Читать книгу Перила - Дмитрий Ефанов - Страница 2

Как только Роммель берет последнюю ноту в финале «Лазаньи», в дверь просовывается голова Паши – администратора базы.

– Пацаны, вообще-то пора сва… сваа… сваа… рачиваться, – выдавливает он из себя и стучит пальцем по левому запястью. Часов у него нет, но жест понятный: опять засиделись.

Паша сильно заикается, и иногда его непросто понять. Но на эту базу мы ходим уже давно и научились его расшифровывать.

– Все-все, Паша, пять сек!

Начинаем паковаться: отрубаем комбики, складываем шнуры, раскладываем инструменты по чехлам. Ну и пустые пивные банки туда же. Если честно, на базе, особенно вблизи аппаратуры, пить строго запрещено, но какая же репа, чтобы не накатить?

В пятнадцать минут десятого выходим из репетиционной комнаты. Расплачиваемся с Пашей, жмем ему клешню (которая дрожит так, как будто тоже заикается при рукопожатии) и громыхаем вниз по лестнице.

– О, совсем из башни вылетело! – хлопает себя по лбу Стэн. – Самое главное-то забыл сказать!

Вот вы бы ему поверили? Я Стэна знаю отлично и гарантирую: что бы он там ни задумал, ничегошеньки наш мальчик не забыл, а тщательно выбирал момент, когда нам сообщить. В этом весь Стэн, кстати.

– Ну и что у тебя там «самое главное»?

– Нашел объяву в Инете. Можно вписаться на концерт в нормальный клубешник.

Мы выходим на улицу, минуем проходную. Репбаза, как это часто бывает, находится на территории завода – то ли бывшего, то ли еще действующего, – поэтому и проходная.

– Что за клубешник-то? – первым оттаивает Роммель.

– «Идея Fix».

– Это цивильное место, – реагирует Троцкий. – А мы потянем?

– Если в «Напряге» сыграли программу нормально, то везде сможем, – уверенно жестикулирует Стэн. – Даже наоборот, уже все отрепетировано, да еще и на нормальном звуке…

– А когда? – спрашиваю я. – В «Напряге» неделю назад лабали, не рано еще раз?

– А у тебя ссылка в почте, глянь сам, – пожимает плечами Стэн.

Роммель останавливается: он живет совсем рядом с репбазой, и мы уже в двух шагах от его подъезда.

– Народ фиг соберем, если будем так часто играть.

– А тебе такой народ сильно нужен? – томно парирует Стэн. – Туда не надо свою толпу приводить. Сколько можно для одного и того же зоопарка лабать?

Это у них старая заруба: Стэн не жалует ту свиту, которая таскается за Роммелем на наши концерты. Я от них, конечно, тоже не в восторге, но в целом как-то фиолетово. Поэтому, как кот Леопольд, выставляю ладони вперед, всем видом демонстрируя: «Ребята, давайте жить дружно!»

– Ладно, посмотрю, что там по твоей ссылке.

– Вот-вот, изучи. И если все о’кей, сразу им напиши, что нам типа интересно.

Роммель пытается возмущаться, что его проигнорили, но всем, кроме него, уже хочется запрыгнуть в теплое метро, и мы прощаемся.

В подземке я вспоминаю еще одну важную штуку. Все-таки я не Стэн, на триста шагов вперед не продумываю.

– Слухайте, у нас же была идея собраться как-нибудь и устроить такой глобальный совет – куда дальше развиваться? В смысле музыки, продвижения и вообще…

Троцкий и Стэн кивают.

– Давайте, может, как-нибудь на днях? А то сколько можно откладывать…

– Собраться – это мы всегда за, душа моя Константин Константинович, – подмигивает Троцкий. Хитрым выражением личика явно намекая на то, что «собраться» – это забухать.

– Можно, – поддерживает Стэн. – А что конкретно обсуждать будем?

– Есть идеи кое-какие… Давайте во вторник вечером?

– Во вторник я не могу, – суровеет Троцкий. – Мы с Нюхачом пересекаемся.

Нас со Стэном передергивает при слове «Нюхач»: это главный и старинный друг Троцкого, с которым они бухают так, что нормальный человек от такого неумеренного пития давно бы умер. Вывод? В среду сходку назначать тоже бессмысленно: тушка Троцкого все равно будет нетранспортабельна.

– Тогда, может, в четверг после работы?

– О, это проще, – проясняется чело Троцкого. Еще бы: если начать пить в четверг, выходные начнутся на сутки раньше. – Только где, в «Хитер бобер» десантируемся?

