Читать книгу Пираты Балтийского моря. Сокровища Тевтонского ордена - Эдгар Крейс - Страница 3

Наконец, край солнечного диска показался над лесом, и яркая световая дорожка быстро пробежала по водной глади, легко перепрыгивая через небольшие гребешки волн. Так она добежала до утлой лодки Стояна и молодой рыбак сощурил глаза от ударившего в глаза яркого света. Сырость утреннего воздуха уже успела напитать влагой его холщовую рубаху, и она стала липнуть к его сильному, молодому телу. Но Стоян, не обращал на это никакого внимания. Он резко потянулся и привстал, разминая слегка затёкшие от долгого сидения мышцы. Затем оглянулся и увидел на небольшом расстоянии от своей лодки ещё две такие же утлые лодки своих друзей. Они тоже дружно поднялись, приложив к глазам свои ладони в виде козырька, и теперь неотрывно смотрели на яркий диск восходящего солнца.

Что-то волшебное и привораживающее для всех людей было в его сиянии. Редкий человек может равнодушно пройдёт мимо восхода или захода солнца. Люди всегда интуитивно чувствовали его силу и собственную зависимость от него, и со своих первых дней существования всячески восхваляли его красоту мощь. Ещё совсем недавно поморские племена поклонялись своему Богу Солнца и считали его самым главным своим божеством, но пришлые завоеватели огнём и мечом заставили отречься порабощенные ими народы от старой веры. Жаркий огонь костров инквизиции сжигал непокорных язычников, а мечи верных слуг Папы Римского – воинов Ливонского ордена, как ещё в народе их называли меченосцами, принуждали к покорности и новой вере всех оставшихся в живых жителей восточного побережья Балтийского моря. Безраздельно всех жителей – от мала до велика. Меченосцы являлись младшим братом Тевтонского ордена, который в Европе таким же образом вразумлял многочисленные местные народы и племена, заменяя их языческую веру собственной – католической, что позволяло им осуществлять своё бесспорное доминирование над покорёнными народами.

Не прошли меченосцы и мимо небольшой рыбацкой деревни, где жили Стоян с отцом и его друзья. Но всё-таки, не всё так гладко проходило у чужеземных захватчиков – не все люди легко соглашались отречься от своей исконной веры и поменять её на чужеземную. В дальних и обособленных поселениях ещё оставались целые деревни, в которых люди продолжали верить в Богов своих предков. Их собственная вера крепко засела у них в сердцах и все старания иноземцев проходили прахом и тогда в дело шёл огонь, и захватчики сжигали всю деревню целиком, не взирая на возраст и пол своей жертвы.

Трое друзей-рыбаков стояли в полный рост в своих лодках и почти одновременно низко поклонились, величаво восходящему над лесом Батюшке Солнцу. Затем разом сели и почти одновременно стали вытягивать свои сети из моря, которые они закинули в него ещё затемно. Стоян взялся за свой невод и крепкими, привычными к тяжёлому рыбацкому труду руками потянул самодельную рыбацкую сеть в лодку. Тяжёлые грузила оглушительно загрохотали о её деревянный борт, и чешуя первых серебристых рыбок заискрилась в лучах восходящего солнца. Стоян радостно улыбнулся и оглянулся на друзей. Их лица тоже сияли от счастья – простого рыбацкого счастья, когда возвращаешься домой с уловом и твоя семья сегодня вечером будет сыта, будет чем расплатиться по долгам. Стоян посмотрел на видневшийся вдали берег, где находился их рыбацкий посёлок и его сердце ёкнуло от предчувствия беды. В дымке утреннего тумана полыхало второе яркое зарево, а над ним клубился столб чёрного дыма. Стоян растерянно посмотрел на морской горизонт, чтобы отдохнули глаза, и снова оглянулся на берег. Ему не померещилось – зарево на берегу разгоралось всё ярче и ярче – это горели дома жителей рыбацкого посёлка.

– Всеволод! – приложив ко рту ладони рупором, во всё горло закричал Стоян и поглядел на своего друга, который продолжал с радостным выражением на лице тянуть в свою лодку наполненный рыбой невод.

