Читать книгу Перила - Дмитрий Ефанов - Страница 6

Полпятого дня. Я сижу на кровати, только что проснулся: была ночная репетиция, о которой говорил Стэн, шестичасовая. Так дешевле.

Первое и главное – сегодня суббота! Это однозначно хорошо, без вариантов.

Второе – на сегодня особых планов нет. Это и хорошо, и плохо.

Третье – где-то в подкорке свербит ощущение, что нечто важное я все-таки просохатил.

Вот такие ощущения я не люблю. Потому что мало ли что можно забыть?

Иду в ванную и начинаю чистить зубы, мыча себе под нос древнющую песню «Широка страна моя родная». Когда я дохожу до задней стороны зубов (практически «dark side of the teeth»), начинаю на тот же мотив мычать стих Есенина «Улеглась моя былая рана…», который я учил в школе. Сразу рождается смелая музыковедческая догадка, что песня была написана как раз на есенинскую нетленку, но в последний момент вызвали Лебедева-Кумача и под дулом вороненого нагана заставили его написать свой жизнеутверждающий текст…

И все же – что за мысль, которую я никак не вспомню?

Параллельно я думаю о том, что если бы я был евреем, то таких проблем у меня бы не возникло. Не мучился бы от мысли, что забыл что-то важное на сегодня. Потому что евреи, как известно, по субботам ничего не делают.

Помнится, Роммель, который любит смотреть фильмы про разные страны, рассказывал:

– Если прилететь в Израиль в субботу, то даже валюту фиг поменяешь – все закрыто, и точка. А если местным надо куда-то ехать на машине, то вообще проблема, потому что водить машину запрещено, это считается работой.

– Чего, пешком идут?

– Еще чего не хватало! Они же умные. В отличие от нас… Тачку водить нельзя, зато можно сплавляться по воде. Поэтому берут три пластиковые бутылки, наливают в них воду, кладут в машину под задницу и едут! Типа по воде путешествуют…

Я над этой хохмой ржал, конечно, но на сто процентов никогда не верил – это как-то совсем уж шизоидно звучит. Да и Роммель уточнял, что мало кто даже из евреев соблюдает все эти религиозные запреты. У нас ведь, если разобраться, то же самое – так, максимум свечки ставят. Хотя по правилам полагается молиться-поститься и еще наверняка много чего, только кто же все это соблюдает? Ну, то есть старушки, наверное… и еще монахи всякие, но из людей адекватного возраста я что-то таких не встречал…

– Ну еще бы!!! – яростно кусаю зубную щетку. Зубная паста на ней уже давно кончилась – оказывается, я просто задумался.

Вот оно, забытое! Память включается с места в карьер, как будто забрызганное зеркало над умывальником превращается в плазменный экран. На нем появляется Даша, стоящая в вагоне метро, мягко улыбается и говорит:

– Получается замкнутый круг: большинство людей ничего про Церковь не знают, потому что никогда туда не ходили. А не ходили именно потому, что ничего о ней не знают.

Хлоп-хлоп глазами – и плазма опять превращается в зеркало с моим осоловевшим отражением.

Теперь все встает на свои места: когда я ночью случайно разбудил Дашу и напросился к ее друзьям, она меня приглашала, кажется, как раз на субботу. В тот самый раз, когда ходили в «Хитер бобер». А забыл я все это, потому что сам накидался до состояния бобра.

Споласкиваю рот, ставлю жестоко покусанную щетку на место и иду на кухню.

Ну и что? Едем или нет?

Так! Я ведь что-то записывал, когда звонил ей ночью. Наверное, нечто важное, только вот куда именно? Никаких блокнотов у меня в помине нет. Наконец, вспоминаю, что где-то должна быть газета, которую мне впарили на выходе из метро. Я устраиваю настоящую экспедицию по ее поискам, и после битого часа изысканий газета обнаруживается на подоконнике за занавеской. На пятой странице, аккурат над статьей про то, что по Химкам разгуливает сбежавший от какого-то психа леопард, – о чудо! – вижу те самые почеркушки.

Потратив несколько минут на их расшифровку, устанавливаю следующие факты:

1. «Кружок», на который я напросился, – увы, действительно сегодня.

2. Начинается он, оказывается, в 19:30.

3. Ехать туда надо от «Новогиреево» на маршрутке до остановки «Степная».