– Ну, попробуем раскидать планы. – Стэн, как всегда, делает вид, что у него график плотнее, чем у Путина, но в итоге наверняка придет.

– Отлично! Роммелю я завтра наберу, поставим его перед фактом.

– Все, я выхожу! Бывайте! – Троцкий с нами прощается, это «Белорусская».

Стэн, вскинув на плечо бас и пожав мне руку, выходит через две станции (он сейчас снимает хату где-то в районе «Нагорной») и исчезает среди мигрантов и крашеных девочек на перроне «Тверской».

Я доезжаю до «Новокузнецкой» и делаю пересадку. В вагоне сесть негде, поэтому прислоняюсь спиной к дверям и только сейчас чувствую, как меня разморило после репы. Пивасик, конечно, свою роль сыграл, но раньше от четырех банок я бы был ни в одном глазу. Интересно, это недосып или уже старость на подходе?

Громыхать по рельсам до «Перово» еще минут пятнадцать, и от нечего делать я разглядываю публику в вагоне. Иногда можно насмотреться на таких кадров – воспоминаний на год хватит. Недавно, например, встретил изумительного типа: он вошел на «Маяке» и всю дорогу правой ладонью хлопал себя в грудь, там, где сердце. Два быстрых хлопка – пауза. Два быстрых хлопка – пауза. Как будто шифровку передает, Алекс – Юстасу. На «Аэропорте» он вышел и даже на ходу продолжал лупить себя, не сбиваясь с темпа! Наверное, если б под ним провалился пол, он бы и в полете барабанил по грудной клетке.

А в этот раз контингент в вагоне подобрался какой-то скучный. Девчонок – таких, чтобы хоть минимально симпатичных, – тоже негусто. Точнее – всего одна, совсем рядом со мной, поэтому не сразу ее заметил.

Я вообще плохо умею описывать людей. Приметы-то перечислить можно, но ведь это все равно получится фоторобот, а не живой человек. Так ведь? Но я попробую.

Светловолосая. Или я бы даже сказал, светловласая, потому что есть в ней что-то такое славянское, древнее. Как из былины. Я, правда, ни одной былины не читал (и даже не уверен, действуют ли в них девушки или хотя бы девы). Но вот она как раз такая – как будто телепортировали из былины, переодели в бежевый плащик и балетки, накрасили ресницы…

Стройненькая. Интересное, кстати, слово «стройная» – похоже на «строенная». Было три девушки, а их схлопнули в одну. Одновременно похожую на всех трех, из которых ее сделали… Причем получилась она не толщиной с трех, а именно стройная.

Представляете, как меня развезло, если мысли заплетаются в такие конструкции?

На пальце кольцо. Наверняка обручальное, потому что совсем простое на вид. Слушайте, неужели все симпатичные девчонки уже за кем-то замужем? И с книжкой в руках. Вот здесь я честно признаюсь: есть у меня такая слабость – стрелять глазами, кто что почитывает в транспорте. Мне когда-то Роммель присылал по почте прикол – «антибуки». Это защита специально от таких, как я, – стебные обложки, распечатываешь их и оборачиваешь свою книжку (если, конечно, она у тебя не электронная). Кто-нибудь в метро или автобусе палит через плечо, что читаешь, и видит заголовок типа «Как объяснить ребенку, что вы собираетесь его продать». Ну, или – «Итак, вы заболели проказой…» На крайняк – «Душим кошку за 15 секунд!» И рисунки на обложках соответствующие, вообще, все оформление, как у глянцевых бестселлеров.

Результат – любопытная Варвара шарахается от ужаса, получает глубокий шок и неизлечимые комплексы на всю оставшуюся жизнь…

Вот я как раз такая Варвара. Но ведь интересно же, что читает симпатичная девушка?!

А по пьяни и вовсе никто бы не удержался на моем месте.

Я заглядываю ей через плечо и сначала даже не понимаю, на каком языке это написано. Очень похоже на русский, но некоторые буквы – явно из чужого алфавита. Может, это сербский или какой-нибудь болгарский? Плюс еще некоторые буквы – красным шрифтом, хотя все в основном черным.

