Читать книгу Эвви и три луны - Дмитрий Раскин - Страница 15

Глотик оказался носителем настолько безликой физиономии… единственная ее отличительная, можно сказать, индивидуальная особенность – она была сонной.

Рукопожатие с Президентом, неопределенный поклон в сторону жены и дочери Элла с Эвви на другом конце громадного кабинета принялись изображать пантомиму «Супруга и дочь обсуждают наряды», и сразу же достает бумаги.

Сидит себе в кресле, делает доклад «о настроении умов», понимая прекрасно, что его так внезапно вызвали во Дворец совсем не за этим.

– Знаешь, что,– перебивает его Президент.

Глотик не ожидал, что Пожизненный (они меж собой зовут его так) настолько быстро перейдет к делу.

– Ко мне сейчас должен друг прийти. Так, вспомнить детство, чаю попить, – я приму его в мраморной гостиной.

– В малой мраморной? – уточнил Глотик.

– Да, да. Да, конечно, – торопливо кивнул Кауфман. Опять чуть не сбился. – Там, ты, может быть, знаешь, есть потайная комната.

Глотик сам проектировал эту комнату, с тем, чтобы дверь в нее была замаскирована мраморной плитой и посетители о ее существовании даже не подозревали бы. Глотик оценил чувство юмора пожизненного. Только юмор все-таки какой-то новый.

– Так ты посиди там, до моего сигнала. Посиди, поскучай, в потолок поплюй, подрочи немного. – В отличие от Глотика, Кауфман не был в восторге от чувства юмора «Господина Президента». Глотик же, насторожившийся было, успокоился. Президент шутит как всегда. А по существу – физиономия Глотика даже перестала быть сонной. «Ну наконец-то!» – громадными буквами написано на физиономии.

Эвви проверила камеры в мраморной гостиной, всё в порядке, картинка отчетливая.

– Надеюсь, ты помнишь, что это твой друг по кружку рисования и музыкальной школе? – напутствует Кауфмана Элла.

Друг уже час как дожидается в мраморной гостиной, сидит за маленьким кругленьким и, разумеется, мраморным столиком, сервированным для чая. Но ни к чаю, ни к пирожным, разумеется, не притронулся. Только сглатывает слюну, как собачка в недавних опытах одного их ученого.

Но вот вострубили трубы, распахнулись золочёные двери – в гостиную входит сам.

– А-а! – вскакивает Друг, – кого я вижу! А-а! – устремляется к Кауфману в полупоклоне и с вытянутой вперед, как боевое копье, предвкушающей рукопожатие дланью. Тяжеленное брюхо Друга наверняка бы перевесило, и движение в полупоклоне органично бы перешло в керлинг на этом самом брюхе по паркету к ногам Кауфмана, если бы не было уравновешено монументальной задницей. Именно задница позволяла Другу сохранять достоинство в этой его пробежке к Обожаемому Телу. Раскрасневшееся лицо, сморщившееся от счастливого смеха так, что в налившихся багровым, прыгающих, радующихся складках окончательно пропали и без того маленькие глазки, вызывало вполне проктологические ассоциации. И с этим лицом пришлось целоваться. Друг счастливо смеялся. Его голос и смех вызывал примерно те же самые ассоциации. Рука друга была непропорционально, неимоверно длинной для такого тельца – длинной и тонкой, а кисть – неправдоподобно широкой для такой руки, крепкой и доброй. Видимо, это результат эволюции под воздействием многолетних рукопожатий с Господином Президентом.

Кауфман усаживает Друга за «маленький кругленький столик». Лицо Кауфмана теперь с «доброй лукавой улыбкой». (Гарри долго тренировался.)

– Ну что, друг? Чаю?

– Чаю, дружище. Чаю! – было ясно, что Друг сейчас просто умрет, если не попьет президентского чаю.

– А помнишь, дружище, – глазки снова пропали в складках счастья, – это ж ты научил меня более-менее сносно играть четвертый тромбон. Если б не ты, меня бы точно выперли к матери из музыкалки.