Поверх всего крупными печатными буквами написано «ПУЭР». Поломав голову, забиваю на это – мало ли чего по пьяни можно написать.

Итого: если я реально свихнулся и на самом деле туда поеду – у меня часа полтора до выхода из дома. Надо что-то решать, но мне приходит в голову мысль, что шесть часов пяти мудренее, иду в кухню и меланхолично делаю бутер с колбасой. Настроение от него, впрочем, поднимается несильно.

В самом деле, кто меня туда тянет? Вспоминаю инетовские сюжеты о православных активистах, которые приходят на всякие художественные акции и разгоняют их. Не к таким ли типам я намылился ехать, а?

Воображение, подпитанное бутером, рисует мрачную картину: угрюмые люди с бородами (и с топорами где-нибудь под косоворотками) сосредоточенно пьют чай с сахарком вприкуску (вот, оказывается, к чему относится слово «ПУЭР» на газете!), размышляя, как бы навешать какому-нибудь очередному нарушителю устоев. Причем стол, за которым они чаевничают, круглый (прямо как у короля Артура), поэтому называется все это «кружок».

– Нет, джентльмены, без такого счастья я как-нибудь проживу! – говорю я почему-то вслух и принимаю волевое решение лишить лютых бородатых людей моего общества. Как-нибудь обойдутся без меня.

Беру телефон и звоню Даше, чтобы вежливо извиниться: дескать, в другой раз непременно, а сейчас я ужасно занят… например, заболел любимый волнистый попугайчик и надо тащить его в больничку. То есть к ветеринару. Главное, не спалиться, а то вдруг она заведет предметный разговор про этих самых попугайчиков, в которых я совсем не шарю… Впрочем, Даша трубу не берет, то же самое повторяется минут через пятнадцать, поэтому проблема остается нерешенной и все более напрягающей.

С другой стороны, если даже туда заявиться, что я там скажу, а?! Я же ничего в их темах не секу и непременно облажаюсь, если будут спрашивать. Скажем, догмат какой-нибудь или что там у них бывает…

На какую-то секунду мне кажется, что это достойная отмазка, чтобы не ехать… Но потом с тоской понимаю, что откосить у меня не получится, как бы я ни старался. Просто потому, что кто-то внутри уже все решил за меня, и упираться бесполезно.

Уныло возвращаюсь в комнату и, проходя мимо зеркала, вижу свое выражение лица, которое вполне можно публиковать в газетах с подписью «Осужденный после оглашения приговора: 15 лет каторжных работ».

Из следующих полутора часов ничего достойного в биографию рок-звезды не впишешь – мою посуду, глажу футболку, ищу по всей квартире чистые носки. Но вот что интересно: чем дальше, тем сильнее радует ощущение, что без меня меня женили, и ничегошеньки от бедняжечки не зависит. Ближе к шести настроение меняется на окончательно наплевательское, а в половине седьмого, уже пританцовывая какую-то джигу-дрыгу, я выпархиваю из квартиры с рюкзаком на плече.

– Главное – не забыть купить пуэр, – говорю я себе вслух и в три быстрых оборота запираю за собой дверь.

– Простите, а вы мне скажете, когда будет «Степная», да? – в очередной раз (и без особого доверия) напоминаю я тетушке, которая сидит в маршрутке рядом со мной.

– Скажу-скажу, еще две остановки – и ваша.

Тетушка, взявшая надо мной шефство, покровительственно кивает и, снова впившись глазами в газету, через секунду забывает обо мне.

Интересно, что она там такое увлекательное читает? Издание – явно желтее некуда, да еще напечатано на какой-то бумаге типа туалетной. Осторожно кошу глазами и заглядываю в газетный разворот. Ну, конечно, все в лучших традициях: статья, от которой не может оторваться моя спутница, увенчана роскошным заголовком: «Милиционер в Мурманске расчленил и съел гея».

В очередной раз восхищаюсь людьми (может, есть какое-нибудь спецсловечко для этой профессии?), придумывающими «сенсационные» заголовки для люмпенов и их лучших половин, вот только политкорректный термин «гей» слегка удивляет – уж больно нетипично для жанра, люмпены могут не понять.