Еще раз украдкой смотрю на ее лицо – нет, точно русская, не иностранка. Может, у нее муж серб или болгарин? Приезжают к нам со своих Балкан и кадрят наших девчонок, пока мы по клубешникам рок-н-ролл играем…

Нет, а как русскому человеку такое прочитать? «Далече (потом какая-то шняга типа буквы «дабл-ю») мене (опять эта же шняга) гнано быти сотвори твоими агглы…» Следующую строчку пропускаю, а дальше еще круче: «и прославлю, и славлю пречтую бцу мрию, юже дал еси…»

Причем это не имена – все с маленькой буквы пишется! Плюс у них на каждом слове ударения, как в букваре у первоклашек. Точно какой-то славянский язык, потому что половина слов похожа на наши. Помню, была олимпиада, по ящику показывали гандбол, и у словенцев был игрок с дивной фамилией Козлина. Мы тогда со Стэном долго угорали над ним.

Хотя в принципе, если заморочиться, смысл уловить можно: кого-то далеко гонят некие агглы. И кто-то обещает: прославлю, и славлю, и пречтую… и мрию! Непонятно только, кого именно, и что в переводе значит «пречтую» и «мрию». И еще хорошо бы знать…

– Главное, кто такие агглы? – задаюсь я глубокомысленным вопросом и вдруг догоняю, что это звучит вслух.

Девушка былинной внешности вздрагивает, оборачивается и недоуменно смотрит на меня.

Косяк, ничего не скажешь…

– Вы мне что-то сказали? – Она смотрит мне в глаза, и я машинально отмечаю, что ошибся: вовсе она не накрашенная, просто ресницы очень длинные и черные.

Когда-то давно мы со Стэном твердо усвоили: если ляпнул чушь, надо принять максимально уверенный вид, чтобы все поверили, что так и задумано.

– Я просто хотел спросить: кто такие агглы?

– Кто? Агглы?

– Ну, точнее, как будет «агглы» в переводе с сербского?

Жена балканского экспата смотрит на меня с таким ужасом, как будто я закинулся мухоморами и несу дикую ахинею.

– С сербского? А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Ну, тогда с болгарского…

У нее проглядывает что-то похожее на улыбку: видимо, ситуация для нее постепенно превращается из страшной в забавную.

– По-моему, вы выпили, – примирительно говорит она. – А почему вы так интересуетесь этими агглами?

– Агглы волнуют меня с детства, – бодро рапортую я. – Особенно сербские, болгарские – в меньшей степени. Но сойдут и они. А выпил я совсем немного, правда!

– Боюсь, я вам ничем не смогу помочь, потому что про агглов слышу первый раз в жизни, – изъясняется она очень-очень вежливо, но иронично. – Может быть, англы? Было такое племя. И вообще, это из какой области? Откуда в вашем детстве вы про них узнали?

– Из вашей книжки, – говорю, делая покаянное выражение лица. – Очень неудобно признаваться, но я заинтересовался, что же вы читаете.

– Из этой?! Там точно не сказано ни про какие племена.

– Может, это и не племена, я же не знаю… А можно на секундочку? Вот, смотрите: «быти сотвори твоими агглы…» – указываю я пальцем.

Моя попутчица несколько секунд смотрит на строчку с таким видом, как будто ее разыгрывают. Потом улыбка возвращается на место, а еще через секунду она уже почти хохочет.

– Это не «агглы», это «ангелы»! «Отгнано быти сотвори твоими ангелы» – означает «чтобы твои ангелы прогнали».

– В книжке опечатка, что ли?

– Нет, конечно! На церковнославянском языке так пишется. Видите этот значок над словом? Он называется титло…

– Каком-каком языке? Я, если честно, думал, что это сербский или болгарский…

– Церковнославянском. Это язык, на котором ведется богослужение, ну и молитвы тоже обычно на нем… – Как только она начинает объяснять, сразу становится похожа на учительницу младших классов, но не особо строгую. – Эта книжечка называется молитвослов. А я-то голову ломаю: почему в переводе с болгарского?

– А вы, получается, такая прямо сильно верующая? Кстати, меня зовут Костя. А вас?

– А меня Дарья, можно Даша. Ну что значит «сильно»?! Наоборот, совсем не так, как хотелось бы… Извините, а вы когда-нибудь в церкви бывали?

Я честно вспоминаю. Когда у Саши Динова было девять дней, это все провернули прямо на кладбище. А больше вроде и поводов не было… хотя нет, вспомнил!

– Был, конечно. На свадьбе у одной подруги, они с мужем венчались. Правда, через месяц развелись. Ну и еще на всяких экскурсиях в храмы заходил… но это, наверное, не в счет? Вы же не про такое спрашиваете?

Интересно, почему я с ней продолжаю на «вы»? Обычно на раз-два на «ты» перехожу.

– Я спрашиваю именно про богослужения. Просто как раз сегодня думала: большинство людей, которые ничего про Церковь не знают, там по большому счету и не были. Получается замкнутый круг: не знают, потому что никогда не ходили, а не ходили именно потому, что ничего о ней не знают.