Когда Всеволод, наконец, оторвал свой взгляд от своего улова и посмотрел на него, Стоян стал усиленно махать ему рукой, возбуждённо показывая в сторону берега. Здоровяк Всеволод с непонимающим видом посмотрел на ожесточённо размахивающего руками друга и молча вопрошающе кивнул головой, будто боясь распугать оставшуюся в море рыбу. Видя, что Стоян продолжает махать руками, крикнул в ответ:

– Ты чего кричишь? Хочешь, чтобы на нас Владыка моря осерчал? Невод свой тяни, ещё рано к берегу!

Его голос как всегда был наставительный и спокойный. Всеволод никогда и никуда не спешил. Он всегда всё делал размеренно и спокойно. Наконец, здоровяк всё-таки оглянулся назад и посмотрел на берег, и чуть не выпустил из рук полный невод рыбы.

Услышав всполошенные крики друзей, оторвал свой взгляд от невода с уловом и третий рыбак – маленький живчик Герка. Он быстро оглянулся на берег, негромко крякнул что-то невразумительное, и шустро втянул хвост невода обратно в лодку. Затем быстро схватившись за вёсла, изо всех сил погрёб к берегу. Всеволод и Стоян переглянулись и рванули вслед за своим другом.

Между тем, пламя пожара на берегу разгоралось всё больше и больше. Полтора десятка закованных в броню Ливонских рыцарей сидели на своих конях прямо напротив разгорающегося пожарища и молча смотрели как ненасытное пламя поглощает хибару рыбака-язычника. Лёгкий морской ветер трепал их белые накидки, на которых красовались большие, ярко-красные крест и меч, а на их отполированных до блеска латах красноватыми отблесками отражались языки обжигающего пламени огромного погребального огня, устроенного ими из избы бедного старика. В центре шеренги, на чёрной лошади сидел щуплый, невысокий мужчина без лат, но в чёрном одеянии, поверх которого была накинута белая мантия с большим, во всю грудь красным крестом. Он недовольно морщился от летящих в его сторону с крыши горящего дома пучков соломы, но тем не менее продолжал неотрывно смотреть на языки пламени, пожирающего ветхое деревянное строение. Рядом с ним, на пегом коне возвышался крепкого сложения рыцарь, который с полным безразличием, совершенно не моргая, смотрел на огонь.

– Над дверью хибары рыбака висел вот этот еретический знак, господин магистр, – безразличным тоном произнёс рыцарь и протянул всаднику в чёрном, сорванный со входа в избу рыбака оберег – знак коловорота. – Ещё у этого еретика был в руках вот этот посох с их четырёхглавым идолом. Этих доказательств вполне хватает для вашего истинно справедливого решения, господин магистр, поэтому позволю себе сказать, что он понёс вполне заслуженное наказание. Вы совершенно справедливо приказали сжечь этого непокорного вероотступника вместе с его рассадником ереси и скверны, чтобы таким путём окончательно искоренять остатки ядовитых корней язычества на этой земле, освобождённой нами во славу Господа нашего для воцарения более достойной веры на этой грешной земле.

Магистр косо посмотрел на ненавистные языческие символы и каркающим голосом приказал бросить их в огонь. Его секретарь натянул повод у своего коня и неспешно подъехал поближе к горящей избе, совершенно не сторонясь обжигающего жара огня. Он размахнулся и бросил древний посох в огонь. За посохом в огонь полетел и оберег. Проследив за его полётом и убедившись, что и тот и другой скрылись в ярком пламени огня, секретарь развернулся и неспешно вернулся обратно в строй.

– Исполнено, господин магистр.

– Хорошо, нашли ли еще где-нибудь в этих хибарах, которые недостойны для жизни истинно верующего человека, что-нибудь непотребное? – поморщившись, прокаркал магистр и покосился ещё на две избы, которые уже совершенно догорали.

– Нет, господин магистр. Только в этом одном непотребном месте, что сейчас перед вами, мы нашли еретические знаки, а те две хибары мы подожгли дабы, данные нашим Господом в наше услужение язычники понимали, что уклоняться от уплаты десятины – это наказуемое деяние, которое никоим образом не может поощряться нашей властью и мы всегда будем жестоко наказывать их за уклонение от их святой обязанности перед нами.