Кстати, в базе «Бухенвальд-банка» среди множества клиентов с дивными именами и фамилиями не последнее место занимает некто Максим Петрович Гей. Я этому Максиму Петровичу всегда сочувствовал: родился мужик в сорок девятом году и большую часть жизни, наверное, прожил, не задумываясь о своей фамилии (да мало ли у кого они странные?!). И вдруг на излете лихих девяностых обнаружил, что не такая уж она непонятная… Причем это могло стать последним ударом для душевного равновесия, расшатанного крушением державы, выводом войск из Германии, раздачей ваучеров и прочими финансовыми пирамидами. Наверняка у него найдется, с чем обратиться к психоаналитику. А еще клиентка по фамилии Попа-Кондря могла бы составить ему компанию…

– Командир, на «Степной» тормозни! – рявкает мужик справа от меня и срывается с места к выходу. Маршрутка в последний момент перестраивается через два ряда, останавливается, и я еле успеваю подхватить рюкзак и выпрыгнуть вслед за мужиком – как парашютист из самолета. При этом краем глаза замечаю, что моя соседка по маршрутке так и не оторвалась от сюжета про судьбу несчастного мурманского гея (не Максима Петровича), так что не надеялся я на нее совершенно правильно.

Приземлившись, оглядываюсь по сторонам. Видимость на побережье Горьковского шоссе порядка двух метров, потому что машины (скорее всего, припозднившиеся субботние дачники) шпарят по обочине, вздымая песок в воздух. Стараясь не угодить под какую-нибудь из них, двигаюсь налево, где угадывается «зебра».

Перейдя шоссе, иду по аллее, которая ведет вглубь поселка. Местность здесь, оказывается, очень симпатичная и зеленая, и я шагаю на расслабончике, глазея по сторонам. В пустом рюкзаке, как одинокий батутист, подпрыгивает упаковка пуэра, купленного около «Перово».

Рядом с большим деревом на корточках сидит девушка, увлеченно фотографирующая что-то на мобилу. Мне становится любопытно, я вглядываюсь в том направлении, куда она целится, и вижу под другим деревом здоровенную белку, которая трескает кусочек хлеба. Из какой-нибудь птичьей кормушки подрезала, что ли? Зверюшка – совсем не рыжая, а серая, но зато более классная и выразительная, чем все модные мультяшные белочки вместе взятые. Лет триста не видел живых белок! Причем, похоже только для меня и девушки с телефоном в этой картине есть что-то необычное: местные, идущие мимо, уделяют хвостатой не больше внимания, чем какой-нибудь вороне, да и белка не думает прятаться от людей. У них тут такой непуганый заповедник, что ли?

Я тоже фоткаю зверюгу на телефон и иду дальше. Метров через двести аллея выводит к деревянной бревенчатой церкви – причем не старинной, а явно построенной недавно. Обогнув церковную ограду, выхожу к одноэтажному домику, тоже деревянному и выкрашенному в красный цвет. Нахожу на крыльце табличку с номером и сверяюсь: если я все правильно записал во время бухого разговора, то именно здесь собирается этот их кружок.

Открываю входную дверь и оказываюсь в коридоре. Очень похоже на поликлинику или библиотеку. В этот момент раздается бурный смех дальше по коридору – значит, мне налево, где просматривается комната типа школьного класса.

Точнее, это класс и есть, только парты стоят посередине, сдвинутые вместе. Получается как бы один большой стол. В углу какие-то иконы, в которых я не разбираюсь. Всего в классе, наверное, человек десять: пара-тройка мутных джентльменов (без косовороток и топоров) сидят за столом, а несколько девчонок кучкуются около доски, которая, как и полагается, вся исписана мелом. Значит, это они только что угорали.

– Где ты достаешь такие шикарные юбки?!

– Катя, ты сама шьешь?

– Нет, конечно! Сама я так никогда не сумею, – краснеет мадемуазель, которую расхваливают подруги. Юбка у нее действительно метет пол. Хотя не знаю, что в ней такого красивого.

– Тогда где такие растут? На каких деревьях? Я сама бы в таких с удовольствием ходила!

– Особенно зимой!

– Да, зимой особенно! Матушка Екатерина, сдай нам свои явки!

И снова хохочут. Я по очереди разглядываю каждую (наверное, выгляжу по-идиотски), но Даши среди них точно нет. Поэтому делаю «морду кирпичом», сажусь на свободное место за столом и принимаюсь копаться в телефоне.

В этот момент в класс входит здоровенный лоб с пластмассовым «Тефалем» в руках. Девчонки выхватывают чайник из рук, ставят на подставку и включают.

– Наконец-то! Игорь, сколько можно ходить!