Кауфман должен теперь его потрепать по черным его, жестким, как щетка, стоящим дыбом волосам. «Фу ты, гадость какая! Но все ж таки лучше, чем целоваться».

Из исчезнувших, несуществующих глаз Друга каким-то образом потекли слезы умиления

– Да-а, – вытирает слезы платочком расчувствовавшийся Друг, – было время… жизнь была… сказка… Так с тех пор всё ведешь меня-неразумного по жизни. Смотри-ка: Пожизненный ведет по жизни! Отлично, да?!

Далее он о том, что неплохо было бы отдать ему половину пароходной компании «Паруса» (принадлежит другу Президента по шахматному клубу), раз уж жизнь к этому подвела. Сам Пожизненный подвел его, неразумного к этому, ведя по жизни.

– К половине пароходного холдинга? – уточняет Кауфман.

Друг бурно радуется, а заодно намекает, что неплохо было бы дать ему монополию на продажу булавок на всей территории Летрии и провинций.

– Сигнал! – громко сказал Кауфман.

Мраморная плита боковой стены задрожала и начала медленно сдвигаться вправо. Вот в проеме рука, вот плечо… Глотик вышел в гостиную как из могилы, из склепа. Кауфман, пусть и знал всю механику, вздрогнул. От изумления на лице Друга вновь появились глаза. Но тут же снова исчезли от счастья и радости:

– Глотик, дорогой! Какими судьбами? Служба? Служба, как же, понимаю-понимаю.

Глотик преспокойно защелкивает на протянутой к нему для рукопожатия руке кандальную цепь. Из потайной комнаты выходят два гренадера с алебардами

– Это все шахматист, предатель! – Друг верещит и трепыхается уже в дверях. – Он, сука, давно уже зарился на мои рудники.

Гренадер не без удовольствия пихнул его кулаком в спину, вывел тем самым из равновесия систему «брюхо–задница». Уже в следующих дверях Друга подхватили шестеро затянутых в коричневое трико. Забили ему в рот кляп, кокетливо завязав тесемки кляпа ему на затылке бантиком. Он же пытался компенсировать исчезновение звука выразительностью пластики, отчего всё стало напоминать балетную сцену: силы тьмы тащат грешника в ад.

– Какие будут еще указания? – учтиво склонился над Кауфманом Глотик.

Ни на йоту не сомневался, что будут еще указания. Кауфман спрятав руки под стол, чтоб не было видно, как они дрожат:

– Хотел было составить тебе список, но смысл? Всех знаешь сам.

Глотик осклабился.

– Что, не веришь своему счастью? – попытался улыбнуться Кауфман.

– Будут ли еще какие уточнения по данным мне указаниям, – вкрадчиво начал Глотик.

– Да нет… вроде бы, – не понял его, пожал плечами Гарри.

Коннор забил тревогу в чипе. Элла ругается у него в наушнике.

– Стоп! Стоп! Стоп! – сообразил, замахал руками Кауфман. – Все они в лучших, соответствующих международным стандартам камерах нашего подземелья ждут прихода своих адвокатов. И всё. Ты меня понял, и всё!

– В каком смысле «всё», Господин Президент?

– В прямом! В единственном! И не дай тебе бог увидеть здесь какой-то намек или недосказанность, как это обычно у тебя бывает! Понял?

– Что? И даже не пытать? – некоторое разочарование на лице Глотика.

Элла с Эвви отпаивали его чаем в терракотовой гостиной. Коньяком и чаем.

– Ничего, ничего, привыкнет, втянется, – это Коннор в чипах у всех троих, – еще и во вкус войдет.

– А не пойти бы тебе, – нежно огрызнулась на Коннора Элла. Добавила Гарри еще коньяка в чай. После секундного колебания плеснула себе и Эвви. Если честно, трясло их всех. Телефон, зазвонивший на столе, если б мог знать, как напугал их, наверно б зазнался.

– Алло, – выдохнул в трубку Кауфман.

Сколько было у них тренировок на Готере, как все у них получалось при компьютерном моделировании. А вот то, что звонок доведет до инфаркта?!

