Читать книгу Трое в больнице, не считая убийцы - Дмитрий Крепачев - Страница 6

Сидя у окна и бесцельно направив взгляд на собственное отражение с нахмуренными темными бровями на бледном строгом лице, Виктор вздрогнул, выведенный из мрачных размышлений срывающимся визгом старого дверного звонка.

– Господи боже мой, замени наконец эту чертову штуковину! – крикнул он младшему брату, в гостиной расставлявшему на столе, который они вдвоем приволокли туда из кухни, поцарапав паркет, скудные заветренные салаты, заправленные майонезом, которые они купили в магазинчике напротив сегодня утром. Вова сделал вид, что не расслышал его слов, и зачем-то в сотый раз поправил дешевые салфетки, вываливавшиеся из упаковки.

Снегирёв открыл дверь и с напускной улыбкой пропустил в квартиру соседей: улыбающуюся золотыми зубами, на которых остался небольшой след малиновой помады, Людмилу Владимировну и ее мужа, имя которого он никак не мог вспомнить, настолько это человек был тихий, незначительный и как будто даже несуществующий, с глубокими горизонтальными морщинами на лбу, осматривающий его сейчас мутными светло-голубыми глазами.

– С праздником вас, Витенька! – добродушно воскликнула женщина и, обернувшись на мужа, сверкнула глазами. – Юра!

– С праздником. – Он вытянул руки и передал Виктору торт, присыпанный разноцветными шариками конфетти. – Это Людочка испекла.

Странные, в какой-то мере, отношения связывали этих людей. Властная, горделивая жена и такой податливый, трусливый муж. Людмила Владимировна была из тех женщин, которые вроде бы совершенно ничем не примечательны, посредственны и абсолютно нормальны, наверное, в плохом смысле этого слова, но все-таки ей удавалось словно наручниками приковать к себе любого мужчину, и главной жертвой стал ее безымянный муж. Она держала все в образцовом порядке, в особенности их маленькую квартирку – такие жены больше любят свой дом, чем своего мужа. Она была по-своему умна и по-своему примечательна, и счастлива была эта женщина не тем, что выбрала себе самого лучшего мужа, а тем, наоборот, что смогла сама вылепить и сделать из него то, что именно ей хотелось. А тихий Юра был, по сути своей, идеальным мужем – для него Людочка, как он всегда ее называл, была бесподобной, исключительной женщиной, которую он не столько любил, сколько, вероятно, боялся и уважал. И удивляешься, как порою сходятся люди совершенно противоположные, а живут в разы счастливее, чем люди, больше друг на друга похожие. Их, видимо, просто не раздражает в супруге то, что есть в них самих.

– Я рада, что ты позвал вчера нас к вам на Новый год, Витя. Я знаю, что вам без родителей не праздник, но в компании стариков тоже не так уж и плохо, – она обняла Виктора, который чуть не уронил торт, и прошла в гостиную.

На календаре тридцать первое число, на часах десять вечера, а настроения нет. Виктор уже который раз убедился, что зря приехал сюда. Ему здесь плохо, семья уже не та, что была при родителях. Конечно, ведь братья выросли, у каждого своя жизнь, и виделись они последний раз даже не год назад.

– Осталось два часа, Витя, ну помоги! – крикнул ему Вова из гостиной.

Виктор нехотя прошел в комнату к гостям и поставил торт в центр стола, среди салатов и нарезанной колбасы с сыром. В первый раз за несколько дней в доме он почувствовал запах нормальной еды. Впервые он увидел, что нет сосисок.

Вместе с ними пропало и настроение.

– Выключи газ, там картошка!

Вова не стал ждать и сам побежал на кухню, как будто, если он не выключит его сейчас, картошка пропадет, и Новый год будет испорчен.

«Куда еще хуже», – подумал Виктор и сел за стол.

– Что ты делаешь?! – вскрикнул суетящийся и этим раздражающий брата Вова и бросил ржавую кастрюлю на стол, хватая Виктора за руку.

– Хочу выпить, – прошептал тот.

– Ты что! Еще нельзя, Витя, нельзя!

Вова выхватил у него из рук бутылку виски и спрятал под стол.

– В полночь.

«Чертов Новый год», – подумал Снегирёв и улыбнулся Людмиле Владимировне, наблюдавшей за ним с другого конца стола.