– Тебя только за смертью посылать! Мы чаю хотим!

– Не шумите, – улыбается тот. Голос у лба оказывается неожиданно мягким и тихим. – Мне отец Валерий позвонил, когда я воду набирал.

– Что сказал?

– Он к нам придет?

– Нет, не придет. Хотя было бы здорово…

– Он у вас такой ехидный! Я к нему лишний раз даже не подхожу, – заявляет девушка, которая требовала от Кати (той, которая почему-то еще и «матушка») «сдать явки». Она, в отличие от остальных девчонок (похоже, о существовании косметики не догадывающихся), броско накрашена. Да и ведет себя очень экспрессивно, «на публику», поэтому взгляд все время возвращается к ней.

– Да нет, он добрый. Ты просто с ним мало общалась. Все, ждем, пока чай закипит, заваривайте, и начинаем. – Лоб садится во главе стола, то есть по соседству со мной.

Меня он замечает не сразу.

– Здравствуйте! Вы, кажется, у нас первый раз? – Делает паузу и, как будто извиняясь, продолжает. – По-моему, я вас раньше не видел.

– Первый.

– Понятно. А то у меня память на лица – просто ужасная. Иногда бывает, что я с кем-то пытаюсь знакомиться, а оказывается, что человек уже год ходит на занятия. Вот и подумал: вдруг и с вами так?

– Может, на «ты» будем? – протягиваю ему руку. – Костя!

– Игорь! – он очень широко улыбается, причем не фальшиво, «ради этикета», а вполне искренне. Располагает к себе, одним словом. Бывают такие типы.

– Чайник вскипел! Девочки, мальчики, давайте свои лоханки!

Девица-красавица суетится вокруг столика в углу, передает кому-то «Тефаль» ветеранистого вида, раскидывает по чашкам чайные пакетики, и я соображаю, что надо было им сказать про пуэр. Теперь уже по-любому поздно.

Еще одна девушка, рядом с которой я сел, принимает чайник и тихо говорит мне:

– Вам чаю налить?

Киваю, хотя терпеть не могу пакетики.

– Хватит? Мы обычно делаем один пакетик на две чашки, не возражаете, если мы с вами разделим?

Я, конечно, соглашаюсь, хотя пить такую желтую бурду, да еще называть это чаем – себя не уважать. Просветить их, что ли, как-нибудь по-аккуратному?

На столе появляются какие-то печеньки, Игорь стучит ложкой по своей чашке с клеймом ИКЕИ, и все организованно затыкаются. Видимо, он здесь ведущий или кто-то в этом роде.

– Ребята, уже девятнадцать… сорок четыре. Начинаем?

– А Дашу дожидаться не будем?

Я приосаниваюсь, всем видом демонстрируя, что уж Дашу-то я знаю.

– Дашка сегодня не придет, – говорит Игорь. – Сегодня день рождения у ее мужа. Может же она хоть раз в году побывать дома?

– Это точно! – заливаются смехом все вокруг.

– Пусть муж хотя бы вспомнит, как она выглядит, – кокетливо добавляет девушка, которая знает толк в макияже.

Ек-макарек! Ну и на фига я сюда пришел, если Даши все равно не будет? За духовными знаниями, которыми предстоит уделать Стэна? Хотя откуда же я знал, что у болгарского серба (или сербского болгарина) сегодня ДР?

– Все, тогда молимся и стартуем.

Опа! Вот это я как-то не предусмотрел.

Пока все встают, изобретаю единственно возможную тактику: делай, как все, а там посмотрим.

Впрочем, вместо того чтобы молиться, они почему-то поют. Или так и надо? Хотя для меня это еще лучше: просто открывай рот, как будто под фанеру поешь.

– Царю Небесный, Утешителю, Душе истины… – Поют они очень круто, и мне даже становится интересно: Роммель так бы смог или нет?

Я старательно открываю рот, а параллельно разглядываю здешний контингент: семь девчонок, четыре чувака. В основном моего возраста или чуть постарше. В общем, нормально, не пропаду.

Пение заканчивается быстро, и все садятся. Зато теперь я точно знаю, как надо креститься: справа налево. А то всегда путаю.

– Все, начинаем занятие, – говорит Игорь. – Но для начала…

Все с интересом глядят на него, и я, конечно, таращусь активнее всех.

– У нас сегодня новый человек, Константин. – Игорь смотрит на меня. – Мы очень рады, когда к нам кто-то приходит, и надеемся, что ему у нас понравится. Костя, скажешь пару слов о себе?