– Ты прав, брат мой, нам нужно учить этих местных дикарей искреннему почитанию учения нашей единственно истинной веры, и учить их так, чтобы у них не было даже помысла нарушать порядки, установленные нами здесь раз и навсегда. Господь Бог дал нам в управление эти земли, и мы обязаны нести тёмным, необразованным племенам и народам истинный луч света – нашу веру. Это единственный путь избавления от Лукавого. Поэтому совершенно недопустимо и сурово наказуемо наличие в домах аборигенов подобных еретических знаков. Думаю, что местные дикари сегодня получили хороший урок и надлежаще запомнили его! – громко произнёс магистр и посмотрел на стоящих неровной толпой жителей рыбацкой деревни, чтобы убедиться, что и они слышали его слова.

Он специально сегодня согнал всех: от младенцев до еле стоящего на ногах стариков, чтобы те имели возможность посмотреть, как будет гореть их односельчанин. Жители деревни стояли прямо перед пылающим огнём так, что его жар охватывал их лица. Пламя пожарища разгоралось всё больше и уже казалось, что ещё немного и дальше терпеть этот жар будет уже невозможно. Матери, держащие на руках пронзительно ревущих младенцев, старались отвернуть от огня их раскрасневшиеся от жары лица. Они пытались прятать их на своей груди, но это мало помогало. Закалённые суровым морем рыбаки встали плотным строем в первой шеренге, чтобы хоть как-то защитить своих женщин от обжигающего жара огня. Они молчали. Их суровые лица не выражали ни каких эмоций. Они все, как один, смотрели на огонь. Позади них, в нескольких саженях железной стеной стояли немцы. Лишь редкое ржание лошадей, прерывало громкий треск огня пожарища и надрывный плач младенцев.

– Ваша правда, господин магистр, я абсолютно уверен в справедливости наших действий и искренне убеждён, что только наша вера может принести истинный свет Надежды этим дикарям и отвернуть их от Тьмы, в которую их затягивает язычество! – подобострастно ответил секретарь магистра и тоже покосился на собравшуюся толпу аборигенов.

– Пламя истинной веры нельзя погасить ничем, и они, в конце концов, поймут, что только наша вера – это истина в последней инстанции, дарованная нам Всевышним и только мы являемся её полноправными проводниками! – надменным голосом произнёс магистр и покосился на склонившего перед ним свою голову помощника.

Потом он перевёл свой взгляд на догорающую избу еретика. Над остатками её крыши торчал обуглившейся остов креста с кое-как висевшим на нём, обгоревшими останками человека. Стая воронья уже кружила над избой, предвкушая пиршество, но пока ещё не решалась снижаться. Птицы чуяли поживу, нервничали и раздражённо каркали, но едкий дым и остатки языков пламени и назойливое присутствие людей не давали им приступить к трапезе. Магистр посмотрел на стаю ворон, поморщился и почти в унисон им прокаркал:

– Поехали отсюда, брат мой, нам здесь больше делать нечего!

– Но ещё остался жив сын этого язычника, господин магистр, – махнув в сторону обгоревшего трупа, произнёс помощник.

– Смерть отца-язычника будет хорошей наукой его последышу, и я уверен, что он сделает из этого случая надлежащие выводы, а если не сумеет, то его тоже будет ждать незавидная участь его отца!

– На всё воля нашего Господа, – склонив голову, кротко ответил секретарь.

– Воистину нашими помыслами руководит наш Господь! – нравоучительно ответил магистр. – В путь, нас в Вендене уже ждут неотложные дела! По пути заедем в Ригу, навестим нашего уважаемого архиепископа, обменяемся с ним новостями.

Отряд собрался в походную колонну, и во главе с магистром тронулся в обратный путь. Когда последний всадник скрылся в прибрежных дюнах, из лодок на берег выскочила троица друзей. Каждый из них кинулся к своей избе. Стоян подбежал к своему дому, откуда только что ушли меченосцы. Толпа жителей деревни расступилась перед ним, а он упал на колени перед останками дома, где уже несколько веков жил их род. Прямо над ним раскачивался на ветру обгорелый крест, а вместе с ним и обуглившийся труп его отца. Изредка, с громким треском рушились прогоревшие брёвна, но труп отца, закреплённый умелой рукой служителя истинной веры, продолжал висеть над головой Стояна. Его слёзы сами, ручьями текли по щекам и капали на жёлтый песок, но он не стеснялся их и даже не пытался вытирать.