Наступила тишина. Ее прерывало лишь звяканье посуды и приборов, которые Владимир расставлял на столе. Для него это всегда был особенный праздник. День, когда вся семья собирается вместе. Когда у всех хорошее настроение и улыбки на лицах. Когда все мечты сбываются. Его мечта сбылась, он снова с братом и надеется, что он никогда больше не уедет.

Тем временем Виктор мечтал уехать, причем завтра же. На первом же автобусе, такси, самолете. Да на чем угодно, что отправляется из этого холодного города.

– А давайте музыку включим! – заверещала Людмила Владимировна и встала из-за стола. Она подошла к радиоприемнику и нажала выключатель. Радио затарахтело и послышались слабые звуки. Она сделала громче. «Черный бумер» Серёги был хитом в этом году, но она не понимала этих современных песен. Ей бы Аллу Пугачёву. «Бумер» уехал, за ним пела Максим свою душераздирающую «Знаешь ли ты». Лирику старушка терпеть не могла, из-за чего ее настроение портилось.

Людмила Владимировна снова потянулась к радио и твердой рукой выключила приемник.

– Эти песни меня с ума сводят, – угрюмо пожаловалась женщина. – Почему телевизор у вас не работает?

– А он сигнал больше не ловит, – ответил ей Вова, в этот же момент отправив в рот большой кривой кусок «Российского» сыра, с которого на кухне до этого предусмотрительно срезал появившуюся плесень.

– Давайте тогда поговорим о чем-нибудь! Вспомним прошлое, о будущем помечтаем, пока ждем полуночи. – Людмила Владимировна, казалось, совершенно не умела и не хотела угомониться и успокоиться. – Витенька, чего же ты не рассказывал нам, как у тебя дела в Ярославле идут? Самое время.

Виктор насторожился и напрягся. Вова рядом с ним взял еще один кусок старого сливочного сыра, и от одного воспоминания о его сладковатом вкусе Снегирёва почему-то затошнило. Заживающие ладони ныли, и он чувствовал, как на них стягивается кожа, перерастающая в рубцы и шрамы. Людмила Владимировна кашлянула, чтобы вывести Виктора из мрачной задумчивости.

– Да особенно и нечего рассказывать. Странный это был год. И тяжелый.

– Расскажи про работу свою, – попросил брат, чавкая и пережевывая еду. Виктор чувствовал, что начинал понемногу раздражаться и выходить из себя.

– Дослужился до следователя. В этом году было у нас одно дело, такое, что и вспоминать страшно. Из него потом вытекло еще несколько сопутствующих. По жестоким статьям. Но наказывать некого, дело хоть и раскрылось, но все подозреваемые уже были на тот момент мертвы.

– Ужас, зачем о таких вещах за столом, да и в Новый год! – воскликнула, охнув, Людмила Владимировна и руками прикрыла рот, изображая сочувствие и удивление. – Что-то хорошее расскажи, Витя!

– Я влюбился и нашел друзей. – Снегирёв решил умолчать о том, что его возлюбленная трагически погибла, а с друзьями он, возможно, уже никогда не встретится. Надо бы не забыть поздравить их с праздником и позвонить.

– А по семье-то скучал?

– Конечно, – соврал Виктор. – Давайте, что ли, на улицу выйдем? Оттуда лучше салюты смотреть.

Он не мог больше сидеть в этой душной, маленькой комнате, в которой пахло испорченной едой, старьем и пылью, в которой все перебрасывались друг с другом незначительными и глупыми фразами, лишь бы заполнить неловкую тишину, которая давила всем на уши и заставляла нелепо ерзать на стуле и переминаться с ноги на ногу, ему осточертели вопросы, на которые так или иначе приходилось отвечать, то есть лгать, эти люди, которых он никогда не понимал и не мог понять, они ему были чужие, и за это он их ненавидел.

– Да, пойдемте! – поддержал Вова, вставая из-за стола. Он, кажется, был единственным, кому нравились эти посиделки. Виктору нестерпимо хотелось курить.

На улице пахло праздником. Духи смешались с запахом петард, веселья и алкоголя. Это наводило на мысли о том, что и собравшимся не мешало бы уже выпить, но Вова категорически был против. Почему младший брат решает за старшего? Когда это такое было? Виктор предварительно вытащил бутылку виски из-под стола и спрятал во внутренний карман своего пальто. Теперь он точно выпьет, и никто его не остановит.