Мне почему-то вспоминается Стэн на подоконнике, разглагольствующий о религиях.

– Да не, я, в общем, нормально отношусь ко всему этому… Например, Кинчева я уважаю, а он прямо весь такой православный. Просто сам как-то не дошел. Не могу же я просто так идти по улице и зайти в эту вашу церковь!

– Почему не можете?

– Ну как, «почему»? Вы же не зайдете в гости к людям, с которыми не знакомы! В первую попавшуюся квартиру!

Что-то я разошелся, как будто меня задели за живое. Вообще-то я не настраивался на серьезные разговоры (наоборот, собирался постебаться слегка), но зацепило вот это ее умничанье про «замкнутый круг».

– Так меня-то вы уже знаете, Костя! Если хотите, приезжайте к нам, я вас познакомлю с моими друзьями. – Она хитро прищуривается: не по-ленински, а как-то мило. – И вы уже не сможете сказать, что по чужим гостям ходите.

Если бы я к ней клеился, сценарий был бы идеальный: сама предлагает встретиться еще раз. Но у меня правило: кадрить замужних девчонок – это не комильфо. А почему тогда я на нее так залип, потом разберусь.

– Друзья – это интересно… Но в церковь мне еще рановато: я же не умер и жениться не собираюсь, – отбиваюсь хохмой.

Я просто млею, когда девушки делают бровки домиком. Даже когда так презрительно, как сейчас Даша.

– А вы думаете, туда ходят только под венец или на отпевание? Это во-первых. Во-вторых, можно всю жизнь говорить «слишком рано», а потом станет слишком поздно. И в-третьих, зову я вас не в церковь, а на чаепитие.

Видно, я ее тоже здорово зацепил.

– Чаепитие? А что у вас пьют? Пуэр? Дым, спирт, порох, убивающий чай? – Я продолжаю клоунаду, хотя уверен, что цитаты из Ноггано, он же Баста, он же N1NT3ND0, православным девушкам ни о чем не говорят.

– Можете принести пуэр, мы и его заварим, – неожиданно меняет она гнев на милость. – Чаепитие для нас просто повод, а само мероприятие называется «Библейский кружок».

«Осторожно, двери закрываются! Следующая станция "Новогиреево"», – слышу я краем уха голос из динамиков.

– Ого, я с вами заболтался! Мне вообще-то надо было выходить!

– У меня у самой такое бывает… Ничего страшного, на следующей выйдете и вернетесь на одну станцию назад.

– А вы куда едете?

– В Новокосино, к подруге. Хотите, запишите мой телефон? Если надумаете заехать к нам в гости на кружок, будем очень рады.

– Какой кружок? Кройки и шитья?

– Нет, я же вам говорю – «Библейский кружок». Мы там читаем, обсуждаем прочитанное… Слушайте, не делайте такие глаза, у нас там никто не кусается! – хохочет Даша.

Я возвращаю глаза в орбиты (раз уж они оттуда вылезли) и собираюсь мягко закруглить разговор. Ну в самом деле, на фига мне все это надо, а?!

И вдруг меня осеняет: если они чего-то там читают-обсуждают, за один раз никто меня никуда не завербует, зато Стэна потом можно одной левой уделать со всеми его умными базарами за религию.

– Давайте ваш телефон, записываю, – достаю из кармана свой.

– Ой, здорово, – искренне радуется она. – Мне сразу показалось, что вы неравнодушный. Пишите: восемь, девятьсот девять, восемьсот один…

– Секундочку… Елы-палы… Я тут, знаете, уронил телефон, теперь у меня единичка не всегда прожимается…

«Станция "Новогиреево"», – информирует мерзопакостный голос из динамиков.

– Ага, нажалась! Все, записал! Даша, счастливо, выхожу!

Я выскакиваю из вагона под речитатив о том, что с дверями надо быть осторожным, а следующая станция «Новокосино». Успел!

Мимо меня пролетают вагоны, Даша семафорит мне рукой в знак прощания. Я почему-то (видимо, сказываются четыре пива) не сохраняю телефон, набранный с таким трудом, а просто делаю вызов и сразу сбрасываю.

Пока я вальяжно перекатываюсь на другую сторону платформы, в голове проклевывается мысль: интересно, этот их «кружок» – это, случайно, не такая секта, куда сначала затягивают всякие гуру, а потом люди переписывают на них машины и квартиры? О которых Роммель сегодня рассказывал на репе.

Хотя… ни машины, ни квартиры у меня же все равно нет!