Постепенно все разошлись по своим домам и за его спиной остались только сочувствующие и любопытствующие односельчане. Кто-то даже стал потихоньку, в меру своего умения, утешать Стояна. Одним из первых ушел староста рыбацкой деревни – он не захотел остаться: ни посочувствовать своему односельчанину, ни даже просто из праздного любопытства. Оставшиеся пара-тройка человек смущённо потоптались возле сгоревшего дома односельчанина и тоже пошли прочь. Никто за сумятицей событий не заметил, – как солнце скрыли плотные, тяжёлые тучи и пошёл проливной дождь. Сильные струи воды неистово били по огромному жертвенному костру. Пламя злилось, громко шипело, яро превращало капли дождя в пар, но постепенно оно начало утрачивать свою былую силу, стало помаленьку убывать и наконец совсем угасло, оставляя вместо себя клубы дыма и чернь обгоревшего дерева, вперемежку с грязью. Односельчане разошлись по своим домам, а Стоян остался один на берегу неспокойного моря. Только острый, неприятный запах едкой гари, с примесью сладковатого запаха подгоревшего человеческого мяса, не хотел покидать его – напротив неприятный запах только усиливался.

Вскоре быстрый летний ливень ослаб, отдельные ленивые капли ударяли парня по лицу, а затем дождь и вовсе прекратился. Солнце почувствовало его слабость, и начало неудержимо разрывать скопившиеся серые облака. Его яркие, тёплые лучи настойчиво пробивались сквозь образовавшиеся разрывы туч. Стоян поднялся с колен из дождевой лужи и, не оттрясая от воды и песка штанины, слегка пошатываясь, словно пьяный, побрёл к останкам своего дома. Зайдя во внутрь того, что осталось от их избы, он стал пробираться к месту, где висели останки его отца. Вороны, увидев, что люди разошлись, осмелели и, не смотря на едкий дым, начали попытки пристроиться на обгоревшем трупе. Стоян попытался найти под ногами что-нибудь, чтобы отогнать наглых птиц, но тут его взгляд натолкнулся на блестевший первозданной чистотой оберег. Он выглядел так, будто мастер только что закончил над ним свою работу, и будто бы вокруг не было ни жара огня, ни гари пожарища. Такой родной, знакомый с детства символ Бога Солнца. Отец ему рассказывал, что когда-то, давно-давно оберег был вырезан из древнего священного дуба, росшего на острове Руяне. Всё сгорело в пламени пожарища, но символ старой веры лежал совершенно нетронутым, среди черных, обгоревших остатков избы, прямо под чёрным, обгоревшим крестом – символом новой веры, на котором висели останки его отца. Стоян наклонился, осторожно поднял древний символ веры и заметил, что из-под валявшегося на полу обгоревшего бревна выглядывал посох его отца. Он отпихнул ногой полуразвалившееся бревно и взял в руку посох. Он теперь уже нисколько не удивился, что и этот символ старой веры тоже не хранил на себе никаких следов пожарища. Слёзы сами навернулись на глаза. Стоян с уважением поцеловал оберег, затем аккуратно отёр его рукавом мокрой рубахи и повесил себе на шею. Посох погладил и быстро засунул себе за пояс.

Стоян присмотрелся – как лучше пробраться к отцу и полез за ним наверх. Он осторожно снял его останки с креста и отнёс их к морю, чтобы обмыть солёной, морской водой. Сердобольная соседка принесла старую, протёршуюся во многих местах простынку, но и за эту скромную помощь Стоян был ей очень благодарен, потому что у него самого больше ничего не осталось. Его друзья вернулись со своих пепелищ. У них тоже ничего из имущества не осталось и может это и хорошо, что их родителям не довелось увидеть, как горят их избы. Они принесли с собой видавшую виды лопату, которую выпросили у старосты. Он дал им то, что самому было не так жалко отдавать. Ну, хоть за это спасибо. Раздался громкий треск. Что-то упало за спиной Стояна. Он обернулся на звук – это рухнул крест, символ веры незваных пришельцев. Странные пришельцы – они молились кресту, и на нём же распинали и сжигали людей.

Отец Стояна своей душой так и не принял навязываемую немцами католическую веру, и продолжал поклоняться Богу Солнца, считая веру предков единственно правильной и естественной. Он не выставлял свои убеждения всем напоказ, но сельчане и так это знали. Ещё они знали, что отец Стояна мог в любой момент прийти на помощь к любому заболевшему односельчанину и исцелить его. За это люди его очень уважали, но одновременно и побаивались. Потому что даже тяжелейшие ранения и переломы под воздействием рук отца Стояна заживали быстро и безболезненно. Как это происходило никто в деревне не мог объяснить, а на все вопросы односельчан старик просто отмахивался и отвечал одно и тоже: «Верить надо не в ложное, а в истинное!» и всё, больше никаких других объяснений от него было не добиться.

