Читать книгу Весенняя сказка - Е. А. Аверьянова - Страница 19

Обряд погребения только что окончился.

Перед маленьким кладбищем уездного городка Д. стояло несколько наемных экипажей и широкие развалистые сани священника, покрытые тяжелой медвежьей полостью.

Небольшая кучка народа нетерпеливо толпилась у выхода. Дамы в черных платьях и длинных креповых вуалях суетливо рассаживались по своим экипажам, мужчины озабоченно следовали за ними.

Казалось, и те и другие куда-то ужасно спешили. Позади всех степенно и важно выступал сам батюшка и теперь вместе с дьяконом, таким же дородным и краснощеким, как и он сам, грузно и не торопясь усаживался в подъехавшие к нему широкие сани.

Знакомые мужчины и дамы приветливо раскланивались между собой, наскоро пожимая друг другу руки и перебрасываясь равнодушными замечаниями. Кто говорил о погоде, кто сетовал о плохом санном пути, но чаще всего упоминалось о предстоящих поминках в городе, в одной из лучших кухмистерских, у Синяева.

Только об усопшей, в память которой был назначен этот роскошный поминальный обед, никто ничего не говорил, и казалось, в эту минуту друзья и знакомые о ней совсем позабыли.

Вдали от всех, у ограды церкви, стояла одиноко молодая девушка и безучастно следила за отъезжающими.

Небольшого роста, с короткими вьющимися волосами, она походила скорее на ребенка, такими нежными были все очертания смуглого тонкого личика девушки. Но темные глаза ее смотрели не по-детски печально, и в настоящую минуту в них светилось серьезное, искреннее горе.

Она, видимо, нарочно старалась держаться в стороне, желая по возможности остаться незамеченной и смутно надеясь, что о ней позабудут.

Как безразличны ей были все эти чужие, равнодушные люди, и с каким нетерпением теперь она ожидала отъезда последнего экипажа!

Ах, только бы поскорей, поскорей остаться одной!..

– Да где же вы, наконец, Ирина Петровна? Я, как булавочку, ищу, ищу вас везде, пойдемте скорее, голубушка. Анна Никитична уже давно поджидает нас в санях! – неожиданно раздался позади нее торопливый мужской голос.

Молодая девушка вздрогнула и повернула головку. Перед ней стоял плотный, невысокого роста господин в енотовой шубе и в эту минуту, видимо, старался придать как можно более приветливое и радушное выражение своему грубому рябоватому лицу.

– Искренне сожалею, Егор Степанович, что невольно задержала Анну Никитичну, – холодно проговорила девушка. – Прошу вас передать ей мое извинение, но я не поеду в санях, мне хочется побыть одной, и я предпочитаю вернуться в город пешком. Тут ведь недалеко, всего верста!

– Как пешком, одной? Да вы серьезно это, голубушка? – изумился господин в енотовой шубе, и беспокойные глазки его с нескрываемой досадой остановились на молоденькой девушке.

– Совершенно серьезно!

– A обед-то как же, поминальный обед у Синяева, ведь вы опоздаете, матушка?

– Ну, это не важно, отобедать можно и без меня! – презрительно усмехнулась девушка и, слегка наклонив головку, быстро направилась к воротам кладбища, где скоро скрылась за его высокой белой стеной.

Егор Степанович Лабунов с минуту постоял на месте, ехидно провожая глазами удаляющуюся грациозную фигуру девушки, и затем, в свою очередь, повернул назад и отправился разыскивать свой экипаж, где действительно его уже давно нетерпеливо поджидала Анна Никитична, его супруга.

– Как? Один? А где же краля-то наша?! – тотчас же раздался ее крикливый голос, как только она завидела приближающегося мужа.

Егор Степанович молча откинул полость, влез в сани и, высоко приподняв воротник своей шубы, крикнул кучеру: «Пошел!» Он был не в духе, и жена по опыту знала, что в такие минуты лучше было не разговаривать с ним. «Ишь ведь как злится, что эта капризница не поехала с нами!» – не без злорадства подумала Анна Никитична, однако женское любопытство взяло верх, и она снова спросила:

– А где же наша краля-то?