Тепло разлилось по телу с первой капли. Какое приятное чувство – быть пьяным. Нет никаких забот. Но есть и минусы. Ты – это забота. Для всех окружающих. Однако никогда никого это не волнует, когда они начинают пить. Так и Виктор. Он не думает сейчас ни о чем таком. Главное пить. Много пить. И пусть соседи думают, что он алкоголик. Ему наплевать на мнение этих людей. Они перестали для него существовать.

Какое приятное чувство – быть пьяным.

Где-то громыхнул салют. Старушка схватилась за сердце и охнула.

– Не люблю я эти петарды и салюты. Гадость одна. Ничего полезного.

Она присела на скамейку с облупившейся краской вместе с мужем и глубоко вздохнула.

– Старая я, Юр. Старая. Чувствую, умру скоро.

– Ты что, ну! Что ты!

Ее муж сказал это с такими эмоциями, которые от него никогда раньше Виктор не видел. Брови подняты, глаза на выкате, губы трубочкой. А сколько слов он сказал! Но Снегирёв продолжал просто слушать.

– Да, Юра… Хоть я и не люблю в праздники говорить об этом, но все мы когда-нибудь умрем. А я, наверно, уже сегодня, Юр.

– Да что ты! Откуда такое?

– Чутье, Юр. Чутье.

Старушка охнула еще раз и сложила руки в ногах. Виктор ее прекрасно понимал. Люди всегда чувствуют, что скоро умрут. Это как голод. Ты чувствуешь, что ты голоден и идешь есть. Ты чувствуешь, что умираешь и идешь умирать.

Из подъезда вышел Вова с коробочкой. И как всегда с улыбкой.

– А вот и салют!

Виктор поспешно спрятал уже полупустую бутылку виски обратно в пальто. Ему на мгновение показалось, что брат заметил и посмотрел на него укоряющим взглядом, но тот просто прошел мимо. Снег сверкал в свете уличных фонарей, переливался, искрился, и казался Виктору таким веселым, ярким и дружелюбным, что он невольно протянул к нему забинтованную руку и, простояв в ступоре несколько секунд, стыдливо засунул ее обратно в карман. Вова взгромоздился на сугроб повыше и оставил там фейерверк. В руках у него была еще какая-то коробочка, поменьше.

– Витя! Это мой подарок для тебя. Открой сейчас.

Снегирёв отчего-то недоверчиво посмотрел на синюю блестящую ленточку, перевязывавшую упаковку, и неловко потянул за один конец, стараясь как можно меньше напрягать руку. Брат снял за него крышку и, замирая, взглянул Виктору в глаза и тут же отвел взгляд в сторону: не мог он смотреть в этот карий омут, убийственный и равнодушный. Снегирёв вытащил из коробки что-то мягкое и в темноте сначала даже не понял, что это такое, пока Вова ему не сказал:

– Ну, одевай же.

– Правильно будет «надевай». – Снегирёв, спохватившись, продолжил, чтобы никого не задеть и не обидеть. – Спасибо тебе большое, брат.

Вова в порыве чувств обнял его, и Виктор в ужасе отстранился, чтобы тот не почувствовал бутылку виски, спрятанную во внутреннем кармане черного пальто. Шапка была ему как раз впору, со смешным мягким помпоном и, кажется, темного цвета, хотя все предметы в эту беззвездную холодную ночь казались черными.

– У тебя ведь есть зажигалка, зажги тогда ты фитиль. Предоставим тебе эту честь, – Вова снова улыбался, и Виктора коробило от этой его жизнерадостности.

Снегирёв поднес огонек к фитилю и, отбежав к брату и соседям, наблюдал за тем, как он быстро разгорается. Салют задымился и резко выстрелил в ночное небо, освещая его разноцветными брызгами бессчетного количества ярких искр. Виктор достал телефон и попробовал набрать номер Лисичкиной. Спустя пару гудков включился автоответчик. Телефон снова отправился в карман пальто, а в душе воцарилась пустота. Сквозь шум взрывающегося фейерверка Виктор услышал чье-то тихое «ох», и почувствовал, как Вова крепко вцепился ему в плечо.

Два брата стояли в обнимку и смотрели на салют, и никто из них даже не подумал о том, что на скамье уже лежит мертвое тело Людмилы Владимировны.