Вот тебе, бабушка, и Родион Романович…

– Привет всем! Да, меня зовут Костя, – «уверенно и позитивно» начинаю я. – Не знаю, что в таких случаях принято говорить, но начну с того, что меня пригласила сюда Даша, с ней я познакомился совсем недавно. Так что рекомендации у меня самые хорошие, правда?

Почти все улыбаются. Это хорошо, а то я боялся, что с юмором у них проблемы.

– А из какого ты прихода? – спрашивает кто-то из девчонок.

– Наверное, отсюда, из Взыскания? – не давая мне открыть рта, выдвигает предположение другая.

– Или из Преображенского?

– Нет, я вообще-то… – А, из Благовещения! – бурно хлопает накрашенными ресницами лидер девичьей стаи. – Знаешь, мы давно удивляемся, почему никто оттуда к нам не ходит! Я – Жанна!

Ну, из Благовещения так из Благовещения. Мне как-то без разницы… – А я – Катя!

– Нет-нет, – перебивает ее Игорь. – Так Константин никого из нас не запомнит. Давайте познакомимся так, как мы это делали в походе.

– Ага! Давай! – радуются вокруг.

– Смотри, – это Игорь уже обращается ко мне, – сыграем в такую игру. Мы по кругу говорим друг другу комплименты. Говорить комплимент надо тому человеку, кто сидит перед тобой, причем на ту букву, с которой начинается его имя. Например, твое имя начинается на букву «К», и я говорю тебе: Костя креативный!

Я улыбаюсь и делаю замысловатый фейс, всем видом показывая, что я реально «креативный класс». Контингент улыбается.

– Теперь поехали дальше, по часовой стрелке. Повторю, надо говорить о человеке, который сидит перед тобой, так что Жанна сейчас говорит мне.

– Игорь… мм… импозантный!

– Отлично, спасибо! Я вижу, все вспомнили правила, и дело пойдет побыстрее. Матушка, прошу!

У нее погоняло такое, что ли? Вообще-то Катя (та самая обладательница завидной юбки в пол) явно не старше меня. Кому тут она матушка, с какого перепоя?

– Жанна – женственная!

– Да, я такая! – под общий смех подтверждает Жанна.

– Катя – красивая!

– Слава… Или Вячеслав? Слава – солидный, Вячеслав – великолепный!

– Наташа – нежная!

– Ой, благодарю, – заливается румянцем девушка, почему-то даже в плюс двадцать завернувшаяся в платок.

– Лиза – любознательная…

– Это что значит? Я сую нос не в свои дела? – вскидывается та.

– Нет-нет, мы здесь не будем ссориться!

– Ваня – великодушный!

– Люба – любвеобильная.

– Это что еще за «комплимент»! Придумай что-нибудь нормальное, ты! – замахивается та.

– А что здесь такого? Обильная любовью… Ну ладно: Люба…

– Лицемерная? – шепотом подсказывает Жанна, но здесь на нее, похоже, не принято обижаться.

– Нет! Люба – лучшая! Самая лучшая!

– Юля – юная…

– Влад – воинственный!

Тут я понимаю, что очередь дошла до меня.

– А как вас зовут? – спрашиваю я у светленькой девушки, которая предлагала мне один чайный пакетик на двоих.

– Стоп, – вмешивается Игорь. – Теперь то, ради чего мы затевали игру. Костя, тебе как новому участнику надо сказать комплименты всем по кругу. Это и есть самый лучший способ всех запомнить.

Вот это подстава! Вы думаете, я кого-то помню по именам? Ну, максимум пару человек…

– Давай-давай, – подбадривают меня. И тут до меня доходит, что они ко мне относятся абсолютно нормально, даже дружелюбно, и стесняться просто глупо.

– Я попробую, только, чур, не обижаться, ладно? Если кого-то перепутаю… Игорь – искрометный!

– Прекрасно!

– Жанна – жертвенная!

– Ах! – театрально закатывает глаза та.

– Вот это комплимент, учитесь! Действительно, настоящая христианская добродетель, – говорит Игорь серьезным голосом, но глаза у него хохочут.