В голосе жены зазвучали насмешливые нотки, что всегда особенно раздражало мужа.

– Ирина Петровна не желает ехать в санях, она вернется позднее в город пешком, – сердито процедил Лабунов, очень довольный, что воротник шубы окончательно скрывал в эту минуту его лицо от жены.

– Пешком, позднее? Да никак она совсем ошалела, сумасшедшая девчонка! A обед, обед-то как же у Синяева?! – Анна Никитична недоумевала. – Это еще что за новые капризы, да неужто же нам теперь всем ее ждать прикажете?!

– Успокойтесь, пожалуйста, вас никто не просит ждать; Ирина Петровна не желает обедать! – снова и еще более сердито процедил Лабунов, стараясь как можно скорее прекратить этот неприятный для него разговор.

Но Анна Никитична не унималась, она была слишком возмущена. Не хочет обедать, извольте видеть!

– Нечего сказать, хороша смиренница-то ваша! Поминальный обед по родной тетке справляем, а она и присутствовать на нем не желает! Хотя бы уж о нас подумала, ну что теперь знакомые скажут? Мы считаемся ближайшими родственниками покойницы, без мала на двадцать персон у Синяева обед заказали, шутка ль, сколько людей наберется, а ей и горя мало! Вам бы беспременно следовало сказать ей, Егор Степанович, что так, мол, нельзя-с, сударыня, неприлично-с, добрые люди осудят!

– Да что я, на аркане, что ли, матушка, должен был притащить ее! – рассердился наконец Лабунов и даже весь побагровел под воротником своей шубы. – Ну, не хочет обедать с нами, и не надо, и баста; не мы ее воспитали и не нам за нее ответ давать перед людьми!

Егор Степанович был страшно зол, но только сдерживался. В сущности, он разделял в душе мнение своей супруги и так же, как и она, находил по многим причинам неудобным отсутствие сегодня Ирины у Синяева; однако из самолюбия он не хотел сознаться в этом жене, заранее предвидя, что она начнет сейчас же обвинять его в потакании капризам хорошенькой девушки, которая действительно начинала ему все более и более нравиться.

Некоторое время супруги ехали молча, и каждый из них был занят своими собственными соображениями, но Анна Никитична не умела долго молчать, и к тому же ей нужно было сорвать свою злобу до конца.

Первоначальное волнение ее понемногу улеглось, но прежнее недовольство «своенравной девчонкой», как она мысленно называла Ирину, осталось, и она снова принялась говорить, но на этот раз невольно впадая в тот слезливо-жалобный тон, который еще более раздражал ее мужа.

– Ну что же, пусть будет по-вашему, Егор Степанович, вам лучше знать, только вот что я вам замечу: уж если Иринушка теперь, на первых порах, так сказать, нисколько не стесняется с нами и свой характер показывает, то что же это будет потом, когда она у нас в доме совсем поселится? Вам-то оно, пожалуй, и все равно, Егор Степанович, мужчины до всего не доходят; ну а посудите сами, каково мне-то бедной тогда терпеть все ее капризы, да прихоти, да ломания, каково мне…

Егор Степанович не дал докончить жене, резким движением откинув воротник, он порывисто обернулся в ее сторону и проговорил каким-то сдавленным, изменившимся голосом, пытливо и значительно вглядываясь в ее лицо:

– Ну а что же, по-вашему, нам бы следовало ее теперь того-с, на улицу, значит, так, что ли, Анна Никитична?

Он произнес эти последние слова с особенным ударением, и ехидная, почти жестокая улыбка на минуту исказила его некрасивое бледное лицо.

Анна Никитична как-то съежилась и сразу замолкла.

Очевидно, на этот раз она поняла мужа. Да, действительно, он был, к сожалению, прав. После всего им, именно им, теперь нельзя было прогонять от себя Ирину, и волей-неволей ей приходилось мириться в будущем с присутствием в ее доме этой странной, красивой и столь ненавистной для нее девушки!