да все умерли, все на погосте спят и меня, старого, поджидают.

– Ничего, Щетина, мы еще с тобою поживем на белом свете, на ратном поле врагов царя и родной земли побьем. Так, что ли? – ударяя по плечу взгрустнувшего денщика, переменил тон ротмистр.

– И правда, ваше благородие, – побьем супостатов!

Оба – и молодой и старый – приободрились и быстрее зашагали по безлюдной дороге. Наконец они догнали задние ряды нашей армии. Теперь они были в безопасности.

Петр Петрович отправился прямо к командиру полка. Тот знал, как много храбрости выказал ротмистр в последнем сражении, принял его очень ласково и приказал выдать ему лошадь.

– Вы, господин ротмистр, достойны награды… Я сам был свидетелем вашей храбрости и при первой возможности донесу о вас главнокомандующему, – проговорил генерал, пожимая руку Петра Петровича.

– Я не найду слов, как мне вас благодарить, генерал.

– Благодарность тут ни при чем, повторяю, вы вполне заслужили награду.

– Смею спросить у вашего превосходительства, не можете ли вы сообщить мне что-либо о князе Гарине?

– К сожалению, ротмистр, ничего; я только и знаю, что в списке убитых князь Гарин не значится; в числе раненых его тоже не видать. Не взят ли князь в плен?

– О, избави его Бог от этого. По-моему, плен хуже смерти, – со вздохом проговорил ротмистр Зарницкий.

Печальным вернулся он от генерала; неизвестность участи молодого князя Гарина заставила призадуматься Петра Петровича…

Он любил и уважал своего товарища.