Дальше я худо-бедно, с подсказками, но прохожу весь круг, награждая новых знакомых комплиментами (иногда очень странными, если не сказать больше). Проблема возникает только с девушкой по имени Юля: у меня на языке вертится только слово «юродивая». Это, конечно, еще один «настоящий православный комплимент», но, боюсь, меня не поймут. В итоге я извлекаю из лексикона кривоватое слово «юморная» и с боем выпутываюсь из сложной ситуации.

Кстати, получается, что Игорь прав и игра реально полезная – к концу круга я прекрасно помню, как кого зовут.

– Отлично, – говорит Игорь и кладет на стол стопку одинаковых книг. – Теперь, когда мы познакомились, приступаем…

Я тоже получаю книгу, на ее обложке написано «Евангелие и Псалтирь».

– Сегодня у нас три зачала…

Три чего-чего?

– Вообще-то мы все столько раз читали и слышали Нагорную проповедь…

Ну, конечно, все-все. Особенно я, как же, как же. Главное – не спалиться.

– … так что даже воспринимаем эти слова как что-то наскучившее, заезженное. Поэтому давайте попробуем сегодня посмотреть свежим взглядом. Может быть, кто-то из нас сегодня разглядит то, мимо чего мы всегда проходили. Здесь… двадцать два стиха, поэтому читаем по два стиха каждый. Как всегда, по кругу. Я двенадцатый, поэтому не читаю.

– Какой хитрый! – улыбается кто-то из девчонок.

– Я пользуюсь служебным положением, – подмигивает Игорь. – Итак, Евангелие от Матфея, пятая глава, с двадцатого стиха.

Не хватало еще облажаться! Надо срочно найти, где они читают, потому что очередь скоро дойдет до меня.

– Жанна, давай начнем с тебя, по часовой стрелке.

– Нет-нет, я сегодня не в форме! – закатывает глаза та. – Давай, я где-нибудь в конце, а?

Скашиваю глаза вбок (совсем как в школе на контрольной), заглядываю в книгу к моей соседке, и вижу, что нужное место в самом начале. Ага, вот Евангелие от Матфея – с него книга и начинается. С пятой главой тоже проблем нет! А стихи-то здесь откуда?! Все сплошняком прозой написано…

– Хорошо, тогда с Катюши. Матушка, начинаем.

– «Ибо, говорю вам, – ровным голосом читает Катя, – если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное. Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду…»

– «А Я говорю вам, что всякий, – подхватывает мрачным басом Слава, – гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной…»

Я лихорадочно соображаю, долго торможу, но потом – эврика! – врубаюсь, что цифры между словами – это и есть номера стихов. Ну все, теперь прорвемся!

И вовремя – уже читает любительница пакетиков, которая сидит рядом со мной:

– «… ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или черным».

Где же она это нашла-то? Еще дальше, что ли?

– «Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого».

Вот, вот это место! Я без паузы принимаю эстафету:

– «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую!»

– Ой, уже я, да? – всплескивает руками Жанна.

Ей подсказывают нужное место, и она томным голосом завершает.

– «… и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два».

– Все, здесь останавливаемся, – командует Игорь. Я поднимаю голову и вижу, что он читает не с книги, а с экрана ноута. – Теперь, как обычно, комментируем «свои» стихи.

Час от часу не легче… Читать меня родная школа худо-бедно научила, но сейчас ведь придется что-то мозгом выдумывать…

– В том отрывке, который достался мне, – уверенно начинает Катя, – говорится о том, что Христос дает своим ученикам новые заповеди, более строгие по сравнению с теми, которые давались в Ветхом Завете. Он требует от учеников, чтобы они были более праведными, чем фарисеи.

– А почему? – спрашивает Игорь.

– Наверное, потому, что до Христа не было вести про Царствие Небесное? А чтобы войти в него, недостаточно того, что требовалось в Ветхом Завете. Так?

– В общем, ты права, – кивает Игорь. – Что обещалось в Ветхом Завете тем, кто исполняет все его заповеди?

На секунду «секта» зависает.

– Ну, тогда я подскажу. Помните, в заповеди про почитание родителей…

– А, я сообразила, – реагирует Катя, – «… чтобы продлились дни твои на земле».

– Правильно! То есть долголетие. А еще?

– Еще, – медленно подбирает слова Слава, – когда Моисей общается с Богом в пустыне, он получает обещание, что его народ вселится в землю, где текут молоко и мед.

– Отлично! Еще можем вспомнить, например, Книгу Иова, где в награду даются стада овец и волов. Или, например, Бог благословляет праведников большим потомством. Но это все земные блага. А что обещает Христос?