Стоян был единственный, кто хорошо знал тайну своего отца, потому что с самого младенчества он обучал его всему тому, что знал сам. Сын выбрал место для захоронения отца на вершине пригорка, в дюнах, совсем недалеко от того места, где стояла их изба. Как раз с этого места было хорошо видно море, которое так любил его отец и это же место первым посещает восходящее над горизонтом солнце. Солнце, которое всю свою жизнь так боготворил его отец.

Проводить в последний путь отца Стояна собрались одни его друзья: здоровяк Всеволод и живчик Герка. Никто из односельчан на похороны не пришёл, хотя многие из них были обязаны ему своим здоровьем, а некоторые и самой жизнью. После учинённой меченосцами показательной расправы все жители деревни стали бояться друг друга. Каждый мог донести на каждого и только троица друзей осталась верна друг другу и не боялась предательства. Они все в этот ужасный день лишились своих жилищ. Их ещё больше сплотила общая беда – они лишились своего крова, но отца в этот день лишился только один Стоян. У Всеволода и Герки отцы ещё раньше навсегда остались в пучине моря, а матери ненадолго их пережили. Рыбацкая доля такая: идёшь в море и не знаешь – вернёшься домой с уловом или сам останешься в море на корм его обитателям.

– Что теперь делать будем? – тихо спросил Герка и посмотрел на своего друга, безмолвно стоявшего над свежей могилой отца с опущенной вниз головой.

– Мне самому здесь делать больше нечего. Староста нашей деревни так мне прямо и сказал, что он бы не хотел бы, чтобы в его деревне остался жить сын язычника, – продолжая глядеть на могилу отца, ответил Стоян.

– И куда же ты тогда пойдёшь? – продолжал допытываться Герка.

– Куда-куда, в разбойники пойду, а куда же мне теперь ещё идти! – подняв голову, с горечью ответил Стоян. – Буду мстить магистру ордена и его меченосцам за убийство моего отца, а заодно и всем богатеям, которые за его покровительство несут ему свои денежки, чтобы эта сволочь дальше богатела, и продолжала убивать людей повинных только в том, что они думают не так как он! Сколько же он вместе со своими подельниками крови нашего приморского народа уже попил и не лопнет же гад! Всё такой же тощий ходит, сколько не жрёт – всё без толку!

– Не в коня корм! – усмехнулся здоровяк и похлопал себя по объёмному животу.

– Это точно! – поддакнул Герка и покосился на выпирающий авторитет своего друга.

– А знаешь, Стоян, меня теперь тоже здесь больше ничего не удерживает и, кроме того, не хочется терять такого друга, как ты! – задумчиво поглядывая в небо, произнёс Всеволод.

– Ну, раз вы, друзья, так порешили – значит и мне одна дорога – идти месте с вами! – весело откликнулся Герка.

– Тогда как прежде – трое, как один! – с благодарностью глядя на своих друзей, произнёс Стоян и протянул им свою руку, ладонью вниз.

– Трое, как один! – ответил, рокочущим басом Всеволод и положил сверху на ладонь друга свою огромную лапищу.

– Трое, как один! – в тон друзьям подтвердил Герка и положил сверху на ладони друзей свою узкую, но жилистую ладонь.

– Я отомщу нашим врагам за тебя, отец и пусть наши Боги слышат мою клятву! Враги ещё горько пожалеют о содеянном! – громко крикнул Стоян, глядя в небо, и низко поклонился могиле своего родителя.

– Мы вместе отомстим! – твёрдо, в один голос уверенно добавили его друзья.

Им очень захотелось побыстрее покинуть свою рыбацкую деревню, несмотря на то, что они провели здесь всё своё детство и юность. Друзья по дешёвке продали старосте деревни свои лодки и нехитрые рыбацкие снасти, кроме двух вещей – запасливый Герка приберёг свой рыбацкий невод, а Стоян оставил себе свой острог, которым он владел виртуозно. Теперь троица друзей имела при себе немного деньжат и была готова отправиться навстречу своей новой судьбе.