– Господин Президент, – секретарь сбит с толку этим его «алло», – к вам гофмаршал президентского двора.

– Тавтология, – зачем-то сказал Кауфман, тут же, пытаясь сообразить, – с какой целью?

– Как обычно. Господин Президент, – вышколенный секретарь ничем не проявил своего удивления, – ежедневный доклад перед сном.

– Да, действительно, – промямлил Гарри (они не знали об этом ритуале), – конечно, как я мог забыть, – ободряя себя, – не усну без этого доклада.

Гофмаршал был женщиной, но в соответствии с принципом приоритета должности перед гендером, женщина была в мужском костюме – строгий двубортный пиджак и шпага на перевязи. Пока она идет (они видят ее на дисплее) анфиладой комнат, Элла предположила, что гофмаршал бывшая любовница «Господина Президента» и вполне возможно, что иногда, помимо вечернего доклада, делает и еще кое-что, так, для снятия президентского стресса.

– Ваше Президентское Величество, – начинает докладывать гофмаршал.

В принципе, это бабьи сплетни: кто куда пошел, кто кому чего сказал, кто разбил на кухне чашку (едва ли не так!), но произносилось настолько торжественным тоном. Видимо, так положено по протоколу гофмаршалу. Властным движением руки (у него уже получается?!) Гарри останавливает доклад.

– Завтра. К двенадцати часам, собрать в Большом зале…

Гофмаршал достает блокнот и начинает записывать.

Эвви совсем не к месту вспомнилось вдруг, что точно так официант на Первой Луне принимал у них с Коннором заказ.

– Всю прессу, – продолжает перечислять Кауфман, – свободную прессу.

– Другой не держим, – позволила себе дама-гофмаршал.

– Я имел в виду не только тех, кто аккредитован у нас при кухне.

Дама-гофмаршал недоуменно глянула на своего начальника.

– Я о тех, кого мы ликвидировали по закону об обеспечении безопасности свободы слова.

– Так они же закрыты, не существуют, – от волнения она даже забыла добавить «Господин Президент».

– Так пусть откроются! – рявкнула на нее Элла. – Пускай существуют, живут заново.

– Но со многими уже невозможно, – растерялась дама-гофмаршал, – так сказать, по чисто физическим причинам и естественным обстоятельствам.

– Не вижу здесь ничего естественного, – отрезала Элла.

– Оппозицию, – продолжает Кауфман, – тоже всю.

– Но, – дама-гофмаршал едва не выронила свой блокнот, – невозможно. По тем же причинам… примерно.

– Плевать на причины! Завтра, в двенадцать, ровно. – Элла сверкнула глазами.

И тут Эвви сообразила, что гофмаршал видит перед собой не Эллу, грозную, гневную, а «Супругу Президента», куклу резиновую, и она сейчас что – капризничает, куксится? Только гневливее, чем обычно: не просто маникюр поцарапала – ноготь сломала?

– Пригласить и ту оппозицию, которая против вас, Господин Президент? – озадачена дама-гофмаршал.

Какой-то шум во внутреннем дворе, хлопают автомобильные дверцы, на стеклах гостиной отблески факелов – Глотик выполняет приказание Президента.

Бледное, вытянутое, как в искажающем зеркале лицо дамы-гофмаршала.

Звонок. На этот раз они не испугались. «Братец!» – орет в трубку некто. Конечно, Кауфман не определит по голосу, кто это из его друзей, министров, друзей-министров или же…

– Братец! Четыре часа ждал, пока с тобой соединят. Ты был сегодня великолепен. Супруга моя, кстати, она рядом и тебе кланяется, говорит, что «божественен и прекрасен». Ты же ее знаешь, она у меня никогда не ошибается. И эта твоя фишка, ну с подниманием тетки с пола. Сильный ход. Ха-ха. И так это у тебя интеллигентно получилось. А что! Пусть и интеллигентишки видят, что ты их человек и превзошел их по культур-мультур, ха-ха! Пускай учатся, дятлы. Ой! Мне тут лакей говорит, что пришли от тебя? Сюрприз такой. Да?