– Царствие Небесное, – вразнобой отвечают сразу несколько голосов.

– Духа Святаго? – неуверенно спрашивает кто-то.

– И это тоже. Но это не значит, что Ветхий Завет плохой. Понимаете, его можно сравнить с рисунком, который был набросан как бы в общих чертах, контурами. А теперь рисунок становится более определенным, четким. Давайте дальше. Вот в тех стихах, которые чуть дальше, уже конкретнее сказано про то, что же изменяется в заповедях.

– В общем, смысл примерно такой, – говорит Слава. – Христос не просто не велит убивать, а говорит, что даже напрасный гнев на другого человека тоже грех.

– А гнев бывает не напрасный? – влезает Жанна.

– Бывает, – уверенно отвечает Слава. – Например, когда апостолы на кого-нибудь гневались… помните, на волхва в «Деяниях»?

Все кивают, и я энергичнее всех – разумеется, прямо-таки с сопливого детства помню, на какого там волхва гневались эти самые апостолы…

– Тут есть еще нюанс, – подхватывает Игорь. – Христос же не просто так сначала говорит про убийство, а потом про гнев. Это связанные вещи. Вот, слушайте, что сказано у Иоанна Златоуста…

Он читает с ноута:

– «Кто не предается гневу, тот, без сомнения, не решится на убийство; кто обуздывает гнев свой, тот, конечно, не даст воли рукам своим. Корень убийства есть гнев. Поэтому, кто исторгает корень, тот, без сомнения, будет отсекать и ветви, или – лучше – он не даст им и возникнуть».

– Круто! – выдыхает кто-то из девчонок.

– Это Святые Отцы, – улыбается Игорь, – круче некуда.

Я напрягаюсь, пытаясь повторить про себя то, что только что прочитано. Вроде все понятно, а общий смысл как-то ускользает.

Мысли уносятся в другую степь, и я живо представляю картину: например, на репе Стэн начинает психовать. Скажем, орет Роммелю, что когда-нибудь грохнет его, если тот не перестанет всех подряд учить жизни (в частности, играть на басу). А я сажусь на гитарный усилок, кладу ногу на ногу и так небрежно говорю: «Не истери, чувак. Знаешь, вот Иоанн Златоуст говорил, что тот, кто обуздывает гнев, не даст воли рукам своим. Потому что гнев есть корень убийства. Сечешь?»

И Стэн дико вымораживается, потому что крыть ему просто нечем.

– «А Я говорю вам, что всякий, – слышу я сквозь свои грезы, – кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем».

– Эта заповедь многим кажется одной из самых трудновыполнимых в Евангелии, – говорит Игорь.

Я нахожу в книге то место, которое сейчас прозвучало. Что такое «прелюбодействовать», я догадываюсь (хотя само слово какое-то стремное), что такое «вожделение» – тем более.

Еще раз перечитываю.

Трудновыполнимых? Да это еще мягко сказано!

Видимо, за своей мимикой я слежу из рук вон плохо, потому что Игорь смотрит на меня, мягко улыбается и говорит:

– Я вижу, Костя со мной согласен!

Ну все, теперь не отверчусь – по-любому придется что-то говорить.

– Я скажу честно, – подбираю слова изо всех сил, – мне пока еще очень далеко до того, чтобы… держать себя в руках. И чтобы не было этого, как его… вожделения. Ну, вообще-то все, о чем говорилось до этого, еще можно как-то контролировать: не гневаться, например. А если рядом с тобой красивая девушка, редко получается… – бормочу я, а на языке у меня все вертится подходящее выражение, и вдруг я его все-таки ловлю за хвост, – относиться к ней, как к сестре.

– Отлично подмечено! – неожиданно хвалит меня Игорь. – Действительно, если бы мы относились друг к другу как к сестрам и братьям, то большинство заповедей выполняли бы, даже не задумываясь.

– Да, классно! И на молодых людей тоже надо смотреть как на братьев, – добавляет кто-то из девчонок.

– Но хотя бы на мужа можно смотреть как на мужа? – изображая страшную панику, спрашивает Жанна.

– Конечно! Иначе твой муж перестанет тебя отпускать к нам на кружок, – ехидно отвечает Игорь. – Ладно, продолжаем.

Кажется, я протявкал вполне благополучно! Выходит, никаких особенных знаний тут и не надо. Я бы даже еще поораторствовал…

Раз уж у меня пауза, расслабленно листаю книгу дальше и почему-то цепляюсь взглядом за фразу: «Но Иисус сказал ему: иди за Мною и предоставь мертвым погребать своих мертвецов».

Где-то я что-то подобное слышал? Или меня уже глючит?

Вокруг что-то бурно обсуждают, но я уже слушаю не очень внимательно. Просыпается сразу куча мыслей, которые до этого дремали по разным извилинам в голове, и они меня затягивают – как в хоровод или в водоворот. До меня долетают только отдельные фразы из яростного обсуждения.

– …не нужно понимать буквально слова «отсеки правую руку», – смеется Игорь.

– … почему же нельзя ни одного волоса сделать белым или черным? – протяжно недоумевает Жанна. – Покрасилась – и готово…

– «… а что сверх этого, то от лукавого», – раздается голос моей соседки справа, и я догоняю, что вот-вот подойдет моя очередь комментировать. Что я там читал-то вообще?

– Да-да, теперь мой отрывок, – бодро отзываюсь я, а сам лихорадочно соображаю, про что же в этом самом отрывке говорилось. – Думаю, эти слова Христа настолько важны, что их стоит прочитать вслух еще раз!

Игорь уважительно кивает, и я с уверенным видом зачитываю по книге «свои» стихи – хорошо еще, помню, что они были в начале страницы.

Ага, сейчас что-нибудь наплетем.

– Вообще-то в русском языке есть масса крылатых выражений, – бодро начинаю я, – которые люди употребляют, а сами даже не задумываются, что они из Библии. Так ведь?

– Это точно!

– Люди совершенно не знакомы со Священным Писанием!

– Вот и я о том же! Можно от последнего гопника услышать слова «око за око», но он разве знает, откуда это пошло? Но неплохо было бы помнить, что эти слова принадлежат не кому-нибудь, а именно Христу, и взяты они из этой… эээ… Нагорной проповеди! Или вот еще – прямо здесь же знаменитые слова «подставь другую щеку»…

Я вдохновенно, не напрягаясь, трещу языком – не хуже, чем в десятом классе, когда делал километровые доклады про романы Тургенева, которые и в руках не держал. По очереди заглядываю в глаза сидящим вокруг и вижу, что прокатываю за своего, сто процентов. Прямо как в шпионском фильме… Может, я настроился на местную волну?

И напоследок контрольный выстрел.

– Короче, так и есть: люди Библию не читают, – сокрушенно качаю я головой через тридцать минут после того, как сам в первый раз в жизни взял ее в руки. – Вот, например, один мой друган недавно говорит мне: твой Шевчук совсем из ума выжил! Послушай, что за шизу он поет в последнем альбоме: «Мертвые хоронят своих мертвецов»! А ему же в голову не приходит, что это тоже отсюда… Вот, Евангелие от Матфея, восьмая глава, двадцать второй стих! – ставлю я шикарную точку.

Ну не мог же я свою рок-н-ролльную тему не впихнуть!

– Неожиданный пример, – озадаченно говорит Игорь.

– Ну и как после такого доклада мне говорить? – кокетничает Жанна. – Я на его фоне буду просто дурочка дурочкой!

Дальше все идет как по маслу: разговоры продолжаются уже без всякого плана, как попало, я периодически вставляю свои пять копеек (кажется, все в кассу), и, наконец, Игорь говорит:

– Вообще-то уже полдесятого! Если вы не хотите, чтобы меня отчислили, молимся и закругляемся.

Все встают. Я уже совсем не напрягаюсь по этому поводу, да и петь «под фанеру» у меня получается еще лучше.

В прошлый раз – вы помните? Все приходит с опытом…

Минут через десять после прощания с «духовными людьми» я стою на остановке – только уже на другой стороне шоссе, в направлении Москвы. Интересно, в это время еще какие-то маршрутки ходят?

Наконец причаливает рыдван с классическим таджиком за рулем, я падаю в него и пытаюсь подвести итоги дня.

Нет, Стэну я Иоанна… уже забыл, как его… цитировать пока что не буду. Во-первых, все уже из головы вылетело (вроде было что-то про гнев), а во-вторых, еще отправит меня в Кащенко. Опыт, конечно, сегодня был забавный, и ребята неплохие, но это так, разовый эпизод из жизни.

Ха, вы же не думаете, что я теперь каждую субботу буду к ним таскаться?